Дворовая

Кофе, дождь и Ксюха В крошечном кафе, как всегда, шумно. Играет музыка, звенят стаканы, тут и там слышатся веселые разговоры и смех. Рыжеволосая девушка выпускает в потолок струйку дыма и чуть касается пальцами щеки. По ее непринужденной позе, свободно раскинутым рукам и счастливому лицу видно, что ей хорошо. Ксюха очень довольна тем, что теперь она сможет выручить Катюшку, тем, что сейчас играет джаз, тем, что так кстати нашлись невидимки, купленные еще в первом классе. Щербатая и крупная подавальщица Натка тяжело облокачивается на стойку. - Тебе, Ксюха, не надоело? – басовито интересуется она, подвигая к ней чашку кофе. – Все куришь и трахаешься, трахаешься и куришь. Пошла бы вон лучше в магазин какой или на завод… - На завод? – фыркает Ксюха, гася сигаретку. – И кто же меня возьмет туда, на завод? И что же ты тогда стаканы шоферюгам разносишь? Пошла бы ты сама, - Ксюха расхохоталась, - на… завод, - всхлипывает она, откидывая назад рыжеволосую голову. - Чё ты ржёшь-то? – недружелюбно басит Натка. - Звучит как ругательство, - улыбается Ксюха. – Как будто я тебя всерьёз послала. За окном – дождь, заунывный, промозглый и нудный. Хрупкие полупрозрачные капельки медленно-медленно стекают по грязному стеклу, оставляют сероватые разводы и потеки. Ксюха тяжело вздыхает и роняет голову. - Долбаный дождь, - произносит она, вглядываясь в мутное стекло. – Долбаная жизнь. Хочу на море. - Кто ж не хочет? – нараспев говорит Натка. – Ты пей кофе, Ксюш. Горячее, вкусное. - Кофе – он мой, – задумчиво поправляет Ксюха, бросая заинтересованный взгляд на чашку. – Мужской род. Вязкая коричневато-черная жидкость плавно обжигает мягкие накрашенные губы. Действительно вкусно. Дверь хлопает, и на пороге появляется коренастая мужская фигура, с которой то и дело падают холодные капли. - Дверь закрой! – орёт Натка, мгновенно теряя все свое хозяйское добродушие. – И так холодно на улице, а тут еще ты застудишь! - Заткнись, дура, - лениво бросает Ксюха, отпивая кофе. – Что ты прёшь на мужика? Устал, небось, с дороги-то. Мужчина вышел из тени, широко шагнув, и Ксюха заметила знакомый кучерявый темно-русый чуб и широкие, поистине богатырские плечи. Он пожал руку одному дальнобойщику (кажется, это был Николай), хлопнул по плечу другого, отчего тот стал будто бы ниже ростом и только потом направился к барной стойке. - Это не мужик! - звонко и четко выкрикивает Ксюха, так, что девичий голос разносится по всем уголкам кафешки. – Это юноша на букву Гэ! Иди сюда, Галактин! Что же ты так, даже не поздоровался с престарелой знакомой? - Здравствуй, Ксения, - строго-смущенно-весело произносит синеглазый парень, присаживаясь на стул рядом. - Оксана я! Баронесса, - Ксюха поворачивается к Натке, - кофию ему из нового кофейника! Однако парня, судя по озабоченному и серьёзному выражению его лица, волновало отнюдь не кофе, не его насквозь вымокшая футболка и даже не то, что он приехал на два часа позже, чем обещал. - Ксюх, не в курсе, где Галя? Дома никого, а я ключ оставил, - путано объясняет он. - Галя… - Ксюха задумчиво морщит лоб. – Так она это… на работе, в общем. Она же теперь хореограф. Слово-то какое мудреное! – Ксюха неспешно потягивается. – У меня есть ваш запасной ключ, - хочешь – я тебе дам. Ключ, - поспешно поправляется она. - Да я понял, - нетерпеливо обрывает ее Гена. – Хочу. - Пошли тогда! – Ксюха одним глотком допивает кофе и срывается со стула. – Не дождалась, видно, Галка тебя. Хотя график – это дело такое… - разглагольствует девушка, застегивая куртку. – Впрочем, откуда мне знать? - Болтушка ты, - тепло произносит Гена, уже успевший соскучиться по этой забавной девушке. – Дай-ка я тебя обниму. *** Кофе, дождь и сахарница Ядзя выходит из ванной в наглухо запахнутом черном махровом мужском халате, вытирает влажные волосы махровым же чистым полотенцем. Ставшая серой от капель дождя футболочка и потемневшие влажные джинсы уютно висят на спинке стула. - Тебе сколько ложек? – Влад пытается вытащить сахарницу, засунутую им в самую глубь навесного шкафчика. - Одну, - девушка аккуратно развешивает на батарее полотенце. – Спасибо тебе огромное. - Совершенно не за что, - Влад ставит горячую чашку на изящное белое блюдечко. – Я бы не простил себе твою простуду. Когда они сели в машину (Ксюха от предложения подвезти ее любезно отказалась, мотивируя это тем, что место ее обитания ужаснет любую хорошенькую девушку, тем более иностранку), машина радостно фыркнула и заводиться отказалась, и это притом, что на улице молотил дождь. Царцев попытался договориться с агрегатом, но агрегат его убеждениям не внял и скоропостижно отправился в мазутный запой. Поручив Игорю доставить машину в сервис, Влад почувствовал себя совершенно беспомощным, стоя с симпатичной девушкой под проливным дождем. Благо, что клуб находился не так уж далеко от его собственного дома. Замерзшая и уже начавшая шмыгать носом Ядвига согласилась отправиться с ним «на квартиру», чтобы немного обсохнуть и не простудиться. - Ваш кофе, сударыня, - Влад галантно поставил чашку перед девушкой, и та моментально обхватила ее ладонями. - У тебя уютно, - слабо улыбнулась она, отпивая чай. - Особенно для парня. - А парни что – не человеки? – резонно возразил Влад. – Всем хочется уютно жить. Кофе угольно-черный и дымящийся. Ровно в центре застыла снежно-белая пузыристая пенка, окруженная смоляной гладью. - Восхитительно! – Ядзя делает ударение на второй слог, по-польски. – Такого вкусного, - род, надо отдать девушке должное, не путает, хоть и полька, - никогда в жизни не пробовала. - Недаром я учиться ходил, - скромно улыбнулся Царцев. – Хоть кофе приличный варю. Ядзя чуть морщит нос, и ее чарующая улыбка выглядит даже теплее, чем дымящийся напиток. Откинув светлый завиток со лба, она вновь тянется за кружкой. - А я хотела быть швеей, - задумчиво произносит она. - Даже когда-нибудь… когда-то, - поправляется она, этим невольно умиляя Влада, - училась. И педагог меня хвалила. - Так чего же не стала? – парень пытается поставить сахарницу обратно в шкаф, не доставая при этом стул, что у него упорно не получается. - Отец запретил, - губы Ядзи чуть дернулись. – Сказал, что экономист – профессия, а швея зависит только от клиентов. Такие дела, - вздыхает она, в очередной раз делая большой глоток. - Мой папа, - сахарница упорно не желает становиться на место, зараза, - тоже считал, что бармен из меня никудышный. Ругался словами деда Алеши Пешкова, забирал машину и выгонял из дома. - А ты? – в голосе Ядзи читается священный ужас. Польки – очень верные и заботливые дочери. - А я, для того, чтобы на курсы записаться, полгода официантом работал. Теперь отец доволен, - усмехается парень. Упрямая сахарница, обиженная на то, что основной поток внимания Царцева теперь устремлен не к ней, злобно выпала и разбилась с истерически громким хлопком, зацепив острым краешком палец Владислава. - Чёрт возьми! – выругался Царцев, поздно вспомнивший об эгоизме его любимой, между прочим, сахарницы в голубой цветочек, с резной крышечкой и фигурно вогнутыми боками. Сахарницу купила Кира, тогда еще обитавшая в его квартире. Заявив, что металлическая сахарница, некрасивая, но удобная, с плотно захлопывавшейся крыщкой – полнейший отстой, солнышко, ну ты же понимаешь? – она купила новую, дурацки-мещанскую, похожую на те, в которые засыпали сахар в доме Ростовых. *** Когда Кира уходила, нервно швыряя кофточки в чемодан и проливая водопады слез, Влад вертел в руках сахарницу в голубой цветочек. Она кричала о том, что ему всегда было на нее плевать, что он ее использовал (чья бы корова мычала, как говорится), что он бы простил ее, если бы любил, а он проводил пальцем по чуть выпуклому узору и думал о том, что новая сахарница все-таки хороша. - И что ты мне теперь прикажешь делать? – она комкала в руках очередную мини-юбочку, задержавшуюся в квартире Влада всего на два дня. Сколько же у нее тряпья… - Для начала ноги сдвинь, - насмешливо посоветовал он, подняв на нее глаза. – Не нараздвигалась еще? Кира всхлипнула, закинула на плечо сумку (колени чуть согнулись), и направилась к двери. Замок щелкнул дважды, и она без тени сомнения переступила через порог. Дверью она хлопнула так, что со стены упала фотография. Актриса херова. *** Ядзя вскакивает, стремглав бросается к нему и аккуратно подбирает крупные осколки, выбрасывает их в мусорное ведро. - Порезался? – заботливо и в то же время испуганно спрашивает она, беря его за запястье. – Дай я посмотрю. - Да это просто царапина, поверь, оно того не… - Нет, - Ядзя поднимает серьезные черные глаза. – Нужно посмотреть. Осколок оставил лишь крохотную ранку. Ничего особенного, в общем-то. Поясок ее халата очень, очень, просто катастрофически слабо держится. Он вообще не предусматривает резких движений. У Ядзи губы сладкие, а волосы - чуть влажные, легкие, светлые - пахнут лавандой и немного туманом. Кофе давным-давно остыл. Белые крупинки сахара рассыпаны по полу, покрытому линолеумом. За пластиковым окном, занавешенным легким белым тюлем – дождь. На стуле лежит черный мужской халат, а дверь в спальню чуть приоткрыта. Где-то в центре города Вацлав Зенкевич сердито бросит телефон на стол и обругает свою крестницу, что так долго не берет трубку. *** Кофе, дождь и шпильки Галя слушает, как монетки глухо ударяются о поверхность где-то внутри автомата и осторожно вытаскивает горячий стаканчик. Она садится на диван и задерживает дыханье, делая первый глоток. Язык моментально становится шершавым и горьким, а горло больно обжигает. Все-таки дешевые напитки из автомата – просто пойло и ничего больше. До тренировки – полчаса, и Галя не понимает, зачем она так рано вышла из дома, не дождавшись брата, зачем она глотает горячую жидкость, зачем сидит на маленьком диванчике из кожзама, зачем вообще пришла сюда. Она прекрасно понимает, что деньги ей платят скорее просто так, чем за что-то, но уходить не хочет. Ей уже трудно представить свои понедельник, вторник, среду, пятницу, воскресенье без громадного здания, гордо возвышающегося над землей, без душной раздевалки и шума в ней, без нудных «Раз-два-три-четыре» и ощущения беспомощности, когда она забывает, что дальше – рывки руками или вращение головой. А еще она осознает, что вот уже полчаса не может оторвать взгляда от парковки, расположившейся прямо за окном. «С чего бы это?» - ехидно вопрошает внутренний голос, которому поднадоело молчание. Его вопрос улетел в молоко. В молоко с кофе. Он зашипел таблеткой АЦЦ и растворился в горячей жидкости, окислив ее. «Никто меня не любит», - заунывно произносит Коля, решивший по такому поводу впасть в депрессию. «Не говори ерунды. Я тебя люблю», - отвечает Галя, чувствуя, как на ее верхней губе лопаются пузырьки шапки пенки. Коля, ошарашенный таким заявленьицем своей прежде покорной хозяйки, ушел в себя думать о произошедшем. Галя крепко зажмуривается и допивает жидкость, оставшуюся в стакане, морщится от горечи, которая свела зубы и застыла где-то на нёбе невидимой лужицей. Прикоснешься языком – горько. Галя терпеть не может запах сигаретного дыма, но каждый раз при встрече она целует Ксюху в белую щеку (от щеки осталось одно название – Ксюха весит сорок пять килограммов ровно) и вдыхает его с наслаждением. Гале не нравится, когда дешевые духи пахнут слишком сладко, но от Кати – от рукавов кофточки, от светлых косиц, от крохотных ушек и, кажется, даже от ее синих глаз, - пахнет именно так, и Галя не смеет морщиться, когда Котенок ее обнимает. Галя ненавидит кофе, но пьет его, послушно, как невкусное лекарство, глотая, осторожно перекатывая языком, чувствуя, как оно обжигает горло и губы. Галя не любит Андрея, но не отводит глаз от парковки и вздрагивает, замечая чужую вихрастую макушку. А еще она заметила, что в буфете его однушки стоит три банки разных сортов кофе. Галя поправляет шпильку, засовывая ее поглубже в плотный узел темных волос, выбрасывает стаканчик и подхватывает сумку, встав с дивана. В раздевалке пахнет лаком для волос и дезодорантом. За окном – дождь.