***
Выходя на улицу, Тсуна был растерян. «Ты выглядишь слишком спокойным и собранным», — слова Юдзуки звоном отдавались в сознании. «Откуда ему знать, что я чувствую? Да и какой мне смысл показывать ему свои эмоции? Что изменится, если я буду биться головой о стену? Да ничего не изменится… боль не утихнет, и осознание, что я монстр, не уйдет». «Твои действия нелогичны!» «Умник нашелся, — от досады он пнул камень. — Неужели трудно понять, что боюсь навредить друзьям? Я только несколько дней назад понял, что за зверь во мне сидит, и перед тем, как показываться с этой силой семье, нужно быть уверенным, что я никого не убью». «Неужели там нет людей, способных сдержать тебя?» «Есть, и именно поэтому я пройду этот путь сам», — решил про себя Тсуна, понимая, что поступает несколько эгоистично по отношению к друзьям и семье. Но по-другому он не мог. От мыслей его отвлек запах крови. Он был настолько ощутим, что зверь внутри довольно зарычал и оскалился. Тсуна рванул на этот аромат, не задумавшись о последствиях. В одном из переулков, в проходе между домами лежали двое мужчин. На их телах зияли ножевые раны, из которых и сочилась кровь, привлекшая его. Останавливаясь и входя в тень домов, Тсуна знал, их сердца не бьются. Крик, а затем и хрип издала женщина, прижатая к грязной, забрызганной кровью стене. Ее горло было зажато сильной мужской хваткой. Убийца держал в другой руке тесак и уже разрезал одежду на своей жертве. Тсуна оскалился, показывая небольшие клыки. Запах крови манил и раззадоривал. Зверь внутри утробно рычал, требуя сломать, убить, растерзать… Зрачки сузились, превратившись в щелочки, движение в сторону насильника было мгновенным. Впечатав его лицо в стену, он крепко держал его затылок. Он обернулся к перепуганной насмерть женщине. — Беги! — гаркнул он, но почему-то на японском. Но, видимо, что-то в голосе зверя заставило ее отмереть и кинуться прочь. «Вот черт, сейчас она копов приведет, — подумал Тсуна. — Ну да ладно, разберемся быстро». — Любишь боль? — Тсуна растопырил пальцы, отрывая лицо преступника от стены, показывая тому длинные когти. — Тебе повезло. Резко, со всего размаха он взмахнул когтями, оставляя первые кровавые борозды на спине мужчины. Надрывный нечеловеческий крик слился со звуком полицейской сирены. Но его это не остановило, он продолжал сдирать кожу со своей жертвы, поглощенный инстинктом охотника, который настиг свою жертву. Тсуна слушал крики и вопли до тех пор, пока не остановилось сердце… Сотрудники полиции, прибывшие на место преступления, обнаружили три трупа, один из которых был растерзан. Последнего опознавали как вора, который терроризировал город уже несколько месяцев. Но одного служители порядка понять не могли: как такой зверь, как лев, мог попасть в город незамеченным?***
Прячась в тени, он буравил взглядом свои пальцы, что были покрыты липкой кровью. Тсуна понял, о чем говорил Каору. «Ты ничего не чувствуешь?» «Ты относишься ко всему слишком спокойно!» «И правда, — подумал Тсуна. — Мне все равно, я только что порвал на куски человека. Мне было плевать на его крики и мольбы о пощаде…» — Как мерзко, — прошептал Савада, закрывая свое лицо красной от крови ладонью. Чуть подсохшая кровь оставила на лбу и щеках смазанные следы. Но это его не волновало. Все мысли, понимание происходящего привели его лишь к еще одной проблеме: как снять эмоциональный блок? Он так погрузился в собственные мысли, что не заметил человека, появившегося рядом с ним. Смуглая кожа, черные волосы были забраны в небольшую косу, на мужчине была простая хлопковая рубашка и брюки. От него пахло травами и кофе. Черные глаза внимательно осматривали стоящего у стены невысокого парня, на лице которого застыла безразличная маска и несколько дорожек засохшей крови. «Он не человек!» — пришел к выводу мужчина и подошел поближе. Раздалось звериное рычание, заставившее того лишь на минуту замереть. Но в результате он ухватил паренька за руку и потянул к своему дому. Тсунаеши вполне мог вырваться и убежать или убить незнакомца прямо сейчас… но был остановлен голосом интуиции: он поможет!***
Каору, обеспокоенный тем, что Савады долго нет, пошел его искать. Сделать это было нетрудно, во всех подопытных «кроликов» вживляли чипы. Проходя мимо оцепленного полицией места преступления, он услышал обеспокоенное перешептывание толпы: — Растерзал зверь? — Ну, я так слышал, и поделом… «Зверь? Неужели…» — Каору ускорил шаг, лавируя между людьми и поворачивая в нужных проходах. Навигатор привел его к одноэтажному каменному домику, в который он и постучал. Дверь ему открыл мужчина средних лет. — Проходи, — уступил он дорогу, и Юдзуки увидел лежащего на одеялах Саваду. — Что с ним? Он ранен? — Меня зовут Роутэк*, — представился мужчина. — Этот мальчик не ранен. Однако его дух и тело не едины. — Каору, — в ответ представился он, непонимающе смотря на индейца, судя по виду. — Что значит «не едины»? — Он не решил, человек или зверь! — высказался мужчина и развел огонь, подвесив над ним небольшой котелок. Намешав в деревянной ступке какие-то травы, он стал их перемешивать. Повисло молчание, Каору, осматривая своего подопечного, заметил подсохшую кровь на одежде. Лицо льва было умиротворенным, хотя вскоре это изменится. Индеец напевал себе что-то под нос, а потом, отставив чашу, достал из шкафа кожаный сверток. Его черный пронзающий взгляд обратился к Юдзуки: — Ты уверен, что хочешь это видеть? — Да, — коротко ответил парень, осознавая, что он в ответе за этого несносного недокота. — Тогда не мешай! — предупредил мужчина, напитывая странную по форме иглу черным раствором, что уже минут десять кипел в котле. Перевернув лежащего Тсунаеши на живот, он, разрезав ножом рубашку, оголил ему спину. Давно зажившая рана, полученная в бою с Генкиши, крестообразным шрамом выделялась на бледной коже. Первая воткнутая игла заставила Тсуну нахмуриться и сжать кулаки. Но индеец не собирался останавливаться, он продолжал, усеивая спину Савады иглами с черной жидкостью внутри. Когда Роутэк перешел на левое плечо и двинулся дальше по руке, Каору потерял нить реальности. Казалось, что воздух вокруг вдруг загустел. Все звуки резко стихли, ощутимо запахло озоном, как перед грозой. Последнюю иголку мужчина воткнул в подушечку среднего пальца, что сопровождалось болезненным стоном со стороны Тсунаеши. Его тело затряслось, приподнимаясь над одеялами. Роутэк надавил на его плечи, мешая ему подняться, Каору отмер и стал помогать ему. И то, что он увидел в тот день, навсегда впечатается в его сознание…***
Тем временем Тсуна падал в глубины своего сознания. В пучину своих воспоминаний, которые он сам же и запечатал. Именно он, а не психи из Эстернео. Он вспомнил каждый проведенный день в плену. Все 365 дней в ярчайших красках предстали перед ним. И весь блок пал под лавиной забытых чувств, надежд и боли… Он вспомнил, как его после пробуждения обуяла настоящая паника. Ничего не понимая, он безуспешно колотил о жестяную дверь, зовя на помощь. На крик никто не ответил, и тогда Тсуна попытался зажечь Пламя, однако спустя энное количество безуспешных попыток он понял, что-либо в его камере стоит барьер, либо он не может вызвать Пламя без кольца. На третий день заточения он понял, что к нему никто не приходит. Не приносили еду, зато в камере стоял холодильник, доверху набитый водой. И когда Тсуна смотрел на это изобилие живительной влаги, интуиция верещала: «не прикасайся!». Он терпел неделю, ровно семь дней он даже не смотрел на холодильник. А потом, когда стало невмоготу, очень тщательно обнюхал каждую бутылку. Интуиция, подстраиваясь под экстремальные условия, работала просто на отлично. В итоге он утолил свою жажду, тем самым приблизив свой персональный ад. Спустя две недели заточения их осталось всего семеро. К каждому из них представили персонального надзирателя, между собой они не пересекались, хотя до Тсуны иногда доносились крики других детей. Его личный охранник был огромным, накачанным мужиком, покрытым пирсингом с ног до головы. Их первая встреча показала Тсуне, что до этого он не испытывал настоящего животного страха. Он избил его до потери пульса, до состояния полной потери связи с реальным миром. И с каждым днем истязания становились изощреннее. Оставляя полусломленное тело на холодном полу, здоровяк вкалывал ему что-то и уходил. А за ночь раны заживали, и следующее утро все повторялось. Только одно держало парня — надежда. Полная уверенность в том, что его ищут и спасут. Вера в друзей, которые стали семьей. «Они придут!», «Спасут!», «Остановят этот ужас!» Увы… никто не пришел. Спустя два месяца надзиратель вошел в его камеру, находясь под действием возбудителей. Никто не остановил насильника, когда он накинулся на него и стал разрывать его одежду, заламывая руки, задвигая резким движением бедра… Никто не придал ему сил, чтобы сопротивляться этому насильственному акту. Он оцепенел, и мысль о Пламени даже не появилась в его голове. Здоровяк смеялся, подминая его под себя, утробно рычал, вколачиваясь в него. Еще никогда Тсуна так не кричал, он кусал собственные губы в кровь, стараясь сдерживать стоны боли, но не получалось. Он молил, чтобы его отпустили, чтобы прекратили, но на каждую свою просьбу он получал лишь грубые толчки в себе. Как довольно большой член, обильно смазанный смазкой, оказался у его губ — Тсуна так и не понял. Внутри все горело и пульсировало от боли. Здоровяк так же грубо вошел в его рот, и Тсуна едва не задохнулся, пришлось дышать носом. Без особого успеха он упирался в бедра мужчины руками в попытках отстранить. Слезы лились из глаз, но он даже не понимал этого. Здоровяк кончил прямо в его рот и сделал пару финальных толчков. Саваду вырвало, пнув его напоследок, бугай расхохотался и ушел, оставляя его на полу. Именно тогда он перестал надеяться… Именно тогда проклял свое существование… Именно тогда потерял волю к жизни. Это было его первое изнасилование и далеко не последнее. Тсуна потерял им счет, как и дням. И в какой-то момент тем, кто наблюдал за этим, надоело, что игра идет только в одни ворота. Теперь перед каждым актом возбудители вводили и ему. Доза уколов резко возросла, и, видимо, ему вводили не один наркотик, потому что Тсуна мало что понимал от бешеного желания. Он вспоминал, как сам напрашивался на грубый трах, подмахивал бедрами насильнику… Его просто выворачивало от самого себя, когда действие препаратов проходило. Связанный веревками, он кончал от одного только трения. Тсуну полностью захватила память тела, которое испытывало боль вперемешку с наслаждением и напряжением внизу живота, животную одержимость своим насильником. Продолжалось сексуальное воспитание несколько месяцев. Для чего оно было нужно — Тсуне было неведомо. Он просто устал задавать себе вопросы, ждать и надеяться на спасение. После началась совсем другая тренировка. Лишенные воли, они полностью подчинялись приказам своих надзирателей. Скажут бежать — и ты побежишь. Не останавливаясь, а если упал, ползи. Освобождение от приказа — смерть! После кросса стрельба из всех видов оружия или метание ножей в цели. Их тренировали в различных погодных условиях, Тсуна помнил пронизывающий холод и кровь, что превращалась в лед на его руках. Вспомнил, как в жару алая жидкость перемешивалась с потом. Они стояли под ливнями и снегом несколько часов кряду, выжидая свою жертву. В полевых условиях их натаскали на отлично. Электронный шпионаж, различные задачи, которые они проходили по двадцать часов в сутки, толком не высыпаясь, и совсем не удивительно, что некоторые падали и засыпали прямо на полигонах. Наказание для таких часто было с летальным исходом. На его глазах девочку лет десяти сначала избили, а потом и по кругу изнасиловали учителя и его товарищи по несчастью. И Тсуна понял: кем бы раньше ни были эти дети, теперь они монстры. И он не лучше, раз стоит в сторонке и ни черта не делает. В тот момент на него посмотрела стая голодных волков, и в его голове словно что-то щелкнуло, перегорело, даже можно сказать. Он подошел к едва дышащей девочке, которая была забрызгана спермой с ног до головы. Кровь ручейками струилась из множества ран. Тсуна наклонился к ее уху и прошептал: — Я буду ненавидеть их за тебя. Покойся с миром, — он без сожалений свернул ей шею. Стая нелюдей взвыла от восторга, играя с телом умершей на пример футбольного мяча. Конечно, он понес наказание от надзирателя за убийство одной из подопытных. Но теперь его не волновала боль, и даже возбуждение было каким-то отдаленным. В течение последующих пяти месяцев с того самого дня один за другим его «братья» по несчастью умирали в самых страшных муках. Он убил всех. Об этом знал наставник и молчал. Это знали и Эстернео и тоже молчали. Убивал он каждый раз медленно, упиваясь агонией жертв, чтобы эти твари сполна ощутили на себе всю его боль. Он остался один и не жалел об этом. Тсуна хотел умереть, понимая, что теперь твари, подобной ему, в этом мире не место. Саваду никто и никогда не спрашивал о его желаниях, даже тогда. Он дошел до генетической обработки, теряя последние крохи воли и рассудка, превращаясь в безвольное живое оружие…***
Каору находился на улице, но даже здесь он слышал крики ребенка, которого пытали и ломали не раз. «Разве человек может так кричать?» — схватился за голову парень. Он выбежал из дома, не стерпев слез и мольбы Тсунаеши. Это было невыносимо, кто же знал, что люди способны на такие зверства. Да он еще раньше прочел это в отчетах и документах, но чтение сухого текста не дало полной картины. Зато сегодня ему «посчастливилось» искупаться в этом дерьме по макушку. «Весьма спорная радость!» — с горечью подумал Юдзуки, понимая, что пережитое Савадой ему никогда не понять. Может, не стоит и пытаться? Может, уйти сейчас, позволив ему следовать своим путем? Может ли он хоть чем-нибудь ему помочь? — Если кто и способен, то только ты, — голос индейца заставил его вздрогнуть. Обернувшись, парень резко поднялся и попятился. На его глазах Роутэк стал испаряться, превращаясь в совершенно другого человека, высокого, стройного мужчину с бледным цветом кожи. Он смотрел на Каору с хитрым блеском в глазах. Длинные синие волосы были собраны в причудливый хохолок, а двойной зигзагообразный пробор вызвал закономерный вопрос: «как?». Однако, поняв, что думает не о том, он воскликнул: — Какого черта?! Кто ты такой? — Ну-фу-фу, сколько эмоций разом, — Деймон Спейд, а это был именно он, смерил взглядом парня с ног до головы. Ему не нравилась идея Примо оставить наследника Вонголы в руках ничего не знающего и слабого парня. «Вспомни, ты говорил так и о Тсунаеши!» — раздался голос Примо в голове иллюзиониста. Первый иллюзионист вздохнул, переубедить Джотто, наверное, не смогли бы все святые вместе взятые. И все равно теперь он тоже видел силу Савады, которую не смогли сломить многочисленные пытки чокнутой мафиозной семейки. — Мое имя Деймон Спейд, я первый Хранитель Тумана Вонголы. Назовешь меня призраком — прибью! — достав косу, он угрожающе оскалился. — Что вы, что вы, — нервно засмеявшись, Каору еще сильнее попятился, пока не уперся в непонятно откуда взявшуюся стенку. — Не стоит так волноваться, — иллюзионист убрал оружие. — Я задам тебе лишь один вопрос: хочешь ли ты узнать всю подноготную мира, в кой-тебя ведет Савада Тсунаеши? Каору перевел взгляд на дом позади мужчины, оттуда уже не доносилось криков. Он понимал, что от его ответа будет многое зависеть. «Это все равно, что умереть!» — подумал парень и кивнул, не в силах озвучить свой ответ. Спейд прищурился и положил свою ладонь ему на макушку, тем самым передавая всю историю Вонголы, которую уже никто не увидит, кроме него и Тсунаеши. «Теперь будет другая история», — про себя подумал Спейд, перенося отрубившегося парня к Саваде. Бросая последний взгляд на них, иллюзионист от всего сердца пожелал им обоим удачи. Видит Мадонна, она им понадобится.