Корея идет под красным знаменем.

КНР, 1953 год. —Наши отряды все еще остаются на территории КНДР, товарищ Яо. —Как долго они там пробудут? Что с разведкой? Русских много? —Как решит товарищ Пэн, они подконтрольны ему. Разведка работает исправно, базируется в деревнях. Русских… Много. Они будут оставаться там довольно долго, до нормализации обстановки. —Спасибо, товарищ Го. Вы свободны. — уставший китаец махнул рукой и юноша, кивнув, поспешил удалиться, бросив короткий взгляд на своего начальника. В который раз уже Яо замечал этот взгляд, но это его лишь забавило. Товарищ Го был слишком хорошим человеком, ему нужна спокойная жизнь, семья и дети, милая послушная женщина, а не сомнительная связь с бессмертным созданием. КНР со вздохом откинулся обратно в кресло и покосился назад, приподняв одну бровь. Со стены в далекое светлое будущее, как и полагается, глядел товарищ первый председатель Мао. Ван неотрывно смотрел на изображение секунд десять, затем плавно поднялся и закрыл дверь в свой кабинет, проворачивая ключ в замочной скважине. Легкий щелчок и нервы китайца стремительно приходят обратно в порядок. Тонкие губы слегка растягиваются в улыбке, а рука в кожаной перчатке проводит по холодному дереву двери. Азиат отходит к дивану, что стоит рядом с книжным шкафом и достает пачку сигарет вместе с зажигалкой. Прикурить с первого раза у него не выходит и он, ругнувшись, предпринимает еще несколько попыток. Удача оказывается на его стороне не слишком скоро, но все же, сигарета в итоге загорается и он откидывается назад, падая на мягкую обивку кушетки. Красивое лицо товарища Яо, немного женственное, с острыми чертами, чуть искажается в странной гримасе, когда он затягивается в первый раз. Сигареты крепкие. Его взгляд падает на то, что он держит в руках. Затягиваться во второй раз проще и тело Вана, поддаваясь странному импульсу, расслабляется, а фуражка, слетая с головы, падает на пол. Он позволял себе иногда такие странные перерывы, полные отрешенности и спокойствия. В последнее время работы становилось больше, чем обычно, в кругах власти его собственной страны после смерти Сталина начались волнения. Пленум пришлось подвергнуть жесткой цензуре. Ей вообще приходилось подвергать почти всю информацию, что приходила от русского соседа. Не хотелось бы еще одной войны. Все итак было не очень хорошо. Забравшись рукой под китель, Ван достал небольшой квадрат фотографии и улыбнулся самому себе, затягиваясь вновь. Вот, с изображения на него смотрит такой суровый тут Брагинский, а Ван сам себе кажется до жути наивным и похожим на ребенка. 1945. Тогда у них все получилось. Иван пришел ему на помощь, а теперь… Он помогает кому-то другому. Китай хорошо помнил Сон Юна, слишком хорошо знал пристрастия Брагинского. Даже слишком, чтобы начать... Ревновать? Что-то неприятно кольнуло в груди у Яо и он сделал еще одну затяжку, разглядывая фото. Внезапно сознание китайца настиг такой неожиданный и свежий поток решимости, что он тут же поднялся и подошел к рабочему столу, слегка дрожащими от нетерпения и осознания нелогичности собственных действий пальцами набрав номер и прислонив трубку к уху, попутно стряхивая пепел с сигареты на один из отчетов, да тут же мысленно извиняясь перед подготовившим его товарищем. —Товарищ Ли, это Ван.— негромко начал тот, присев на край стола и задрав голову к потолку. — подготовьте мне сопровождение. —Вы куда-то уезжаете, товарищ Яо?— взволнованно поинтересовался пожилой голос на том конце провода, — Такого приказа не… —Не волнуйтесь, товарищ. Это моя инициатива. И исключительно по работе. Я собираюсь в Пхеньян. — с улыбкой, слегка прищурив глаза, ответил китаец, водя пальцами по столешнице. «Скорее, скорее…» —А… Подождите секунду, товарищ Яо. — тут КНР мог расслышать шепот нескольких человек и еле сдержал смех, слегка прикусив нижнюю губу. Вскоре, уже другой, более молодой, но строгий голос послышался в трубке, — как скажете, товарищ Яо. Вечером выезжаем. —Хорошо~ Спасибо, товарищ. Родина...—тут он сделал небольшую паузу, — Вас не забудет. — ответил Ван и положил трубку, спустившись на пол. Фотография все еще была у него в руках и, в порыве чувств, он поднес ее к губам, запечатлев на карточке легкий поцелуй. —Ваня-Ваня-Ваня, надеюсь, ты не начал развлекаться там без меня, — с тихим смешком пробормотал Китай, крутанувшись вокруг своей оси и довольно потянувшись, — Я еду-у! Пригород Сеула, Республика Корея. 1953 год. Эта погода никак не располагала Альфреда к позитивным размышлениям. Где его родное, солнечное и ясное небо? Даже в Лондоне не было так ужасно, как в Сеуле. Скоро и вовсе должен начаться сезон дождей и солнцелюб Америка, несомненно, впадет в жуткое уныние. Керкленд уже успел изрядно позлорадствовать над бывшим подопечным в недавнем телефонном разговоре, но все же, услышать родной голос для Джонса было радостью и он ждал того момента, когда сможет увидеть вредину-Артура. За время пребывания в Корее он определенно понял, что азиатов понять ему не удастся никогда. Совершенно чужой народ и совершенно иные обычаи… Он чувствовал себя одиноко здесь. Конечно, он всегда мог найти себе кого-то для удовлетворения определенных потребностей, но вскоре он и вовсе перестал выходить из штаба. Была еще одна причина, по которой настроение американца так резко изменилось. Миротворцем в этой войне он выступал лишь от части и вскоре начал осознавать, что происходит тут на самом деле, несмотря на жуткую цензуру от его руководства. Альфред смог подключить свои источники и...Он совсем не ожидал такого от руководства, как не ожидал и в 1945, с Японией. Но тогда он не был в роли «миротворческих» сил, черт! Тяжело ударив кулаком по столу, он навис над столом, что был завален бумагами. Его глаза лихорадочно бегали по буквам и фотографиям, датам и координатам. Особо яркие заголовки из свежей прессы тоже лежали у него на столе. Да, его люди хорошо потрудились. Теперь он этим зачитается. «Американский произвол под Сеулом….39 мирных жителей расстреляны недалеко от Сеула. Повод - подозрение в симпатии коммунистам.» «Геноцид руками миротворцев?» «Что дала нам эта война? Мой муж вернулся инвалидом….» «…Напалм поражал как кожу, так и мышцы, сухожилия, сосуды, нервы и костную ткань.» «Жители в деревне и на полях погибли, захваченные врасплох, и остались в тех же позах, в которых их настиг напалм - мужчина, садившийся на велосипед, 50 девочек и мальчиков, игравших в сиротском приюте, домашняя хозяйка, странным образом не обгоревшая, державшая в руках лист, вырванный из каталога «Сирс энд Робак», отмеченный карандашом на "заказе № 3811294 - 2 доллара 98 центов за потрясающую пижаму кораллового цвета» «Все вокруг меня горели. Они катались по снегу. Люди, которых я знал, воевал и наступал вместе, умоляли меня пристрелить их... Это было кошмарно. Когда напалм сжигал кожу до хруста, она слезала с лиц, рук, ног, как с жаренной картошки.» Альфред раздраженно выругался. Его собственные руки еле слушались, когда он кое-как сумел стянуть очки с переносицы. С пустым взглядом он опустился в кресло и уже собрался закрыть глаза, когда из коридора до него донеслись приближающиеся шаги. Какого черта он тут делает?! Только не сейчас, пожалуйста. Отношения Альфреда с Имом итак стали ухудшаться изо дня в день стремясь к, наверное, ненависти со стороны юного корейца. Раз, два. -Я бы сбросил штук 30 атомных бомб… Три, четыре. -…на маньчжурский перешеек. Пять, шесть, семь. Остановился? Альфред поднялся и поспешил открыть дверь. Перед ним стоял Йонг Су, как и ожидалось, в руках сжимающий лист бумаги и продолжающий дрожащим голосом читать, подражая ведущему теленовостей, делая это веселым и беззаботным голосом: —«…Потом я бы познакомил с новым оружием полумиллионную китайскую армию в Ялу и затем рассыпал за нами - от Японского до Желтого моря - полосу радиоактивного кобальта...со сроком действия от 60 до 120 лет. По меньшей мере 60 лет никто бы не вторгся в Корею с Севера.» Альфред… Ублюдок Альфред!— из глаз южанина хлынули слезы и тот набросился на американца, который, в принципе, и ожидал этого. —Такой же ублюдок, как и все твои генералы, как твое чертово руководство, как ты… Как ты мог прикрывать свое безумство, свои корыстные планы помощью мне?! Джонс лишь крепко сжал запястья корейца и молча смотрел тому в глаза, пока Им не упал на грудь американца и не зарыдал, стуча по ней кулаками. До него медленно начинало доходить то, что его, как всегда, оставили в дураках. Как всегда, Альфред Джонс, тебя использовал твой босс. Все было даже хуже, чем он думал. —«…американскими войсками было уничтожено 35 800 мирных жителей — четверть населения всего уезда. Убитых группами сжигали, зарыли людей живьем, сбрасывали в водоемы или колодцы, вбивали гвоздь в череп, разрывали тело на части» — немного успокоившись, но все еще всхлипывая, продолжал Им, США же молча стоял и смотрел перед собой, крепко обнимая вздрагивающее тело корейца. Он должен все это выслушать. Хотя бы, в память о погибших. —«…Через некоторое время в небе появился американский самолёт, который сбросил бомбу на беженцев. Огонь по ним открыли и занявшие позиции неподалёку американские солдаты. По свидетельствам выживших, только от воздушной атаки погибло не менее 100 человек. Основная масса беженцев спустилась по насыпи и спряталась в двойном тоннеле железнодорожной эстакады, однако, самолёт продолжал кружить над железнодорожным полотном и в течение 20 минут обстреливать тоннель. Пехотинцы же продолжали обстреливать загнанных в тоннель беженцев ещё почти трое суток — до утра 29 июля. 26 июля примерно десяти гражданским лицам удалось бежать. Зафиксирован телефонный лог — «Не пропускать гражданских за линии обороны». «Чтобы ни один беженец не пересёк линию (обороны). Стрелять по всем, кто будет пытаться пересечь линии. В случаях с женщинами и детьми — поступать по своему усмотрению» — такой была передача офицера связи штаба первой кавалерийской дивизии. Запись зафиксирована восьмым кавалерийским полком, не находившемся в зоне деревни Ногылли»… Зачем, Альфред, зачем ты… Почему ты ничего мне не рассказывал? Эти листовки сейчас по всему Сеулу разбросаны… Убийца.— вдруг с ужасом в глазах южанин отшатнулся и уставился на американца, как на прокаженного. Затем, в кабинете раздался смех. Смех сначала тихий и хриплый, а потом громкий, надрывной, до такой степени пугающий. США никогда не слышал такого раньше. Хотя, разве что, когда он посещал госпитали во время Второй Мировой… Им был на грани истерики, но стоило растерянному Альфреду подойти ближе на шаг, как Корея вскрикнул: —Нет! Не смей, не смей, не смей! Убийца, да ты же весь в крови! Весь, с головы до ног… Убивать-убивать-убивать, тебе нужно удовлетворять свои потребности в убийстве, а тут так удобно подвернулась война с моим братом! Почему бы не присоединиться, да, Альфред Джонс? Я не убийца. Я не знал. Я ничего не знал. —…Никогда, я никогда тебя не прощу, ублюдок! –рыдал взахлеб Им, замахнувшись и дав стоящему в ступоре американцу пощечину, — никогда я… Не прощу тебя. — прошептал он, падая на колени. Южанин закрыл лицо руками, поскуливая и шепча что-то на корейском, раскачиваясь из стороны в сторону. Взгляд американца опустился вниз и он уставился на Йонг Су, Альфред стоял перед ним, прижимая ладонь к собственной, запоздало горящей щеке. Сейчас для него все было словно как в тумане. Слова, обрывки фраз, заголовки газет, фотографии трупов и с такой ненавистью смотрящих на него корейцев. В точности как Им. На него, да, они несомненно смотрели на него, ненавидя и презирая. Я не убийца. Внезапный грохот с улицы и кореец вздрогнул, отползая в сторону. Ему стало страшно. Неужели бомбежка? Неужели этот американец… Первые капли дождя поспешно застучали по стеклу, асфальту, что вскоре был почти черный от воды, на улице же послышались крики и люди ринулись в здание, ибо с каждой секундой ливень все набирал обороты. Всего лишь гром. Блондин даже и не заметил, что так быстро стемнело. Он вспомнил о Юге, что сейчас действительно выглядел жалко, вжимаясь в стену и пряча лицо в широких рукавах своего ханбока. Хотя, он сам бы выглядел так же, если бы… Все это произошло бы с ним. —Йонг Су, я ничего не знал. Мне никогда ничего не рассказывают. Как оказалось, я - марионетка, Им. Всего лишь марионетка, которая всем улыбается и играет роль героя. Ужасно играет, как ты успел заметить. — с кривой усмешкой произнес Альфред, присев перед юношей и протянув руку к его лицу. Когда США коснулся его, Юг все еще дрожал. Пройдясь пальцами по щеке азиата, еще мокрой от слез, Альфред хмыкнул и сел рядом с южанином. —Ты правда ничего не знал? — сглотнув, осипшим голосом молвил кореец и посмотрел на лицо американца. — Правда. Совершенно ничего. — ответил тому Джонс и положив широкую ладонь на макушку юноше, притянул того к себе и на удивление, азиат послушно лег на его колени, уставившись пустым взглядом в стену напротив,— Думаю, когда я вернусь, мое начальство ожидает тяжелый и весьма неприятный разговор. А ты… Все равно прости меня. Я такой идиот. — печально засмеялся Джонс, покачав головой. Все это было слишком внезапно, действительно, ему было трудно поверить. Он всегда гордился своей родиной, своей независимой и, ставшей сильной так быстро, страной. Но теперь он задумался: неужели смерть и войны сопровождали его все время? В его сознании всплыл кореец, кричащий о том, что его руки в крови. Мог ли он изменить что-нибудь? «Я не хотел этого, я не хотел…»— пронеслось в голове у американца, когда он, медленно стянув перчатку с кисти, увидел свою руку, полностью покрытую алой и вязкой жидкостью. Металлический, тошнотворный запах тут же ударил ему в ноздри. Капли медленно падали на пол с кончиков пальцев, пачкая и его багряными кляксами. Кап… Кап… Лицо Альфреда посинело и он, широко распахнув глаза, продолжал за этим наблюдать, а крик ужаса, что стремился вырваться у него изо рта, застрял где-то в горле. Он стремительно сорвал и вторую перчатку с руки, искренне надеясь, что он не увидит этого ужаса. Увы, его надежды оказались напрасны. Он коснулся ладонями лица Има, который уже успел заснуть и провел подушечками пальцев по его бледной коже. За пальцами, как и предполагалось, тянулся багровый след. —Нет, нет, я сплю… Дурной сон, Альфред Франклин… — шепча и неуверенно улыбаясь, он, однако, подхватил юношу и уложил того на диван, стараясь не замечать, как пачкает его белоснежное одеяние. После этого, он тут же метнулся к зеркалу. Американца чуть не стошнило. Его рубашка, его лицо, волосы, все было пропитано ей, даже белки глаз теперь алели, а слезы ужаса, что медленно стекали из уголков глаз Альфреда, тоже были ничем иным, как кровью. Он впился ногтями в собственное лицо и начал царапать то, тяжело и сбивчиво дыша. Даже боли не удалось ему почувствовать, а про избавление от этого кошмара даже и говорить нечего. Как бы он не тер собственное лицо или руки, или даже волосы… Он насквозь был пропитан ею. «Весь, с головы до ног… Убивать-убивать-убивать…» — пронеслось у него в голове и он рухнул на пол, катаясь по нему, не оставляя попыток соскрести кровавый слой со своего тела. Вскоре, он почувствовал на своих пальцах тепло и немного успокоился, тихо посмеиваясь и начав вылизывать их. Альфреду вдруг показалось, что, быть может, такой способ ему поможет, но увы, окровавленная корка словно стала его второй кожей. От всех этих ощущений ему стало дурно. Резкий рвотный порыв и американец хватается за живот, морщась от боли. Капли пота вперемешку с его собственной кровью из расцарапанного лица стекают на пол. Новый приступ боли, но уже в ушах и голове, вызывает внезапный гул, он буквально разрывает его барабанные перепонки, а слова, всплывающие в голове из статей и заголовков, заставляют Альфреда выть и кричать, коротко стриженными ногтями поскребывая по полу, в его огнях пляшут огни, а противный от высокого тембра ехидный голос напевает прям у его уха: «Убивать, убивать, Альфред любит убивать. …Напалм поражал как кожу, так и мышцы, сухожилия, сосуды, нервы и костную ткань…. Как запеченная картошка или вкусный бифштекс, вкус-но-ти-ща! Ха-ха-ха!» Он кричал что-то нечленораздельное, помутневшие глаза и дрожащее, изгибающееся в судорогах тело, его мозг не смог выдержать такое давление и поспешил отключиться. Американец, которого еще била легкая дрожь, еле слышно шептал перед тем, как потерять сознание лишь одну пару слов. —Я не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца. Не убийца? Сколько он пробыл в таком состоянии? Им проснулся от этих жутких воплей давно, но никак не решался подойти к нему. Его попросту сковал страх и он, прижимая руки к груди, стоял на месте, смотря на блондина, корчившегося в муках. Уже после того, когда тот начал что-то шептать и, а вскоре вовсе отключился, кореец еле передвигающимися ногами подошел к столу и взяв в руки тяжелую металлическую трубку стационарного телефона, пальцами слепо заскользил по кнопкам, стараясь правильно набрать нужный номер. Медики прибежали быстро. От резко включенного света Йонг Су сощурился, оборачиваясь. Белая вязкая пена у рта Джонса и исполосанное глубокими бороздами окровавленных царапин, растрепанные волосы и… Широко распахнутые, все в слезах глаза, уставившиеся в потолок. Что-то даже заставило сомневаться Има в том, жив ли Америка. Но тут же одернул себя от этой мысли, понимая, что умереть просто так ни одна нация, даже США, не может. Он уже не помнил, как давно Джонса на носилках поспешили отправить в госпиталь, да и как давно он стоял тут один, прижавшись лбом к холодному стеклу, с счастливой улыбкой наблюдая, как бушует за окном начинающаяся гроза.