Дворовая

Решетка КПЗ - ржавая и холодная даже на вид, и Галя невольно дернулась на узюсенькой скамье, вспомнив, как она, и без того продрогшая, нечаянно зацепила ее плечом, входя, отчего по всему ее телу будто бы промчалась ледяная металлическая змейка, но вовремя подобрала ноги, чтобы ненароком не соскользнуть с плохо обтесанного куска дерева, выкрашенного в жуткий салатовый цвет и опиравшегося на шаткие разного размера ножки. - Товарищ майор, который час, не подскажете? - устало поинтересовалась Галактина. - Девять с лишним уже, - откликнулся полноватый и крупноносый мужчина в форме, добросовестно взглянув на часы. - Спасибо, - выдохнула Галя, крепче обхватив себя за плечи. Два битых часа она просидела в этой дурацкой камере, в которую ее ни за что ни про что запихнул наряд полиции, вызванный насмерть перепуганным Жилиным в первую очередь - даже раньше, чем столь необходимая скорая. По всей видимости, он панически боялся крови. - Кто обнаружил... девушку? - поинтересовался плечистый полицейский, скрестив руки на груди. Жилин молча указал на Галю стремительно розовеющим пальцем, и ее так же молча запихнули в машину с мигалкой. Галя даже не протестовала, понимая, что это совершенно бесполезно, особенно когда тебе восемнадцать и ты относительно хрупка. Интересно, как Гена отреагирует на столь позднее (или раннее, ведь неизвестно, когда ее таки выпустят) возвращение сестры? "Я бы уже двадцать раз заперла непослушную леди дома", - с грустью подумала Галя, откинув голову назад. - "Кактолько у Гены хватает терпения возиться со мной?" Окончательно приуныв, Галина начала рассматривать скучно-бежевую стену за головой дежурного, и поскольку это занятие не особенно увлекло девушку, она даже не заметила, как обзор загородила спина высокого парня, ярко выделявшаяся на фоне стен алым цветом... кажется, этот предмет гардероба зовётся "поло"? Галя безразлично смотрела, как цилиндрик решетки делит спину парня ровно пополам. Чуть прищурившись, Галя легко могла сместить его влево, и тогда эта самая темная полоска "разрежет" дежурного. Парень был высок, плечист и русоволос. Он отчаянно размахивал руками, что-то втолковывая дежурному. Отвернувшись к стене, Галя услышала, как дежурный шумно отодвигает стул и позвякивает ключами, направляясь к ее временному пристанищу. - Повезло вам, девушка, с другом, - сообщил мужчина под лязг замка, особенно выделив последнее слово. - Вернее, ему повезло, - участковый чуть прищурился, - с родственниками. Если бы не мое бесконечное уважение к Виктору Анатольевичу... - Вы просто не представляете, как я вам благодарен! - горячо произнес Андрей Кисляк. Губы Гали резко одеревенели, а сердце на мгновение остановилось и забилось с удвоенной силой. - Не стоит благодарности. А вы, девушка, больше не попадайтесь не в том месте и не в то время, - назидательно произнес дежурный. - До свидания, - быстро проговорила Галя, чуть ли не выбежав из дверей. Серебристая "Ауди" уже стояла у крыльца. - Что надо сказать? - тоном воспитателя старшей подготовительной группы поинтересовался парень. - Большое спасибо, что выручил меня, - проговорила Галя, с трудом шевеля одеревеневшими губами. - А теперь прости, мне надо идти. - Ну уж нет, - ухмыльнулся Андрей. - Как я тебя одну, такую криминально опасную, отпущу, да еще и поздно вечером? Пожалуй, лучше я тебя довезу - я дяде-майору обещал. - Я доберусь сама. - Какая ты упрямая, надо же. Ты думаешь, я каждой встречной предлагаю? - с лица Андрея не сходила ехидная улыбка. - Думаю, да. У гражданки Самойловой есть свое транспортное средство, так что катать тебе некого. Вот ты и страдаешь, бедный, - с долей перца в голосе проговорила Галя, в то время сердце ее стучало о грудную клетку с каждым ударом все сильнее и сильнее. Ей хотелось откусить себе язык за эти злые справедливые слова, закричать, зарыдать и броситься к нему на шею, спрятав лицо в воротнике его вроде-бы-поло. Но вместо этого она стояла, разглядывая камешки асфальта, и думала - надолго ли ее хватит? Лицо Андрея моментально переменилось: из широко улыбающегося оно стало серьёзным и сосредоточенным. - А, ты о Яне... Поверь, этот любезный жест с ее стороны был не более чем... - начал было он, но внезапно замолчал, взглянув в глаза девушки. Зрачок вдруг стал таким горячим, что Гале невольно пришлось зажмуриться, а когда она открыла глаза, то поняла, что весь жар смыла вода, которая сейчас и качалась меж кромкой ее века и лучами ресниц. - Андрей, давай на этом закончим, - ее голос вдруг зазвучал тихо-тихо, так тихо, что хоккеисту пришлось вслушиваться в каждый звук. - Хватит издеваться надо мной - я устала. Я люблю тебя, - запнулась, сглотнула и вдохнула побольше воздуха, - чёрт возьми, я люблю тебя, а ты это видишь и просто... просто пользуешься мной, как... какой-то проституткой, - квадратный сантиметр асфальта стал темнее, и Андрей буквально почувствовал пальцами его влажную шероховатую поверхность. - Я так не хочу. А так, как я хочу - тебе неинтересно, потому что я, увы, не Самойлова. И никогда ей не стану. Ему как-то резко стало неуютно, а улицу, асфальт, тускло мигающий фонарь, ключи в его кармане - все вобрали в себя темно-серые длинные глаза. Впитали, как губка. Мир сузился до контуров ее блестящей радужки, и Андрей почувствовал, что впервые за несколько лет ему почему-то не хватает воздуха. Впервые воздух стал ограниченным ресурсом классе эдак в девятом когда он, пятнадцатилетний, влюбился в свою одноклассницу Диану - хорошенькую девочку с румяными круглыми щечками и кудрявой челкой. И пускай талия Дианы не была особенно тонкой, а глаза - большими и влажными, зато она заливисто хохотала над любой его шуткой, и довольно забавно передразнивала противную историчку. Яна же на любое проявление искрометного Кисляковского юмора морщила нос и без тени улыбки резюмировала: "Очень смешно". Если же ей все-таки приходилось смеяться, она культурно прикрывала рот ладошкой. Андрей даже поделился своими переживаниями с лучшим другом Денисом, но услышав его изумленное "А как же Яна?", он сдулся и с тех пор зарекся делиться с кем бы то ни было сокровенным. А ещё ему отчего-то стало стыдно. Юношеская влюбленность стерлась через два месяца - Диана стала для него слишком простой. То ли дело красавицы, встречавшиеся ему в клубах и на вечеринках - ночи с ними не заставляли его задумываться о нравственности, а тем более о "долге" перед Яной ни на секунду. Яна была строгой и красивой, и рядом с ней Андрей чувствовал себя... не то что неуютно, но "шутом гороховым" - её любимое выраженьице - точно. И хотя девятнадцатилетняя Яна - улыбчивая дама, приятная во всех отношениях, очень отличалась от Яны пятнадцатилетней - юной еще-не-девушки-уже-не-девочки, напичканной классической литературой, отличавшейся хорошим воспитанием и подростковой высокомерностью, для Андрея смутный холодный образ юной Яны неизменно крылся где-то внутри Самойловой. Но Галя молча плакала, роняя на асфальт светлые слезы, и думать о Самойловой совсем не хотелось. Теперь один крохотный обрывок мысли о ней, нечаянно запутавшийся в голове, вызывал жжение где-то в области сердечной мышцы и последующее раздражение, не более. А Галю было... жалко. Каждая новая упавшая слеза притушивала огонь, и жжение становилось менее болезненным. Вместо него появилась приятная прохлада, чуть покалывающая под сердцем. Не отдавая себя отчёта в действиях, не задумываясь о том, что делает, Андрей поднял руку и большим пальцем стёр слезинку со смуглой щеки, отмечая нежность Галиной кожи. Серые глаза расширились, выпуская улицу обратно. Все стало видимым, слышимым и ощущаемым - и ее всхлип, от которого нежная кожа дрогнула, и то, как она вздергивает сумку на плечо, шурша ремнем, и сердитые шлепки ее вьетнамок, быстро и часто касающихся асфальта. Сердце снова зажглось, и Андрей мысленно назвал себя дураком: у него были девушки и покруче - взять ту же Яну, и ни одной из них он бы не посмотрел вслед. Так, может, ну ее? Его серебристая лошадка припаркована совсем недалеко, и ещё вполне можно заехать в какой-нибудь клуб или, на худой конец, в паб или спортбар, выбросив Галину Дмитриевну Галактину из головы, как порвавшийся полиэтиленовый пакет. Она ведь далеко не лучшая и уж точно не последняя в его жизни, а? Но вместо этого он, успешный крайний нападающий ХК "Медведи", выпускник подольского лицея номер три и просто молодой красивый парень смотрит вслед девушке в серой кофточке с воротником под горло, совершенно случайно появившейся в его жизни и не то что бы особо нужной ему - ведь это так, правда? - и со жгучим нетерпением ждёт, когда же она обернется. Когда? Когда? Ее спина чертовски узкая и ровная, а тугой узел, затянутый чуть выше затылка, в летних сумерках кажущийся совсем черным, не шелохнулся. Галя уплывала в длинную серую полосу тротуара, а он все стоял, точно прикованный и ждал, когда ее длинная шея сделает рывок, необходимый ему как глоток воздуха. Железная выдержка и прямая спина подвели ее - она обернулась.

***

- Можно, я возьму твои джинсовые шорты? - интересуется Ксюха, опираясь острыми локтями о стойку. - Те, которые тебе малы. - Можно, конечно, - робко улыбается Катя, - я все равно их практически не ношу. Постой за меня, я мигом. Через три минуты Ксюха становится счастливой обладательницей чуть потертых, но от этого не менее симпатичных шортов и браслета из разноцветных бусин и прочной нитки в нагрузку. Она широко улыбается, целует Катю в оранжевую щеку и выскакивает из пивбара, крепко прижимая свои сокровища к груди. С порога она сразу же заходит в душ и долго плещется под горячими струями, выливая на рыжую голову в два раза больше шампуня, чем нужно, а после - засыпает на раскладушке, укрывшись тонкой простынкой, и сны ей впервые за долгое время снятся просто волшебные и все - об одном человеке. Наутро Ксюха старательно чистит зубы истерзанной зубной щёткой, заплетает волосы в куцую косичку и пешком направляется по направлению, безумно дорогому ее сердцу. Она преодолевает ступеньки лестниц и, убедившись в отсутствии в коридоре кого-либо, влетает в кабинет - пациенток еще нет, и она уверена, что никого лишнего там не застанет. Светловолосая макушка низко склонена над медкартами, старательно что-то в них выискивая. - Что такое? - молодой врач медленно поднимает голову и застывает, заметив Ксюху, стоящую у дверей. - Я люблю тебя, Иван Владимирович, - выпаливает она, вцепляясь своим взглядом в его. Он внимательно смотрит на неё, а она резко опускает взгляд долу, и бледные щеки вбирают в себя оттенок ее волос. - Я брошу курить, перееду, отращу и перекрашу волосы, поступлю в техникум и буду пить только вино и только по праздникам, - сообщает она. - Только вино и только по праздникам? Как ты будешь жить без воды, бедненькая? - ласково-насмешливо спрашивает Ваня, вставая и выходя из-за стола. - Я не так... я не то... - беспомощно бормочет она, утыкаясь носом в нагрудный карман его халата. - Ты так и ты то, - успокаивает её молодой человек, крепче прижимая ее тщедушное тельце к себе. - Какая ты молодец, что пришла, Ксюшенька! "Ксюшенька", - мысленно повторяет она, пробуя звуки на вкус. - "Ксюшенька. Ксюшенька. Ксюшенька", - звучит в ее голове фанфарами, трубами, барабанами, пока он ее целует. Они целуются все жарче, нависнув над застекленным столом, даже не заперев дверь, и ей совершенно безралично, сколько медсестер и врачиц пожелают ей заворот кишок за соблазнение завиднейшего жениха, а ему абсолютно неважно, удастся ли избежать выговора за столь дерзкое преступление против больничных норм. Стопки документов летят на пол, а тремя минутами позже на них опускаются джинсовые шорты. ...Ксюха задумчиво вертит между пальцами шариковую ручку, и ее совершенно не смущает то, что из одежды на ней только браслет - даже резинка слетела и затерялась где-то под столом. Иван спешно застегивает ремень, и пряжка звенит не по-завоевательски тихо. - Вот и всё, - тихо говорит Ксюха. - Теперь ты совершенно спокойно можешь меня послать. Уголок глаза внезапно мокреет, и Ксюха раз за разом пытается стереть непрошеную влагу, которая все никак не желает исчезать и холодным следом сбегает по впалой щеке, рассекает впадинку меж ключиц, приятно щекоча кожу. - Что? - от его отстраненно-недоуменного взгляда хочется проткнуть сердце этой самой ручкой, чтобы не было так больно. Ксюха быстро одевается, прищемив безымянный палец молнией, ерошит волосы и практически бежит к двери. Плевать. Плевать на это глупое чувство, не дающее ей спать и оставляющее её без копейки, на его синющие глаза, на городскую больницу номер три, на разноцветные бусины на ее левом запястье и на резинку, оставшуюся на вымытом полу. Жила же она как-то без всего этого - и жива. Кашу с маслом ела. А теперь ей на масло банально не хватает. У него на шее чертова родинка, и при взгляде на неё она забывает о масле, хлебе и шоколаде. Вообще обо всем на свете. - Ксюша! - он срывается с месте вслед за ней, ревущей и размазывающей по лицу слезы, тушь и блеск для губ. - Постой, глупая! Она мчится сломя голову, и быстрый бег даже начинает захватывать - будто бы это такая игра забавная, а не тонкой иглой и прямо в сердце, так, что до струйки крови с кислым запахом и невозможности дышать и видеть. Она выскакивает из больницы и бежит вперед, натыкаясь на немногочисленных прохожих и почти не сомневаясь, что он не догонит и даже не пытается догнать. - Ксюша! - прорывается сквозь нее, выкорчевывая внутренности. Она застывает - окаменевшая, зацементированная одним словом с обилием глухих звуком и двумя гласными. - Наконец-то, - радостно выдыхает он, притягивая ее к себе. - Где твой халат? - как-тослишком просто интересуется Ксюха, все ещё не до конца веря в то, что ей можно остаться, прижавшись к ее груди. - Неважно, - отмахивается он, крепче обнимая ее. - Я ушел из больницы в рабочее время, не запер кабинет, вступил в отношения на рабочем месте, а потому в этом месяце наверняка лишусь премии, да еще и медсестры будут коситься, а завотделением назначит внеурочное дежурство, но мне это безразлично, так же, как мне безразлично твоё прошлое. Я люблю тебя, Ксюш, и, если честно, думал, что потерял тебя. Пожалуйста, не пропадай больше. Будь со мной. Просто будь. И мне плевать на длину твоих волос, на твое образование и кулинарные способности. Но я, как врач, не могу не отметить у тебя намечающуюся дистрофию, а посему кормить тебя с сегодняшнего дня буду я. Ксюха молча и снова кладет голову ему на плечо. - Дождь пошел, - между прочим говорит она. - Но это ведь тоже неважно, правда? - Нет, это как раз важно, - не соглашается Ваня, - ты, с твоим ослабленным иммунитетом, простудишься. Поэтому пойдем-ка обратно, пока ты не промокла. Ксюха смотрит ему в глаза и верит. Просто верит. А потому она снова поднимается на носочки.

***

- Погоди, телефон звонит, - девушка пытается вывернуться из крепких объятий и из-под одеяла одновременно. - Ну и что? Телефон подождёт, а я ждать отказываюсь, - заявляет парень, перехватывая ее руки и нетерпеливо склоняясь к ее шее. - Ну перестань, мне ведь надо... - Нет, я все равно не отпущу тебя! - хохоча, заявляет он. - Даже не пытайся... нет, стой... ага, попалась? Теперь даже не пытайся ускольнуть от меня! - Перестань, вдруг что-то важное, мне просто необходимо... - начала было светловолосая, но парень закрыл ей рот поцелуем. - Сейчас ничего не может быть важнее... нет, проказница! Сейчас ничего не может быть важнее, чем я, - глубокомысленно сообщил Царцев, оторвавшись от губ польки. Ядзя хотела сердито возразить ему, но вместо этого вскрикнула: Влад перевернулся, легко подхватив девушку под бёдра, и она оказалась сидящей на нём. В таком положении возражать было крайне трудно. Телефон на мгновение замолчал, а потом вновь взорвался сердитой трелью, но его хозяйка не обернулась, и ее узкая обнаженная спина, по которой уже по-хозяйски бродили мужские руки, не повернулась, чуть изгибая линию позвоночника, а выгнулась назад, подставляя тело под горячие губы. Телефон еще пару раз возмущенно тренькнул, а потом бессильно вытянулся на прикроватной тумбочке, но этой метаморфозы ни хозяин квартиры, ни прелестная белокожая блондинка предпочли не заметить, что, впрочем, было очень напрасно. ... Марта ,тучная зрелая женщина, в темно-каштановых волосах которой уже проявилась седина, с досадой бросила простой мобильник на овальный стол. На форме стола, кстати, настоял хозяин. "Nasz rodzinny Okrągły Stół"*, - в шутку говаривал он, вызывая грустную улыбку на лице экономки - за одним столом маленькая семья Миримских собиралась весьма редко, что не могло не печалить домоправительницу, влившуюся в семью еще девять лет назад и отправившуюсявместе с Миримскими в Россию - ее родину, оставив Польшу, в которой она прожила без малого тридцать лет. - Marzec - nasza pielęgniarka,* - представлял ее глава семейства гостям, а она смущенно рдела от похвалы, прекрасно осознавая свою значимость для этих двух одиноких людей, к которым она успела привязаться. Именно поэтому теперь женщина не находила себе места: хозяин позвонил и сообщил, что подъезжает, а Ядзя, как назло, не отвечает. Где она? И главное, с кем? Марта осознавала, что воспитанница уже выросла, но она помнила ее смешной девчонкой с золотыми косичками, и никак не могла успокоиться? А что, если этот мальчик ее обидит, а она, Марта, не сможет защитить свое szczęście*? А если это вовсе и не мальчик? Никогда Марта не забудет ту далекую полночь, когда она едва сдерживалась от желания позвонить отцу девушки, капая в стакан валерьянку, и какой радостью стал для нее скрип двери и лёгкая фигурка на пороге. Она поняла все без слов - ее светящиеся черные глаза, румянец щечек и растрепанность выражали то сокровенное, что Ядвига прятала в закоулках своей души. - Jesteś zaręczony z Jankiem, - ошеломленно проговорила она. - Kocham inne, - прошептала Ядзя. И вот это ее тихое "Kocham inne" расставило все точки над i в грядущей свадьбе девушки с сыном отцовского партнера. А Марте стало ее невыносимо жаль, и она скрепя сердце пообещала прикрыть ее перед отцом, дело которого было и без того слишком нервным и серьёзным, и сообщать ему о преступлении дочери было рискованно. Размышления женщины прервал лязг дверного звонка, и та внутренне сжалась. Раздались тяжелые шаги. - Marto, że tu jesteś? Dzień dobry! A gdzie Jadwiga? Dlaczego nie spotkać?

***

Галя вытянула ноги, удобнее устраивая рядом пакет с недешевыми фруктами, и задалась вопросом: для чего? Для чего она пришла в эту больницу, потратила время и деньги на человека, который систематически выматывал ей нервы и метал ножи ей в спину, аки в мишень и который все равно никогда не будет ей благодарен? Она не смогла бы оставить Марину истекать кровью, но, может, на этом стоило закончить? Она ведь и так пострадала из-за этого, проведя три часа в каталажке. "А ведь за весь вчерашний вечер ты даже не вспомнила о ней!" - укорил Коля. "У меня были дела поважнее. Например, переживания о том, почему Гены нет дома в десять и вечера и... и кое-что другое" Коля открыл было рот, но закончить свою умную мыслю так и не успел ввиду появления в коридоре врача. - Вы к кому? - спросила женщина, одаривая Галю вежливой улыбкой. - К Касаткиной в пятую, - ответила Галя, постаравшись вложить в свой ответ все остатки энтузиазма. - Проходите, пожалуйста, только не расстраивайте ее сильно. Марина Алексеевна перенесла нервный срыв - будьте максимально мягки. Галя послушно, как болванчик, покивала и нашарила глазами черную пятерку. Подойдя к двери, она невольно задумалась: а стоит ли игра свеч? - Все правильно, это пятая палата, - кивнула врач, видимо, решив, что Галя запуталась в расположении дверей. Девушка вздохнула и смело толкнула дверь.