Во имя любви. Часть 3. Любить и беречь

Никита опасался, что после всех утренних процедур у Глеба просто не останется сил на экскурсию. Вон как его вчера выключило, почти до ужина спал, и вечер просидели в палате, сначала читали, потом боролись. Победил Глеб, разумеется, но сказать, что он очень уж поддавался, Никита не мог. У этого чертяки и правда хватка стальная. Так он еще потом гордый такой был, довольный, и потребовал себе гантели, чтобы не утратить превосходства, а то мол Ник качается, а он чем хуже? Почему нет? Пусть занимается, и для спины полезно. Никита в тот же вечер сбегал выяснил, где тут спортзал, записал Глеба, а гантели пообещал купить сразу по возвращении домой. Он уже понял, что Глеба надо брать на «слабо», милому нужен повод проявить себя, соревнование. Вот и сегодня, прежде, чем Глеб успел заявить, что устал, Никита предложил: - Давай перенесем экскурсию? Что-то я спал сегодня плохо, и жарко на улице, прямо никуда ехать не хочется. Как он и ожидал, Глеб немедленно выпрямился в кресле, в котором уже начал сползать после сытного обеда. - С чего это вдруг? Совесть есть? Здоровый мужик, хочешь лишить последнего удовольствия беспомощного инвалида? Я может с утра в ожидании! Никита про себя усмехнулся. Что и требовалось доказать. - Ну хорошо, поехали. Только куртку возьми, вечером в Иерусалиме может быть холодно. Без споров покатил в номер за курткой. Никита же отправился договариваться насчет машины. Они взяли только шофера, отказавшись от услуг экскурсовода. Глеб не любил посторонних, а Никита вполне мог рассказать и показать ему все самое интересное. Машина оказалась очень удобной, с большим багажником, куда поместили коляску Глеба. Сам Глеб с комфортом устроился на заднем сидении, привалившись плечом к Никите. - Ну давай, рассказывай, — заявил он, едва машина тронулась. - Что тебе рассказывать? – засмеялся Ник. – Мы еще никуда не доехали. Сейчас начнутся пески и редкие пальмы, очень интересно! - И что? Наплети что-нибудь из истории. Как Моисей водил тут евреев. - Он не тут водил, а в Египте. И откуда такие познания, родной? - Понятия не имею, всплыло в памяти. Ну если рассказа не предвидится, буду к тебе нагло приставать. Рука Глеба легла на бедра Ника в опасной близости от ширинки, а голос понизился до шепота. - Сколько нам там ехать? Час? За час можно столько всего интересного успеть! Никита оторопел от такой самоуверенности. В машине водитель вообще-то, пусть они и отгорожены от него непрозрачной шторкой. Он постарался поймать взгляд Глеба – вроде бы правда хочет, не изображает. Ну что ж, секс – прекрасный способ почувствовать себя живым, для Глеба это сейчас важно. А Нику что, он всегда за. Раз любимого шофер не смущает, то почему бы и нет? Секс – не секс, но доставить друг другу удовольствие можно. Никита потянулся к брюкам Глеба, но тот перехватил его руку. - Нет-нет! Вести буду я. Ты просто расслабься, мой хороший. Глеб накинул на них обоих свой плед. Никита по поданному Ташей примеру нещадно ругал его за появившуюся привычку накрывать ноги, хотя и понимал, откуда она берется. Но Глеб упорно таскал плед с собой, и сейчас он пришелся как нельзя кстати. Под тканью рука Глеба могла позволить себе любые шалости. Медленные движения сменялись быстрыми и уверенными, но стоило Никите начать толкаться в ласкающую его руку, Глеб замедлял темп, кончики пальцев едва касались возбужденного члена. Руки у Глеба были мягкими и теплыми, самыми нежными, самыми любимыми на свете. Но их Никите уже становилось мало. Он прижимался к Глебу всем телом, вдавив его в спинку сидения, целовал упрямые губы и колючий подбородок – щетина до сих пор отрастала у него очень быстро, после обеда он начинал колоться, а к вечеру щеки уже явственно отливали синевой. Раньше, если вечером был концерт или съемка, Глебу приходилось бриться дважды в день. Никите хотелось хоть немного отомстить за свои мучения, завести Глеба, чтобы тот сам был заинтересован в скорой развязке, чтобы не был так садистски спокоен и нетороплив. Никита тщетно пытался добраться до любимого тела, но на Глебе было сто одежек – и футболка, и олимпийка, и еще легкая куртка сверху. Ну да, сам просил одеться потеплее, да и мерзнет он, практически не двигаясь. Но не подберешься же! - Ты садист, Глебушка, — шипел Никита, тщетно пытаясь ускорить темп. – Мы так доедем быстрее, чем ты… Оу… Черт… - Так нравится? – хищно ухмыльнулся Глеб. – А вот так? Если чуть ниже? Да-а, нравится. Ты ж мой котенок. Ну давай уже, можно. Он крепко сжал руку и сделал несколько быстрых движений. Никита впился ему в шею, чтобы не издать лишних звуков. Зато застонал слишком сильно укушенный Глеб. - Прости, родной. Но ты сам виноват, — спустя пару минут блаженства пробормотал Ник. — Ну и что теперь делать? - Ты о чем? – и ресничками так невинно хлопает! - Ну… Эээ… Я о последствиях… Плед теперь в мусорку. - Сейчас прямо, в мусорку. В химчистку. Мой любимый плед. Пока Никита кое-как приводил себя в порядок с помощью пледа и нашедшихся в рюкзаке влажных салфеток, Глеб с невозмутимым видом рассматривал окрестности, повернувшись к окну. Застегнув джинсы, Никита придвинулся ближе: - Эй, любитель экстремального туризма! Не желаешь поменяться ролями? - Вечером, когда вернемся. У меня далеко идущие планы. Теперь уже усмехнулся Никита, хорошо понимая, в каком состоянии они вернуться. @@@ Уже первая остановка на Масличной горе подтвердила опасения Никиты, что работники экскурсионного бюро при центре несколько преувеличивали доступность Иерусалима для колясочников. Пандусы были далеко не везде, и несколько раз Нику пришлось попыхтеть, перетаскивая коляску через очередной порожек. Каждая такая ситуация заставляла Глеба мрачнеть. И все-таки, когда он увидел Иерусалим с горы, посветлел лицом, положил локти на перила, немного подтягиваясь, чтобы был лучше обзор. - Красиво, правда? - Очень! И надо же было, чтобы именно в этот момент прямо над ухом раздалось: - Ой, это же Глеб Немов! Глеб вздрогнул и совершенно по-детски попытался вжать голову в плечи. Никита обернулся. На них неслась белокурая дамочка неопределенного возраста в какой-то жуткой короткой юбке розового цвета и салатной кофточке с огромным вырезом, в котором явно просматривался бюст пятого размера. Но хуже всего было то, что следом за ней к ним спешило еще человек пять. Видимо, они нарвались на экскурсионную группу из России. Никита запоздало вспомнил, что обещал Глебу кепку и темные очки. Очки остались в машине, кепку вообще забыли в номере. И теперь приближалась катастрофа. - Ой, а можно с вами сфотографироваться? И автограф, для мамы! Глеб вцепился в подлокотники. Его уже обступили со всех сторон. Любопытные глаза скользили по коляске, по неподвижным ногам, по Нику. Кто-то доставал фотоаппарат, кто-то тянул Глебу ручку и блокнот. А кто-то уже снимал Глеба на телефон. - Не надо, пожалуйста, — пробормотал Глеб, отталкивая блокнот. – Я не Немов, вы обознались. Голос тут же его выдал, конечно. Защелкал затвор фотоаппарата. Дамочка в розовом попыталась устроиться рядом с Глебом, чтобы попасть в кадр. И тут Никита окончательно пришел в себя. - А ну-ка разошлись, пока я полицию не позвал! – рявкнул он, выдергивая фотоаппарат у новоявленного папарацци. – Вы приехали Израилем любоваться? Любуйтесь! Немов вам что, дрессированная собачка в цирке? - Ты кто такой? - Отдай камеру! - Он народный артист, пусть общается с народом! Недовольные реплики посыпались градом. Никита быстро стер фотографии и сунул камеру владельцу. - А я видела этого парня в журнале! – вдруг взвизгнула дама в розовом. – Они же с ним педики! Точно, это он! Фу, какая гадость! - Значит, автограф вам уже не нужен? Отлично! Тогда мы поехали! Приятного отдыха, — процедил Ник, берясь за ручки коляски. Ему очень хотелось кому-нибудь съездить по морде, но Глеба надо было срочно отсюда увозить. Любимого и так трясло. Но хуже всего, что по щекам у него текли слезы. Глеб их даже не замечал. Он вообще смотрел прямо перед собой окаменевшим взглядом. Черт! Черт! Черт!!! Погуляли! Развеялись! Все, Никита Иосифович, сегодня ночью тебе опять не спать, будешь караулить свое сокровище, чтобы он еще чего не натворил. Они добрались до машины, Никита помог Глебу перелезть, убрал коляску, сел рядом. Заставил Глеба повернуться к себе лицом. Сначала вытер слезы ладонью, потом собрал остатки губами, прижал к себе. - Успокойся, родной мой. Это всего лишь бздыхи. Они не стоят того, чтобы обращать внимание. - Кто они? Незнакомое слово вывело его из ступора. - Бздыхи. У нас в Одессе так отдыхающих называли. Не совсем нормальные люди, солнышком пришибленные. Знаешь, в своих городах они порой прилично себя ведут, а на отдых приезжают и последние мозги теряют, в хамов превращаются. - Они мои зрители, Ник… - Да какие зрители?! Ты для них вроде обезьянки, еще один объект, с которым можно сфоткаться, чтоб потом друзьям показать. Они твои песни даже не знают. Это не твои поклонники. Люди, которые тебя по-настоящему любят и ценят, побоялись бы подойти и тебя потревожить. И точно не снимали бы исподтишка. Поехали в магазин, купим кепку, и больше тебя никто не узнает. Ты только не убеждай людей голосом Немова, что ты не Немов, ладно? - Я не хочу никуда. Поехали домой. - Нельзя, солнышко. Водиле за все заплачено. У нас с тобой не так много денег, чтобы швырять их на ветер. И вообще, ты позволишь бздыхам испортить нам экскурсию? Я для тебя еще сюрприз приготовил. - Сюрприз? Сюрпризов мне и не хватает. Но в магазин они все-таки поехали. Кепку не нашли, купили бандану на голову и арафатку из плотной ткани вместо пледа – прикрыть ноги. Никита уступил, решив, что стрессов на сегодня с Глеба хватит. Заодно зашли в кафе рядом с магазином, взяли какую-то местную сладость из козьего сыра с медом и фисташками, горячего чаю. Глеб ел, и это было хорошим знаком. А вот сгорбленная спина и опущенные плечи – плохим. Постоянно хотелось его обнять, защищая от всех несправедливостей этого мира. @@@ - Вот это – Голгофа! – преувеличенно бодро заявил Никита, когда они в очередной раз повернули и оказались на довольно просторной площадке. – Прямо перед тобой – Храм гроба Господня. - Где? - Кто где? - Голгофа где? - Вот, прямо перед тобой. - Издеваешься, да? Голгофа – это гора! А здесь ровно. Скажи честно, тебе лень толкать коляску в гору. - Чудо ты мое. Две тысячи лет прошло! Сровнялась горка-то! Давай-ка поторопимся, займем очередь в храм, а то нас толпа китайцев нагоняет, а они как саранча, размножаются на ходу. С ними мы до вечера простоим. - Тут еще и очереди? За колбасой, что ли? - Ну а как ты хотел? Сюда едут паломники со всего мира. Никита пристроился в конец очереди, Глеб припарковался рядом. В черном с белым узором платке и очках вид он имел совершенно бандитский, чем немало забавлял Никиту. Но зато его больше никто не узнавал. - А нас туда вообще пустят? - Глебушка, ты чего? Как могут в храм не пустить? - Ну не знаю. Может не стоит? Мы вроде как грешники. Еще рухнет он на нас… - Ага, грешнее тебя тут отродясь никого не бывало. Угомонись уже. Первый раз слышу, что любить – это грех. Я все-таки надеюсь, у нас любовь, а не этот… Как его? Блуд, вот! - Да и блуда в моей жизни хватало, — задумчиво произнес Глеб, рассматривая что-то на стене. – Ник, а это что за лестница? Стремянка какая-то. У них что, ремонт? - А, эта. Нет, она тут уже кучу лет стоит, никто убрать не может. Тут же все святое, неприкосновенное. Вот какая из конфессий, служащих в храме, должна ее убирать? Католики, армяне, копты? Непонятно! Так и стоит. Глеб хотел еще что-то спросить, но в этот момент рыжеволосый мужчина перед ними заметил коляску и начал что-то объяснять по-английски своим спутникам. Все как один закивали, одобрительно улыбаясь Глебу. Глеб напрягся. - Что опять происходит? Рыжий начал сбивчиво объяснять, помогая себе руками. - Они нас пропускают без очереди, — перевел Никита. – Говорят, ты замерзнешь, тут ветрено. - Да ну, ты чего… - Не обижай людей. И они пропускают человека, а не артиста, как артиста они тебя точно не знают, так что не комплексуй. Поехали. Никита поблагодарил туристов и покатил коляску ко входу. Оказавшись внутри, Глеб ожидаемо испытал шок – слишком непохоже все это было на привычные в России храмы, слишком масштабно, людно и шумно. О чем он незамедлительно сообщил Нику. - На втором этаже поспокойнее, но туда мы пойдем в следующий раз, когда ты встанешь, — Никита намеренно старался говорить «когда», а не «если». – А сейчас давай купим свечки и поставим за твое здоровье. - Где купим? - Да прямо тут, видишь, народ где толпится? Там уже освященные свечи, иконы и прочая атрибутика. Правда, дороже, чем на улице, зато не отходя от кассы, так сказать. - Они что, в храме торгуют? - Ну да. Удобно, правда? - А это не грех? - «Дом отца моего – не место для торговли» — сказал Иисус и изгнал торговцев из храма, — задумчиво процитировал Никита. – Как видишь, ненадолго изгнал. Да ладно, в России то же самое. - Не знаю, я в России по храмам не хожу. Я вообще как-то не очень к этому всему… Глеб замялся. - Я тоже. Но быть в Израиле и не посетить это место – неправильно, согласись? Родной, побудь тут, чтобы в толпу не лезть. Я куплю свечки и вернусь. Глеб кивнул, хотя в глазах отчетливо читалась неуверенность. В этом большом, холодном и мрачном помещении ему явно было не по себе. Никита быстро вернулся. - Ну все, пошли ставить. Главное, не перепутать, куда за здравие, а куда за упокой. - Очень смешно! У икон Глеб замолчал, думая о чем-то своем. Никита же поймал себя на том, что, кажется, первый раз в жизни о чем-то просит у Бога. Хотя в храмах бывал много раз – в детстве мать постоянно таскала его с собой. Он послушно ставил свечки, ни о чем не задумываясь, просто делая соответствующее ситуации серьезное лицо. В Москве с Ташей пару раз на то ли пасхальные, то ли рождественские службы ходил, по приколу и за компанию. Он всегда полагал, что человек сам вершит свою судьбу, и глупо просить высшие силы, если ничего не пытаешься изменить. И вот первый раз он не может надеяться на себя, и вынужден просить. Только чтобы жил. Хорошо бы, чтобы еще и был здоров. А все остальное – такие мелочи… Поставленные им свечки горели ровно. Это хорошо, говорят. Кто на самом деле знает, как хорошо… - Ник… Так, пять минут покоя закончились. - Что, солнце? - А там что за камень? - Пошли посмотришь. Это плита, на которую возложили тело Христа после распятия. - А почему столько народу? И все с сумарями. - Тут заряжают иконы, кресты, свечи освящают и так далее. Хочешь, твой крестик освятим? - Не надо, Никит, я и не расстегну его. Это просто память о маме для меня, поэтому и ношу. - И для меня память, — пробормотал Никита, вспоминая, как именно по этому крестику понял, что Немов ему не приснился в ту самую первую ночь. С этого и начались их отношения. Господи, кажется, это было так давно. - А зачем на эту плиту тряпки кладут? - Не тряпки, платки. Считается, что камень мироточит, вот и собирают драгоценную миру. - Считается? - Ну да, вообще-то служители каждый день натирают камень бальзамом, остатки которого и оседают на платках паломников. - Но это же обман! - Почему? Кто-то утверждал, что камень именно мироточит? Нет. Сами собрали, сами решили. Какая разница? Главное, чтобы людям помогало. Ну что, набрался благодати? Поехали на выход? Никита заметил, что Глеб начал ерзать в кресле. И правда слишком много впечатлений на сегодня. А им еще в одно место нужно успеть. Когда они добрались до Стены плача, уже начало смеркаться. Но здесь было как всегда людно. Ортодоксы били поклоны и читали молитвы, время от времени присаживаясь на заботливо расставленные у стены пластиковые стулья отдохнуть. Туристы совали записки со своими желаниями в расщелины. - Так, мальчики налево, девочки направо, — Никита сориентировался и направил коляску в нужную сторону. – Записку будешь писать? - Кому? Ему?! – поразился Глеб. - Угу. Все пишут. Есть у тебя заветное желание? - Ну… В принципе… Никита порылся в своем дорожном рюкзаке и выудил огрызок бумажки и ручку. - На, пиши. - Очки… - Кто бы их взял. Пиши крупно. Подглядывать Никита не собирался, но он стоял за спиной Глеба, а писал любимый крупными, слегка корявыми из-за отсутствия очков буквами. Хватило мимолетного взгляда, чтобы прочитать: «Пусть Ник всегда будет рядом». И пришлось закусить губу, чтобы не выдать себя. И украдкой вытереть глаза. Стараться держаться за Глебом, пока тот, пыхтя от старательности, сворачивал бумажку в тугую пульку. Протиснуться к Стене между оккупировавшими пространство ортодоксами было не так просто, и коляску пропускать они не спешили. Но Никита довольно бесцеремонно растолкал парочку, выслушав что-то явно нелестное на иврите в свой адрес. Плевать. Глеб запихнул бумажку в подходящую расщелину, довольный как слон. И только потом спохватился: - Никит, а ты? - Что я? Я обо всем уже в храме попросил. - У тебя одно заветное желание, что ли? - Нет. Но второе уже исполнилось. Поехали, солнышко, становится совсем темно и холодно. В машине Глеб почти сразу уснул, прижавшись поплотнее к Никите, устроив голову у него на плече. Никита прикрыл любимого не очень чистым пледом, так и валявшимся в машине, утайкой коснулся губами сомкнутых век. Правда спит. Вот такое его странное счастье. Признавшееся сегодня в том, что любит. Как умеет, пусть с оттенком эгоистичности, но любит. Не просят люди у Стены плача о случайных увлечениях и мимолетных желаниях. В Вечном городе поневоле становишься серьезным и четко осознаешь, что лично для тебя важнее всего. Наверное, потому, что здесь остро чувствуешь дыхание Времени.