Обладать. И не делиться

Теплые руки скользили по замерзающей спине. Растирая кожу почти докрасна, снова и снова спускались на бока, будто пересчитывая пальцами дрожащие ребра, и невзначай задевали оголенную грудь — прижатую к перине, а оттого еще сильнее выдающуюся в стороны. Катерина тихо сопела. Сверля взглядом мрачные серые стены и стараясь не смотреть на нависшего над ней прорицателя, она убеждала себя в правильности происходящего. Был ли у нее выбор? Ответ не лежал на поверхности — он плескался в мутных лужах паники и страха, заставляя дыхание королевы учащаться. Вызывая у прорицателя еще большую нервозность. — Я вылил целый флакон, Ваше Величество, — прошептал Нострадамус, отступая на шаг от лежащей на узкой тюремной кровати королевы и наскоро вытирая руки мокрым полотенцем. — Через несколько минут должно подействовать, и можно будет начинать. — Жжет, — коротко выдохнула Катерина, отворачиваясь в другую сторону. Весь этот спектакль, в котором она отвела себе главную роль, вне зависимости от успеха или провала сулил стать ее личным фиаско. Верной погибелью гордости королевы. Ведь... даже если Катерине удалось убедить себя в том, что она делала это ради безопасности своих детей и будущего короны, от правды было не убежать. После сегодняшней ночи никто и никогда не посмотрит на Ее Величество с прежним подобострастием и боязнью не угодить. — Так и должно быть? — слова терялись в лабиринте мыслей и подушек, доносясь до Нострадамуса шипящим эхом. — Так и должно быть, — он отложил в сторону полотенце и принялся расстегивать длинный меховой плащ. — Это — самое сильное обезболивающее. Впитываясь в кожу, оно замораживает ее, вызывая ощущение жара и онемение, — он ткнул пальцем под лопатку Катерины. — Вы это почувствовали? Ответом была тишина. Вздохнув, Нострадамус сбросил верхнюю одежду и потянулся к поясу штанов, извлекая из-за спины скрученную плеть. Королева продолжала молчать — только впилась пальцами в подушку и едва заметно пошевелила ногами под одеялом. Ее Величество настойчиво просила Нострадамуса покрепче привязать ее к кровати, но он заверил, что в этом не будет необходимости. — Начинай, — приподняв голову, она уставилась на замершего в нерешительности провидца. — Ты сам сказал, что действие снадобья не продлится долго. О том, что будет с ней, когда действие и вовсе закончится, Катерина предпочитала не думать. Она понимала, что верный друг Нострадамус ничем не сможет ей помочь, как только выйдет из камеры, оставляя Ее Величество на милость короля. Но думать об этом сейчас было решительно ни к чему. Вместо этого Катерина в который раз выругала себя за мягкость по отношению к юной королеве Шотландии — если бы не попытка подарить Марии безболезненную смерть, стражники не успели бы их спасти. Угроза для детей Катерины была бы мертва — труп плавал бы в ванной, обезображенный разъедающим кожу ядом. А вместо этого Катерина утонула в ностальгии. Зачем-то позволила себе пожалеть девушку, вспомнив, как почти десять лет назад растила ее, будто собственного ребенка... И вот теперь над тюремной кроватью стоял Нострадамус, озадаченно вертя в руках плеть и готовясь исполосовать спину своей королевы до неузнаваемости... — Сколько? — угрюмо спросил он, сжимая кожаную рукоять. — Столько, сколько потребуется, — Катерина облизала губы, неловко ерзая по кровати, будто бы пытаясь лечь удобнее. — Моя спина должна убедить короля, — ее слова зашелестели по одеялу. Катерина зарылась лицом в подушку, надеясь, что стражники за дверью ничего не услышат — они получат свою долю хлеба и зрелищ потом. И будут помнить это незабываемое представление до конца жизни. Короткой жизни любого, кто стал свидетелем крушения Катерины Медичи. Зажмурившись и как можно крепче прикусив угол дурно пахнущей подушки, королева замерла в ожидании первого удара. Лицо вспыхнуло жаром, будто и его Нострадамус успел обмазать своим непонятным морозящим зельем. В голове вулканом взорвались события, за один день перевернувшие все с ног на голову. Эхом зазвенели слова мужа: «Я бы не избавился от тебя. Я был в тебя влюблен...» Жуткими картинами замелькала полетевшая с плахи окровавленная голова Ричарда. Змеей зашипели нелепые попытки Марии оправдаться: «Я не желаю зла вашим детям». Звоном в ушах загрохотал приказ бастарда: «Заковать ее, как животное, которым она стала!» — сына короля от треклятой любовницы, которую, будь на то воля Катерины, давно следовало отправить к праотцам... Послышался липкий щелчок, и в ушах за одно мгновение прозвучала сотня ударов сердца, а по телу Катерины пробежала дрожь. Нострадамус знал свое дело — боли почти не было. Только непривычное ощущение вибрации, рассыпающейся от места, где плеть рассекла тонкую кожу и выпустила первую кровь. Королева облегченно разжала впившиеся в подушку посиневшие пальцы, позволив себе выдохнуть и снова вдохнуть. Глубоко. Рывком. Будто не до конца доверяя самой себе и все еще ожидая запоздалой вспышки боли. Послышался еще один удар, и Катерина вздрогнула. Неприятное чувство тяжести разлилось по телу. «Заковать ее, как животное, которым она стала!» — снова пронеслось в сознании, и Катерина отчетливо вспомнила холод металла на шее — верные королю стражники с отчаянным рвением стремились выполнить приказ еще не узаконенного наследника Его Величества. За несколько часов, что Катерина просидела в кандалах, она докрасна расцарапала шершавым металлом запястья — не столько надеясь избавиться от оков, сколько желая пробудиться от этого ночного кошмара... К тому моменту, как рассвет начал вгрызаться в дальние холмы, королева точно знала, что сделает дальше. Один из подкупленных ею стражников заступил в караул у двери камеры — он уже по привычке отодвинул деревянную заслонку на решетчатом окне, заглядывая внутрь. Оставалось лишь обставить все так, будто королеве стало плохо, после чего в течение нескольких минут в башню прибыл Нострадамус. План был прост. В короле еще теплились нежные чувства к супруге — в этом Катерина не сомневалась. Еще вчера Генрих не хотел выпускать ее из своей постели, а после — с не присущей ему жестокостью казнил лучшего друга лишь за то, что тот был любовником Ее Величества пятнадцать лет назад... Едва ли бастарда ждала лучшая участь за своеволие по отношению к королеве... «Генрих должен поверить, что его ублюдок приказал меня высечь. И не только...» — тихо прошептала тогда Катерина едва вошедшему Нострадамусу, бледнеющему при виде прикованной к стене госпожи. Если Генрих решит, что Баш покусился на святое — жену короля — мальчишке не сносить головы, будь он хоть трижды выбран Марией себе в мужья. Слишком явственны в монархе порывы собственника. Он мог ненавидеть свою супругу за старую измену, но эта ненависть — не более, чем прикрытая обидой страсть. Желание обладать и ни с кем не делиться. Когда же Катерине донесли, что Баш — вопреки ее ожиданиям — провел эту ночь не у своей невесты, а шатаясь по Кровавому Лесу, ловушка готова была захлопнуться в любой момент. «Пускай мерзавец попробует доказать, что не был сегодня ночью здесь», — прошипела Катерина, пока верный ей стражник немо расстегивал кандалы и выпутывал из ее волос тяжелый ошейник... Неожиданно резко Катерина вскинулась и хлопнула ладонью по перине — Нострадамус замер с занесенной для нового удара плетью. Действие снадобья заканчивалось быстрее, чем провидец планировал. Королева неразборчиво кряхтела, снова уткнувшись лицом в подушку и все сильнее сжимая пальцами одеяло. Нострадамус скривил губы, глядя на окровавленную спину Ее Величества: — Выглядит жутко, как вы и просили, — проговорил он над ухом ворочающейся и постанывающей Катерины, а затем встал и быстро направился к выходу. Никто не должен был знать, что провидец был этой ночью в башне, иначе план грозил рассыпаться, как карточный домик. — Королю доложат о вашей просьбе, как только Его Величество проснется, — разнесся по мрачной камере громкий голос верного Катерине стражника. Солдаты короля вот-вот должны были сменить его с незадачливым пьяницей-сослуживцем, пропавшим куда-то среди ночи — быть неподкупным в обществе Катерины Медичи всегда сулило опасность для жизни. Представление начиналось...