the odds are never in our favor

Земля пропитанна бесконечными весенними дождями. Лес пахнет свежестью и рассветом. В окоченевшей от утреннего холода руке - старый отцовский лук. Самый холодный май на моей памяти. Выдыхаю. Папа всегда отправлялся на охоту задолго до восхода солнца, когда мгла уже потихоньку начинала рассеиваться, а первые лучи восходящего солнца и не собирались появляться. Я тот еще жаворонок, но мы с Гейлом совершаем свои вылазки в лес куда позднее. Холод пробирается под кожу, морозный утренний воздух забивается в ноздри, мешая сделать вдох. Ночь словно обволакивает тебя со всех сторон, прогоняя последние остатки сна. Легкий мандраж перед неизведанным, которые таит в себе старый дубовый лес. Просыпаться посреди глубокой ночи да еще и соображать при этом было для меня заданием безусловно волнующим, но непосильным. Так мог только папа. Так было когда-то. Больше проблемы с просыпанием не возникают. Уже год как. В основном потому, что я перестала регулярно засыпать. Подрываться от собственного крика, лицо опухло от слез. А перед глазами тает кровавое воспоминание. Так себе снотворное. Поэтому в этом году я решила, что сон переоценен. А полуночные прогулки вдруг стали моим лучшим другом. Всяко лучше, чем гипнотизировать до утра потолок. Стайка куропаток гуськом пробежала мимо. Бестолковое занятие. Попытки подстрелить хоть какую-нибудь дичь не обвенчались успехом. Может, из-за моих дрожащих от утренней прохлады рук. А может, из-за липкого тумана, который прочно засел в пульсирующей от боли голове. А может, из-за того, что мне страшно. Жатва. Осталось пять часов. Впервые в жизни буду наблюдать весь цирк от начала до конца со сцены. В этом году Гейл в безопасности. Он слишком взрослый, его имени в чаше больше нет. Чье там имя точно есть, так это Прим. Старшая сестра будет готовить к Играм младшую. Вот будет чем спонсорам на уши присесть. А драмы-то будет, Цезарь обрыдается. А потом обратный отсчет. И Прим на стартовой точке, глаза огромные от ужаса. В ушах загудело. Рвано выдыхаю. Жду, пока зрение наново сфокусируется на реальных объектах. Голову сдавливает от боли, и я резко моргаю, проганяя прочь слишком детализированные картинки и чувство беспомощности. Сон явно переоценен. А вот кластерные боли от недосыпа недооценивают, и сильно. Хеймитч не спал. Развалился на диване перед телевизором, сжимая в руке кружку, величиной с мою голову, явно не с чаем. На пестром экране мелькали обрывки из интервью и капитолийских телепередач. То и дело появлялась белозубая улыбка вечно бодрого Цезаря Фликермана. Сводка свежих сплетен. Показ мод. Кадры из последнего приема, который почтил своим присутствием президент Сноу. — Как погуляла, дорогая? - Хеймитч на миг удостоил меня взглядом и сделал глоток. Слишком трезвый, учитывая то, какой сегодня день. Падаю рядом на старый диван. Цезарь приветствует Сенеку Крейна - самого обсуждаемого и обожаемого Распорядителя игр уже четвертый год подряд. — Ты бы привел себя в порядок, - отбираю у него чашку. В нос ударяет запах концентрированного кофе и чего-то сладкого. Делаю большой глоток и моментально задыхаюсь - ликер. Он ржет и забирает зловонную жидкость обратно. — Я серьезно, - телевизор беспощадно мною выключен. — Телевизионщики у порога. Хеймитч недовольно бормочет осуждения в мой адрес и устало шагает в сторону кухни, предварительно дернув меня за косичку. С тех пор, как мы с мамой и Прим поселились по соседству, в доме Хеймитча впервые за двадцать лет стали появляться гости. Под "гостями" я подразумеваю, естественно, только себя. Раз в месяц я пыталась приводить унылый дом ментора в порядок, разбирая нескончаемые завалы ненужного барахла. Хеймитч мои старания оценил, но перестать мусорить так и не решился. Со временем я опустила руки. — Скажи только, в чем моя основная задача? - аккуратно обхожу ровненький ряд пустых бутылок на пути к кухне. — Спонсоров мы с Эффи найдем, - он наклонился к раковине и, зачерпнув в ладони побольше ледяной воды, несколько раз окунул в них опухшее после бессонной ночи лицо. — Тебе полагается перед ними плясать и почаще напоминать про прошлый год. Я неволько зглотнула. — Как пить дать, к нам теперь повышенный интерес благодаря Огненной Китнисс, - блестящие капли гроздьями путаются в щетине непонятного темно русого оттенка. Он залпом осушивает стакан воды, и уходит. Я вспоминаю мальчика 15 лет с присущим жителям Шлака оливковым цветом глаз, который погиб у меня на глазах прямо у Рога Изобилия еще в первые минуты бойни. Смаргиваю воспоминание. — И солнышко, - зовет он с лестницы на второй этаж. Добавляет уже тише: — Постарайся не привязываться. Солнце палило нещадно. Ясная и до жути удушливая погода. Словно разгар лета. Площадь забита притихшими и запуганными детьми, которые больше походили на загнанных в угол зверят. Зверята окружали меня со всех сторон, затравленно поглядывая в сторону сцены, растерянные и дрожащие. Такие же, как и я сама. Самые маленькие. Некоторые плакали, некоторые молча собрались в кучки и крепко держали друг друга за руки. Рыжеволосая девочка возле меня почти неслышно молилась. Я оглянулась, пытаясь отыскать глазами маму и Прим, которые должны были стоять возле остальных провожающих. Миссис Стивенсон, живущая с двумя сыновьями напротив нашего дома, старый пекарь, совсем взрослая сестра моей одноклассницы Бонни, старуха Милдред, родители Делли Картрайт. Становится страшно. Теперь уже по-настоящему. Я осталась совсем одна во всем мире. И только счастливая случайность мне поможет. — Это время раскаяния и время радости, - громко произносит мэр. Взгляды всех присутствующих прикованы к сцене. Я не смотрю. Все еще панически пытаюсь отыскать в толпе знакомые лица. Почему-то это сейчас самое-пресамое важное для меня. Хотя бы разочек увидеть родные лица. Просто удостовериться, что они все еще здесь. Что я все еще в двенадцатом дистрикте. И мне везет. Взгляд остановился на больших голубых глазах, блестящих то ли от слез, то ли от жары. Я помахала маленькой Прим дрожащей рукой и улыбнулась, мол, за меня не бойся. Сестра слабо улыбнулась в ответ и покрепче сжала руку матери. Мама безучастно смотрела куда-то в сторону деревьев. Мам, мне страшно. К микрофону выходит жизнерадостная Эффи Тринкет. Весело щебечет нелепости о чудесной погоде и боевом духе. На фоне что-то вопит пьяный Хеймитч, и мэр Андерси нервно поглядывает на часы. Я не слушаю. Смотрю на чашу с именами. И вот Эффи замолкает - пришла пора тянуть Жребий. Шепот и всхлипы в толпе вмиг умолкают. Кудрявая девчушка справа больно хватает меня за запястье. Кажется, я даже не заметила. Дальше все происходит быстро, как во сне. Сначала на сцену поднимается та самая рыжеволосая девчонка, которая минутой раньше бесшумно произносила возле меня молитвы. А затем темноволосый парень в явно слишком огромной для него рубашке. Эффи весело комментирует выход трибутов, стараясь не касаться худощавых плеч ухоженными руками. Все по сценарию. Дальше звучит гимн. Потом трибутов берут под охрану. Больше мы их не увидим. Мэр говорит еще несколько слов, и толпа потихоньку начинают расходиться. Вот и все. Ко мне летит Прим и крепко-крепко обнимает. Солнце ослепляюще искрится в ее светлых косах. Я заставляю себя выдохнуть. И сразу же нахожу взглядом маму и Гейла, которые стоят в сторонке вместе с остальными не принимающими участия. Гейл Хоторн наконец бросает попытки высмотреть в толпе потенциальных атрибутов сестру и ободряюще улыбается мне. Я нахожу силы улыбнуться в ответ. И понимаю, что мы оба в ужасе. Слева от меня сидит более или менее опрятный Хеймитч. Справа - Эффи, которая до выхода на сцену минут пять тарахтела о том, как я подросла, как она рада меня видеть и что сутулиться перед камерами не стоит, и вообще вредно для осанки, ты ведь в первую очередь леди. На сцену выходит мэр и нараспев начинает рассказывать о величии Панема. Я бросаю короткие взгляды на Прим, которая раз за разом дарит мне тусклую улыбку. К микрофону выходит Эффи и по привычке напоминает нам о счастье отстаивать честь своего Дистрикта на Арене. Пропускаю мимо ушей. За год научилась не воспринимать все, что говорят капитолийцы всерьез. Особенно касательно Игр. Но Эффи на нашей стороне, это я знаю. Хоть у меня и ушел год на то, чтобы к этому дойти головой. Эффи Тринкет замолкает, и шагает к прозрачному шару. Я судорожно пытаюсь вспомнить о чем-нибудь хорошем. Лес, шелест листвы, смех Гейла, когда я застряла в мною же поставленном силке. Пение отца, мой первый лук, полевые цветы, которые мне подарил первоклассник за исполнение "Песни Долины" на школьном концерте. Теплая улыбка Цинны. Тот день, когда я вернулась домой с настоящими, свежими и чуть подгоревшими буханками хлеба. Объятия Прим. Из воспоминаний меня вырывает звонкий голос Эффи Тринкет. И следующее, что я помню: побледневшее от ужаса лицо Гейла и темноволосую двенадцатилетнюю девчушку, которая медленно поднимается на сцену. Это Пози Хоторн.