***
− Джонин рушит всю мою жизнь! – воскликнула девушка, ураганом ворвавшись в квартиру. Сэхун оторвал взгляд от телевизора и приподнял бровь. − Что он натворил на этот раз? – выдохнул он. − Он присоединился к клубу, который я спонсирую ради того, чтобы доставать меня еще и там! – эмоционально размахивая руками, ответила Хана. – Представляешь, Сэхун, он назвал пожилое поколение стариканами! Парень почесал шею. − Но ведь они и есть стариканы... Эй! – он прикрылся руками, когда сестра бросила в него упаковку бумажных салфеток. − Забери свои слова назад сейчас же, О Олухун! – пригрозила ему девушка. – Они никакие не стариканы! Ты должен проявлять больше уважен... Ее гневную тираду оборвал громкий стук в дверь. − Я открою, − проворчала Хана. Открыв дверь, она нахмурилась еще сильнее. − Я принес еду! – во всеуслышание заявил знакомый голос. В коридоре стоял Кай, в его левой руке был под завязку забитый полиэтиленовый пакет. Несмотря на угрюмое настроение девушки, ее живот не выдержал подобного соблазна и одобрительно заурчал, когда носа Ханы коснулись аппетитные запахи. Кай услышал и усмехнулся. − Вижу, ты счастлива меня видеть, − хмыкнул он, девушка лишь скрестила руки на груди. − Закрой рот и выкладывай уже еду на стол, − процедила она. − Что принес? – нетерпеливо спросил Сэхун. − Ничего особенного, − отозвался Ким. – Осетровая икра, доставленная прямиком из Франции. Каменный окунь на гриле, маринованный японскими специями. Плюс закуска. Сэхун обалдело выдохнул: − Ты серьезно? Блондин усмехнулся. − Мечтай. Я принес кимбап. С чего бы мне тратить на вас свои деньги? − Чтоб тебя черти в аду драли, − от души пожелал Сэ, на что его лучший друг лишь затрясся от неконтролируемого смеха. – Я ведь действительно поверил на мгновение.***
Вся троица, вытянувшись на диване, смотрела кулинарный канал*. Хана жевала, с открытым ртом наблюдая, как повар готовит сотэ из рыбы на большой сковороде. − Я тоже хочу это сделать, − произнесла она. − Эм, я бы не стал доверять тебе сковородку и плиту, − обеспокоенно заметил Кай. – Ты наверняка закинешь туда своих студентов и поджаришь. Хана сжала губы в тонкую линию. − Ха-ха. Как остроумно. − Да помолчите вы уже, идиоты. Я пытаюсь запомнить рецепт, − раздраженно шикнул на них Сэхун. – И да, Хана, лучше не отрицай, но ты, и правда, скорее убьешь кого-нибудь всей этой кухонной утварью, чем приготовишь что-нибудь съестное. В ответ девушка ударила обоих по плечу. − Ауч! – в унисон воскликнули парни, потирая конечности. − Вот что выходит, когда споришь с вундеркиндом, − невинно улыбнувшись, удовлетворенно заключила Хана и сложила руки на колени. − Так значит? – Кай встретился взглядом с Сэхуном. – Думаю, мы должны научить ее уважать старших. − Ты думаешь о том же, о чем и я? – прошептал О другу, в его глазах плясали чертята. Ким кивнул. − Хватай ее. − Эй, что вы задумали?.. – опасливо спросила Хана, но в это же мгновение Сэхун с Каем набросились на нее с щекоткой и щекотали ее, пока она едва не потеряла сознание от дикого хохота.***
Было уже за полночь, когда все трое уснули прямо перед включенным телевизором, забыв убрать пустые контейнеры из-под еды на вынос. Кай лежал на одном краю дивана, Сэхун – на противоположном, а Хана спала на красном футоне рядом с парнями. Ее длинные темные волосы прядь за прядью соскальзывали с плеча под размеренное дыхание девушки. Кай хмурился во сне. Он то сжимал, то разжимал кулаки. Одна и та же картинка всплывала в его голове снова и снова, будто бесконечно повторяющийся короткометражный фильм. − Она мертва, − раздался ледяной, безжалостный голос. Эти два слова, словно выпущенные из пистолета пули, пронзили сердце Кая. Он поднял глаза: над ним возвышалась тяжелая, непоколебимая фигура отца, что произнес эту фразу так просто и безэмоционально, как будто оповещал сына о пустяковом событии. Смерть его мачехи не была пустяком. Но его отцу было всё равно. Картинка изменилась, являя взору тускло-освещенный зал, где проходила панихида. Кай сидел, окруженный незнакомыми всхлипывавшими людьми, украдкой вытиравшими мокрые от слез глаза. − Она была такой доброй женщиной, − услышал он чей-то лепет. − Невероятно великодушной, − послышалось с другой стороны. Каю хотелось вскочить на ноги и закричать во весь голос от бессильной злобы. Никто из них не чувствовал настоящей боли утраты, что испытывал сейчас он. Они знали о его мачехе лишь то, что она была доброжелательным и приятным человеком, женой влиятельного человека. Он же знал ее как женщину, что каждый вечер пятницы пекла ему домашнее печенье, которое он запивал молоком, женщину, что помогала ему сделать ненавистное задание по английскому. Женщину, которая согревала его в объятиях и шептала на ушко: «Я люблю тебя, Джонин-и» перед сном. Женщину, которая подхватывала его на руки и кружила, кружила, пока Кай не начинал чувствовать легкое головокружение и беспредельное счастье. Женщину, которая защищала его от обидных слов отца, что больно били по детскому сердцу и оставляли синяки в виде влажных дорожек на пылающих от унижения щеках. И её больше нет. Она умерла. − Нет, − пробормотал Кай сквозь сон. Из глаз текли слёзы, сбегая на подушку по виску и щекам. – Не оставляй меня… Мама… Он не мог сделать вдох: грудь стеснило, и парень чувствовал, как начинает задыхаться, снова и снова переживая свой кошмар. Кай молил, чтобы это ужасное сновидение закончилось, чтобы эта боль, наконец, прекратилась… − Джонин… Джонин! Его ресницы дрогнули, и веки медленно разлепились. Над ним склонилась чья-то размытая фигура. Она держала его за руку. Когда она приблизилась к нему, ему на лицо упали сладко пахнущие волосы, своими кончиками щекоча его щеки. − Джонин, проснись, − прошептала фигура. Кай моргнул, постепенно обретая зрение. Это была Хана.