У каждого Темного Лорда...

Кажется, поток желающих со мной поговорить наконец иссяк, что неудивительно, не так уж много в доме народу. Я уже думаю было сбежать в спальню, пока дают (даже если там Рон, и даже если он вдруг храпит, сегодня мне это не помешает, я уверен!), но выйдя в коридор неожиданно понимаю, что из кухни веет чем-то сдобным и корицей. Я, конечно, иду на запах и обнаруживаю на кухне Джинни (кто бы сомневался). Она сидит по-турецки прямо на полу и смотрит в духовку через дверцу, зачарованную на прозрачность. — Теперь я знаю, почему мама всегда готовила столько еды, что всем нам хватало и еще оставалось, — мрачно говорит она, не отрываясь от своего созерцания. Я сажусь рядом и тоже начинаю смотреть. В духовке в круглой форме колыхается тесто. Кажется, оно недовольно своим положением и хочет на волю. До края формы ему осталось совсем чуть-чуть. — И почему же? — От скуки. И от нервов. Ты бегаешь где-то, все время занят чем-то важным и снова пытаешься нас всех спасти, а я ничем не могу быть полезной, даже если у меня есть палочка. Я даже аппарировать не умею. Могу только сидеть дома и стараться тебя не доставать. — Джинни, ладно тебе. Вот увидишь, скоро все наладится. И спасать никого не надо будет, и я буду меньше бегать где-то. Ну, или бегать будем мы все, это тоже вариант. Смотри, сколько у нас тут народу, разве тут может быть скучно? — А еще мне страшно, — монотонно продолжает она. — Вдруг нам всем снова придется воевать. Вдруг кого-нибудь убьют. Вдруг кого-то снова будут мучить. Мы все видели уже достаточно таких вещей. Достаточно, чтобы бояться. Мне вспоминается Невилл с его лихорадочной жаждой действия и железобетонной уверенностью, что Ханна еще одной войны не выдержит. Наверняка он считал, что и сам не выдержит. Просто позаботиться о Ханне казалось важнее. Я чуть не говорю вслух «ты прямо как Невилл». Но вовремя останавливаюсь. Потому что понимаю: она не «как Невилл». Она действительно такая же. Ведь это она вместе с Невиллом и Луной была лидером школьного сопротивления — и продолжала им быть до Пасхальных каникул, даже когда Луны с ними уже не было. И хотя основной удар и основные наказания Невилл наверняка старался принять на себя, неизвестно, сколько шрамов я на ней обнаружу, если присмотрюсь. У меня в голове тут же появляется множество бестактных вопросов, вроде: сидела ли Джинни спокойно на Магловедении в исполнении Кэрроу или тоже выступала, как Невилл? Почему у Невилла, Симуса и у многих других учеников Хогвартса, которых я видел в день битвы, на лицах красуются шрамы, а у девушек нет, и значит ли это, что их не наказывали, или дело только в том, что Пожиратели просто не хотели портить внешность чистокровных невест шрамами? Сколько непростительных получила Джинни за время своей учебы, учитывая, что уж на пару-тройку отработок за столько месяцев она не могла не нарваться, но на самом деле их должно было быть куда больше двух-трех? И сколько времени потребуется, чтобы она смогла это все пережить, и Невилл смог бы пережить, и Луна смогла бы пережить и это, и плен, а я перестал обо всем этом думать? Вместо того, чтобы сказать все это вслух, я просто беру ее за руку. И чувствую, а потом вижу три аккуратных длинных шрама, пересекающих ее левую ладонь с внутренней стороны. Мы сидим на холодном полу кухни, два придурка, и смотрим в духовку. Тесто тем временем прекращает попытки выбраться из предначертанной ему формы и становится все больше похоже на еду, а запах, очевидно, достигает второго этажа, потому что на кухне почти одновременно появляются Рон, Гермиона, Невилл и Луна. Джинни открывает духовку и начинает тыкать пирог какой-то палочкой, садистка, чтобы узнать, готов он или нет. Как будто он ей скажет. А потом мы просто сидим молча и пьем чай. Когда часы бьют полночь, Невилл начинает рассказывать страшилку. Про то, как в страшном-страшном замке в заброшенном туалете ученики постарше варили Оборотное Зелье (Гермиона в этот момент давится чаем, а мы с Роном радуемся, что именно сейчас ничего не пьем), чтобы пойти на «отработку» у Кэрроу вместо младшекурсников. О том, как старый преподаватель Зельеварения, очевидно, впал в маразм, потому что ни разу не упомянул о том, что из его кабинета пропадают ингредиенты. О зловещих тенях в коридорах, которые оказывались не привидениями и не нечистью, а людьми, но лучше бы были нечистью, что ли. И о привидениях, чья помощь бывала бесценна. О драгоценностях директорского кабинета и о том, как легко дышится ночью в Запретном Лесу. А потом мы с Роном и Гермионой по очереди травим байки о хоркруксах и ссоре старых друзей, о слепом драконе и о статуе из Министерства Магии, о том, чем чревата встреча со взрывопотамом, и чем Малфой-Мэнор отличается от нормального человеческого дома. Мы говорим и говорим, иногда девчонки начинают плакать, иногда мы все сдавленно хихикаем, боясь разбудить тех, кто спит наверху. Джорджа мы все-таки будим. Или ему и без нас не спалось. Он присоединяется к нашим посиделкам, цепляет с блюда оставшийся кусок пирога и заявляет: — Извини, сестренка, но все-таки как у мамы у тебя не получилось. — Потому что нельзя приготовить такой же пирог, если даже мука у тебя в три раза дороже, чем в оригинале, — неожиданно для всех подхватывает Рон. Джордж удовлетворенно кивает, будто именно это и ожидал услышать. А мы сидим и думаем об одном и том же: эту реплику должен был подать Фред. Еще примерно через полтора чайника чая Джинни начинает варить кофе. На мой недоуменный взгляд она отвечает: — За окном рассвело уже, ты не заметил? Скоро шесть утра. Если ты собираешься заскочить в Нору до того, как отец уйдет на работу, ты как раз успеешь выпить кофе, а вот поспать не успеваешь уже никак. Ну ничего себе посидели! Я представляю, как буду пытаться пережить этот день, и прихожу в ужас. Но лица тех, кто сидит со мной за столом, убеждают меня, что эта ночь нам всем была нужна. Надеюсь, оно того стоило. А еще я понимаю, что мы, в общем-то, довольно грозные ребята. Каждый из нас за последний год такого повидал, что Азкабаном без дементоров нас уж точно не испугаешь. Повезло мне с соратниками. Кофе мне не помогает, спать хочется очень, так что я выхожу на крыльцо и стою там, вдыхая утренний не по-летнему холодный воздух. А когда сон уходит, уступая место ознобу в теле и ясности в голове, аппарирую в Нору. Надеюсь, именно сегодня мне не придется принимать по-настоящему судьбоносных решений.