Обладать. И не делиться

Утреннее солнце пряталось за тучами. Старухи в деревнях сказали бы, что это — к теплой зиме. Поверье. Примета. Впрочем, единственный при дворе Франции, кто разбирался в подобного рода вещах, был сейчас занят отнюдь не предсказаниями погоды. Нострадамус с одержимостью переставлял склянки по огромному столу, будто это были не снадобья и яды, а шахматные фигуры. И он разыгрывал важнейшую в своей жизни партию. Что-то звякнуло об пол, и провидец тяжело вздохнул, вглядываясь в темную лужу, расползающуюся по ковру. Чем больше проходило времени, тем безумнее казался придуманный королевой план. Тогда, в башне, Катерина не дала ему времени на размышления — взяла с него слово, едва он вошел, и не позволила нарушить. Сейчас, когда после экзекуции Ее Величества прошло уже больше двух часов, Нострадамус все отчаяннее бросал взгляды на входную дверь, ожидая, что за ним вот-вот придут стражники. Чтобы казнить его. Четвертовать, сжечь заживо за ересь и колдовство, а кости с остатками обгоревшего мяса бросить львам... Или чтобы проводить к нуждающейся во враче королеве. Жалость к Катерине кусала все больнее: возможно, стоило дать ей снотворное. Возможно, и вовсе не стоило идти у нее на поводу — обвинить королевского сына, пусть пока не законного, в надругательстве... Подумать только. И ради этого Катерина готова была терпеть боль и унижение, которые всего несколько недель назад казались ей хуже смерти. Нострадамус сильнее сжал флакон с красной жидкостью, надеясь, что Катерина быстро потеряла сознание: не кричит теперь в болезненном отчаянии на солдат, охраняющих двери ее камеры, и не топит мысленно своего верного друга в кипящем масле — за исполосованную по ее же просьбе спину. За слишком короткое действие обезболивающего снадобья, за... Снова взгляд на двери. Снова тишина. Тяжелый вздох. Он должен был предвидеть, что король не станет торопиться к жене. Ожидание растянется на мучительные часы, и Нострадамус успеет возненавидеть себя - за то, что ему пришлось сделать со своей королевой. Катерина несомненно заслуживала такой участи - за все секреты, которые они делили на двоих. Как и он сам заслуживал всего того, что рисовало теперь его воспаленное ожиданием воображение. Пожалуй, проще всего было бы просто убить бастарда. Прорицатель внимательно посмотрел на флакон в своей руке и перевел взгляд на плотно зашторенное окно. Несчастный юноша, сын короля и любовницы, еще не подозревал, что его ждет. Отчего он не провел ночь, утешая свою едва не погибшую невесту, мало кто знал. Девушка выставила его вон, едва стражники увели Катерину, а затем прорыдала почти до восхода солнца. На этот раз смерть подобралась слишком близко. Слишком отчетливо обожгло ее дыхание... Баш вернулся с охоты на рассвете — хмурый и удрученный, с несколькими свертками, перетянутыми кусками кожи. Лицо было перепачкано землей и пеплом, на руках виднелась кровь. Пожалуй, если бы король увидел своего сына таким, он не стремился бы так самозабвенно усадить того на трон... Катерина была права в одном — вне зависимости от того, удастся ли спасти ее жизнь этим изощренным спектаклем, или же ее казнят, как только она сможет взойти на помост, Франция нуждалась в законном правителе. Бастарду нужно было уйти, как бы тепло ни относился к нему сам Нострадамус. А между тем, король не торопился действовать. Провидец изо всех сил отгонял от себя мысль о том, что стражники Катерины могли предать ее и рассказать монарху правду. Что король и сам мог не возжелать спасти супругу, предпочтя дать ей умереть от потери крови... Еще одна склянка с лекарством покатилась по столу, готовая упасть на пол. Нострадамус прикрыл глаза, изо всех сил желая увидеть будущее. Понять, куда ведет их наскоро выбранная тропа. Проклятый дар никак не хотел подчиняться воле. Вместо этого прорицатель поймал себя на том, что его мысли устремились к покоям короля: «Вставайте, Ваше Величество, вы нужны ей!» Впрочем, сам король давно не спал... — Ваше Величество, — едва ступив на порог королевских покоев, солдат поклонился. Король, уже одетый для намеченных на полдень аудиенций, явно находился в плохом расположении духа — он монотонно перебирал бумаги на столе, будто что-то пытаясь найти. — Ее Величество королева Катерина... — Я не хочу, — Генрих замер и сморщился, готовый плюнуть на пол, — слышать о своей супруге. Избавьте меня, — он медленно потянул на себя сверток, всем своим видом давая понять, что диалог окончен, так и не начавшись. Ночь выдалась смутной. Всего за день король обрел и снова потерял свою жену, убил лучшего друга и едва не отправил на тот свет молодую любовницу. Гнев бурлил в Генрихе от полуночи и до рассвета, не давая сомкнуть глаз в спасительной дремоте. Не позволяя предаться утехам с и без того напуганной его настроением фрейлиной Шотландской королевы. Кенна старалась — возможно, не столько доставить удовольствие, сколько убедить короля в том, что ей необходимо выгодное замужество, но все же... — Ее Величество просит вас проявить милосердие, — монотонно продолжил солдат. Генрих, отшвырнув в сторону документ, еще мгновение назад представлявший для него огромный интерес, быстрыми шагами приблизился к стражнику. Тот стоял, не шевелясь: у королевы всегда было больше ушей и глаз в замке, чем у любого другого человека, а потому не исполнить ее приказ в точности так, как она потребовала, было бы настоящим самоубийством. — Передайте Ее Величеству, что король отказал, — неожиданно монотонно и почти равнодушно проговорил Генрих. — Казнь состоится, как назначено. — Простите, Ваше Величество, — стражник попятился назад, но через два шага снова замер. — Ваша супруга лишь просит пустить к ней врача, чтобы обработать раны и остановить кровотечение. Король с интересом оглянулся на закованного в доспехи мужчину, будто бы пытаясь найти смысл в сказанных им словах. Клацнув зубами, он нахмурил брови: — Раны? — удивление превратилось в неутолимое любопытство. Что еще эта ведьма успела сотворить напоследок? Какую игру затеяла в отчаянной попытке сохранить свою голову и корону на ней? — Ваш сын, — стражник вернулся к заранее заготовленному сценарию и теперь чувствовал себя комфортнее. Впрочем, как называть Баша, он так и не решил — королева говорила о том не иначе как о бастарде, но юноша вот-вот мог стать наследником, а Ее Величество — жертвой палача... — Вчера вечером королева Катерина закрылась в спальне Марии Стюарт, — любопытство на лице короля уступило место ненависти. — Говорят, она пыталась отравить девушку. Генрих рассек воздух рукой, будто пытаясь поймать невидимое насекомое, разом свернув ему шею и раздавив крылья. Он ведь предупреждал жену, чтобы не лезла в его дела. Говорил, что сделает, если она лишит его шанса получить Англию… И вот она попыталась убить ту единственную, которая могла преподнести английскую корону в качестве свадебного подарка его сыну. — Я убью ее, собственными руками, — тихо прошипел себе под нос Генрих, минуя стражника, и направился прочь из покоев. Желание отправить супругу на тот свет здесь и сейчас покинуло короля, лишь когда тяжелая деревянная дверь укоризненно скрипнула, пропуская его в холодную башенную камеру. Там было тихо. Очень тихо. Он полагал, что жена окатит его волной упреков, но вместо этого Катерина лежала, уткнувшись лицом в подушку, и, казалось, не дышала. Генрих растерянно замер у порога. — Она перестала кричать около часа назад, — послышался за спиной голос, и Генрих обернулся на звук. — Думаю, Ее Величество потеряла сознание, — в камере повисла пауза. Он снова бросил взгляд на супругу и сделал несколько шагов в ее сторону. Холодно. Здесь было дьявольски холодно даже в одежде. Несколько мгновений он молча рассматривал супругу — с разодранной спины на простыни кривыми дорожками сбежала кровь, создавая впечатление, будто на постели лежит загнанная охотничьими псами дичь. Из полуоткрытого рта сочилась слюна. Лицо казалось мертвецки бледным, и оттого сильнее выдавались заплаканные глаза со слипшимися ресницами... Генрих мотнул головой, отгоняя от себя нахлынувшую вдруг жалость. Скривив губы, он наклонился над женой и провел пальцем по присохшим бордовым полосам на пояснице — Катерина не издала ни звука. Взгляд короля замер на ее руке: пальцы сжимали крупный золотой крест, подаренный когда-то самим Генрихом. — Что случилось? — тихо спросил король, не оборачиваясь. Стражник помедлил с ответом, помня о том, как поступает монарх, когда услышанное ему не нравится: — Ваше величество, мы ничего не видели. — Неужели? — он оскалился безумной улыбкой и отпрянул от Катерины. Она выглядела... забавно. Другого слова было не подобрать. Ведьма, уложившая в свою постель его лучшего друга, родившая от того дочь и пятнадцать лет хранившая тайну о своей измене, казалась сейчас совершенно беспомощной и неловкой. Ее оружие ударило по ней же — что бы ни сделал с ней Баш, вскипевшая в Генрихе ненависть аплодировала. Изменница получила по заслугам, но… Не он, не король стал тому причиной, и это неожиданно резко ударило по самолюбию, вдавливая в подсознание странный вопрос: на что еще способен Баш, если покушение на его невесту повлекло... это? Генрих сжал руки в кулаки. Если кто и имел право сделать такое — отомстить за нанесенный моральный ущерб, то это он сам. В камере становилось до невозможности холодно. Как Катерина лежала здесь, не прикрытая ни одеждой, ни одеялом, Генрих предпочитал не думать. С сыном предстояло провести воспитательную беседу — пояснить зарвавшемуся мальчишке, что его, а что — нет. Но прежде стоило позаботиться о том, чтобы Катерина не отдала Богу душу раньше, чем назначена казнь. Король причмокнул, рассматривая спину — пожалуй, знакомство супруги с палачом придется отложить. Едва ли Ее Величество смогла бы в таком состоянии самостоятельно пройти через тронный зал и уложить голову на плаху. А лишать себя подобного представления и казнить жену вдали от публики Генриху не хотелось. Он снова уставился на стражника, как будто ожидая от того чего-то еще. — Говорят, наследник провел здесь всю ночь, — шепнул тот неуверенно. Король на мгновение замер, осознавая то, что услышал. Его глаза вспыхнули, дыхание участилось, кровь прилила к щекам. Но прежде, чем смысл услышанного полностью накрыл его, он бросил: — Перенесите в ее покои и позовите Нострадамуса. Королева должна дожить до своей казни... Дьявол, — Генрих быстрыми шагами направился к выходу, — до чего же здесь холодно! И найдите моего сына! — послышалось уже с лестницы. — Немедленно! — Генрих с размаха ударил кулаком в каменную стену и зашипел от боли и ярости.