1991 год, февраль. POV
Что с тобой происходит, Ваня? Ты снова пил. Уже давно бы заболел, если бы я не приходил почти каждый день и не заставлял тебя есть и тепло одеваться. Каждый раз мне приходится закрывать распахнутые настежь окна и двери, я знаю, ты любишь говорить, что мороз тебе не страшен… Но тебе ведь холодно. Твои руки дрожат, ты перебил столько посуды, а бутылок и не счесть. Сегодня ты не был пьян. Угостил меня каким-то американским напитком. Как давно ты пьешь это? Ах, Альфред принес это тебе. Почему-то я неожиданно для себя усмехаюсь и ухожу. Прости, все это вылилось в раковину само, я действительно тут не причем. Теперь мне приходится выбрасывать твои сигареты. Видимо, ты понял, что это я. Прости, Ваня. Ты ударил меня слишком сильно. Осознаешь уже к вечеру, звонишь мне в гостиницу, извиняешься. Ты извинился столько раз, что я просто не смог бы не простить тебя. Потом ты приезжаешь, и все происходит как всегда. Ты обещаешь мне не пить, выбросить запрятанные сигареты. Послезавтра все снова возвращается к тому, что было. Но теперь… Ты обвиняешь меня в тирании. Пьяные разговоры о политике от тебя меня больше удручают, чем забавляют. Я тоже должен стать как ты? Принять его демократию? Я вижу ее, когда еду к тебе. Вместе с очередями за еду и вечными протестующими. Вижу по твоим впалым щекам и сухим губам, взгляду, что словно у загнанного в угол врачами душевнобольного. Сегодня ты был вместе с Альфредом. Тебе было смешно как и ему? Когда ты снова выпил, вы подрались и он ушел. Хоть это радует. Нет, я не буду пить с тобой. Но когда тебя в последний раз беспокоило мое мнение? Вливаешь эту дрянь мне в глотку насильно, потом тащишь за собой обратно в комнату. Как же это отвратительно. Когда я возвращаюсь к себе и вижу свое отражение, я вижу тебя, от чего мне становится до жути противно. Я еле двигаюсь, но до сумки с вещами добраться все же могу. Беру нож и тяну себя за косу, чтоб потом та, уже безжизненно упала на пол. Прости, теперь уже Россия. Я больше не приду. Мой рейс утром, я и не думал, что ты приедешь. Когда ты видишь меня без косы, твое лицо так забавно меняется, что эта реакция вызывает у меня злую усмешку. Наконец-то я покидаю эту страну, наконец-то я покидаю тебя, Иван Брагинский.***
Ранее утро встретило Север затуманенной землей и серым, застланным тучами небом. Воздух был влажный и тяжелый, все будто изнывало в ожидании долгожданного свежего ливня. Лим Сон подумал, что верно, к вечеру эти ожидания поспешат сбыться сполна. Он оглядел себя, провел ладонью по таким истрепанным бинтам на своем не слишком плотном теле и покачал головой, понимая, что это никуда не годится. Легко усмехнувшись, он расплел свою косу и уселся на край койки, достав из нагрудного кармана кителя небольшую расческу. Принявшись ею истязать волнистый после недавней прически волос, кореец, тяжело вздыхая, подумал о русском друге, который непременно проклинает себя, лежа на полу с больной головой и похмельем. Но, увы, представив эту картину, Лим лишь негромко хихикнул и принялся заплетать расчесанные темные волосы. Ну а что? Русский сам виноват, будет ему уроком, что не надо соджу со своей водкой мешать. Закончив со своей прической, Сон Юн потянулся и взяв рубашку, накинул ту на плечи и поспешил в мед.пункт, дабы сменить повязки. Эти определенно отслужили свое. Северянин тихо проследовал по коридору, с особой осторожностью проходя тот участок, где располагалась комната русского. Не удержавшись, Сон Юн остановился и подошел к дверному проему, выглядывая из-за него, дверь, благо, была открыта. Русский спал, как и ожидалось, на полу, громко похрапывая. Кореец недовольно покачал головой, критически осматривая славянина. И когда он уже собрался идти, ему вдруг стало жалко своего товарища, проспавшего так всю ночь. А представив ту боль в теле, что будет он испытывать от затекших конечностей и спины, с фразой: «Ну так дела не делаются…» он окончательно решился. Постаравшись бесшумно прокрасться к туше на полу, он присел и решил сначала усадить русского ровно, посему было решено толкать с одной стороны, из-под плеча, что северянин и принялся делать, пыхтя и краснея, ибо расслабленное тело русского весило непривычно и просто непозволительно много. Первая попытка корейца успехом не увенчалась, Лим Сон Юн очередной раз уже вслух сетовал на неудовлетворительный вес своего русского тончжи. Однако, вторая попытка оказалась более продуктивной и северянин, уперевшись ногами в пол, а спиной в русского, каким-то образом смог поднять того и тут же поспешил перебраться на кровать, чтобы с нее уже поднять русского с пола. Итак, он задумался, за что же можно союзника потащить. Волосы, плечи, шарф...нос... Выбор был тяжелый. Лим остановился на плечах и, подхватив русского за них, принялся за дело, но уже скоро Брагинский снова рухнул на пол, стукаясь головой о металлическую раму кровати. Тут Север замер и поспешив отодвинуться, внимательно глядел на задвигавшийся светлый затылок. Обстановка стала не слишком безопасной. Сон Юн растерянно огляделся и запоздало понял , что покинуть комнату ему стоило прямо сейчас, не раздумывая… Не делая то, что он делает сейчас… Черт! Лапища русского уже крепко схватила его за ногу. Время было определенно упущено, это с досадой кореец сейчас и осознавал, встречаясь с таким жутким взглядом Брагинского. —И-иван-тончжи! Иван-тончжи?- кореец решил заговорить первым и неловко улыбнулся, подергав ногой. Хватка была каменной, и северянин лишь устало выдохнул в сторону и медленно попятился к стене.— Доброе утро, Иван-тончжи. Вам… Хорошо спалось? — с трудом подбирая слова, продолжил Корея. Повисла неловкая тишина, Тяжелый взгляд русского, растерянный взгляд северянина. Наконец, тишину нарушил скрежет кровати, на которую взбиралась Страна Советов. —Доброе, доброе… Динамо.— пробурчал Иван, после вздыхая и потирая ушибленную многострадальную голову. Затем, тот потянулся за флягой под плащ, перед этим так зыркнув на Лима, что тот поспешил отвернуться. Он сделал несколько глотков, потом, наконец, отпуская несчастную корейскую ногу и хватая, еще не знавшую ужасов русского плена, руку. Север, уже готовившийся к побегу был стремительно разочарован уже в который раз и мысленно вновь посетовал на свою нерасторопность. —Иван-тончжи… Скоро наш поезд и, я думаю, нам следует собираться.— успокоившись немного, проговорил Сон Юн, переводя взгляд на русского. Тот, оказывается, все это время пристально смотрел на него, прижавшись затылком к стене и склонив голову в бок. Это в очередной раз заставило парня чувствовать себя не в своей тарелке. Но он, все же, отметил для себя, что цвет глаз у русского необычный. Красивый. Север уже намеревался отвернуться, когда Брагинский схватил его за подбородок, насильно разворачивая лицо Лима к себе. Оправившись от легкого шока, тот попытался оттолкнуть руку, но русский держал его на удивление крепко. Когда юноша уже открыл рот, собираясь высказать все, что он об этом Иване Брагинском думает, тот сам внезапно заговорил ровным и на удивление спокойным для такой ситуации голосом. Такие резкие перепады настроения… Корее стало не по себе уже в который раз рядом с этим человеком. —Ты боишься меня? «А?» «Что? Что это было?»: пронеслось в голове у Сон Юна, что он и озвучил, недоуменно моргнув и даже прекратив попытки вырваться, схватившись пальцами за рукав шинели.- я не боюсь Вас, Иван-тончжи, конечно же…Только будьте добры…-кореец посмотрел на руку русского, а затем на него самого, красноречиво намекая на то, что он хочет. Брагинский, опомнившись, через несколько мгновений убрал свою руку и посмотрел в сторону, ощущая себя виноватым. Иногда он просто не мог контролировать подобные всплески эмоций, за что довольно часто потом себя ненавидел. Сейчас он искренне надеялся, что его новая знакомая не разочаруется в нем. —Я не хотел.— бросил Иван коротко и уже привычно улыбался, вставая. Поправив свой шарф, он постоял немного и добавил, — нам ведь нужно собираться, верно?~ Лим Сон Юн кивнул, потерев подбородок и запястье, медленно вставая следом. Ответив кивком на вопрос русского , он направился к двери. —Я позову Вас, Иван-тончжи. И…Все действительно в порядке. — Он легко улыбнулся и поспешил выйти из комнаты, оставив Ивана наедине со своими мыслями. Спустя некоторое время они уже усаживались в плацкартный вагон поезда быстрого следования. Вокзал был переполнен, как и сам поезд. Везде мелькали лица, обрывки разговоров, кто-то звал кого-то, кто-то прощался, кто-то ругался. В общем, почти типичная картина. После войны все разъезжались по домам или искать своих сослуживцев и друзей. По всей видимости, сам Брагинский был рад скрыться от всего этого внутри вагона, все-таки, он и Лим с большим трудом попали сюда, пробираясь сквозь людской поток, а на русского вокруг глазели все так, что северянин сам смущался до ужаса. Вдоль тамбура то и дело ходили люди: в основном солдаты. Некоторое время Сон Юн наблюдал за ними, но потом он решил пообщаться и с тончжи. Подсев к нему ближе, кореец сложил руки на собственных коленях и слегка улыбнулся. —Скоро мы будем в Пхеньяне. Я надеюсь, Вам там понравится. Вы знаете, у нас растет много берез. Насколько я знаю, в Советском Союзе… У Вас их тоже очень много, да? —Да, — кивнул русский, — много. Буду только рад, наконец, увидеть твою столицу, Сон Юн. Думаю, что она прекрасна, а полученная свобода и окончание войны сделают ее еще краше. — по окончанию сказанного, Иван подперев рукой свою голову, уставился на Север. Пара секунд, и он снова потянулся к Лиму, точнее к его густой косе, что спадала с плеча и спокойно себе лежала, перевязанная алой лентой, но тот неосознанно отдернулся и вскочил на ноги, отойдя к проходу. Брагинский, чуть усмехнувшись, опустил руку и отвернулся к окну. Корея, тут же произнеся что-то невнятное про солдат и желание с ними немного поговорить, скрылся в тамбуре и ринулся по нему к двери из вагона. Перед его глазами пронеслись лица солдат, сидящих на койках, и, ловя на себе недоуменные взгляды, он почувствовал себя еще более неловко. Благо, он вскоре был уже снаружи. Сжав перила, ограждающие небольшое пространство перехода между вагонами, юноша глубоко вздохнул, успокаиваясь. Оторвав одну руку от холодного металла ограды, он прижал ладонь к собственной щеке. Та словно горела и северянин представил, как глупо он выглядел перед всеми этими людьми… Перед Иваном. Ругнувшись и закрыв рукой лицо, Сон Юн зажмурился, как вдруг вагон двинулся, что заставило корейца пошатнуться. Длинный и оглушающий гудок, секундная тишина и вновь вспыхнувшие разговоры, звуки, топот и гул. Поезд медленно отходил с перрона. Лим убрал ладонь и глянул в последний раз на Кэсон, пропадающий вдалеке. Я не говорю тебе «прощай», лишь «до свидания». Он быстро привык к стуку колес и равномерному покачиванию, да проносившимся мимо пейзажам. Совсем недолго была желтая полоса пригорода и рассеянных по местности мелких домишек с огородами, а после перед взором юноши была лишь яркая летняя зелень да серое небо над ней. Этот запах дождя в воздухе был необычайно прекрасен сейчас, Север давно не был рад так сильно. Его губы растянулись в улыбке, когда первая капля упала ему аккурат на нос, он даже негромко рассмеялся. Мелкие ее собратья в скором времени поспешили запутаться в темных волосах и осесть на ресницах Сон Юна. Вскинув голову, парень подставил свое лицо такому долгожданному летнему дождю. Стало так необычайно легко и свежо, на его памяти это был первый дождь после окончания войны. Прозрачные капли стремительно стекали по щекам северянина, с прядей его волос, стекая тому за шиворот, отчего он слегка ежился. Однако… Из размышлений его вывел скрип открывающейся двери позади и что-то мягкое, внезапно оказавшееся на его голове. —Заболеешь. Идем обратно. — Молвил внезапно знакомый голос и Лим обернулся, тут же оказавшись затянутый внутрь вагона. Корея был в очередной раз удивлен, если не шокирован происходящим, но его глаза от удивления округлились еще больше, когда на его голове оказались ладони русского и начали тереть его мокрые волосы через наброшенное полотенце. «Почему почти каждое его действие ввергает меня в шок?»: с искренней досадой думал Север, смотря на улыбающееся лицо Страны Советов. Сон Юн поблагодарил Ивана, закивав, немного погодя, добавив, чтоб тончжи старался слегка поменьше. От рук и движений русского, голова юноши буквально моталась из стороны в сторону, а удержать ее было проблематично: Лим не сомневался, что с проявлением своей заботы, Союз вполне может по неосторожности сломать ему шею. Брагинский поспешил исправиться, и, уже закончив с волосами, напоследок мягко вытер лицо Кореи, отправившись вместе с ним к своим местам. Так и храня молчание, они вместе уставились в сторону окна, следя за тем, как дождевые капли стремительно скользили по запотевшему стеклу. Только северянин вскоре, сказав, что попытается поспать, забрался на верхнюю полку и отвернулся к стене. Его лицо пылало алым и Сон Юн, перебирая все известные ругательства у себя в голове, никак не мог понять, почему это вновь произошло именно с ним. Как хорошо, что Лим не видел удовлетворенной улыбки Ивана, поглядывающего на него. Союз облокотился о стенку и скрестил руки на груди, склонив голову к холодному стеклу, постукивая пальцами по своему предплечью. «Это обещает быть интересным»: пронеслось у него в голове.