***
Сегодня Куроо уходил позже всех, если не считать заждавшуюся своего ухажера кассиршу с неизвестным ему именем. Он был безумно усталый и измученный, с двумя огромными доказательствами двух бессонных ночей под глазами. Единственной мотивирующей причиной идти вперёд было то, что он наконец-то отдохнёт дома этим вечером, а завтра у него и вовсе выходной. Если бы не это, то он давно бы уже рухнул прямо тут. Тут — это, собственно, около двери служебного помещения. Он натянул поверх рабочего поло толстовку оверсайз, сверху накинул ветровку и достал из личного шкафчика увесистый рюкзак — одному Богу известно, что и для каких целей он там таскает. Осталось только без каких-либо угрызений совести оставить кассирше ключи, мол, развлекайся, мой полы, закрывай все сама, раз поимела наглость задержаться и сидеть тут без дела добрые полчаса — собственно, этим он и занялся, минув табличку с надписью «Служебное помещение». Девушка только фыркнула, ворча что-то о том, что можно было бы и помочь закрыть магазин, но к тому моменту Тетсуро уже ее не слышал, заткнув уши двумя эпловскими наушниками и натянув поверх головы капюшон. Улица встретила его порывом прохладного вечернего ветра прямо в недовольное лицо, он чуть поежился — приближающаяся зима ощущалась в воздухе настолько четко, что становилось тошно. Он искренне любил только теплое время года, поэтому в такую отвратительную погоду хотелось разве что обнять батарею руками, ногами, телом и душой, не отлипая от той до ближайшего солнечного дня. Путь до дома, по меньшей мере, занимал у него полчаса на общественном транспорте и полтора часа на своих двоих, но в такую погоду он решил выбрать путь наименьшего сопротивления, чтоб не откинуться от холода на остановке в ожидании транспорта. Убер пришлось ждать около десяти минут, но это время явно стоило того, чтоб сесть в теплую и комфортную машину, особенно после десятичасовой смены на ногах. Он расслабился, вытянул ноги вперед — насколько позволяло переднее сиденье — и уставился в окно почти довольный своей жизнью, как только водитель тронулся с места. В наушниках приятно наигрывала незамысловатая зарубежная попса, одна неоновая вывеска за окном сменялась другой, позволяя задуматься о чем-то своем, но не надолго. Вибрация телефона в кармане заставила его буквально чертыхнуться, так как он вряд ли мог понадобиться кому-то глубоким вечером без особо важной причины. Сняв телефон с блокировки, он перечитал сообщение, отправленное Бокуто, раза два, после чего непонимающе моргнул. «Я сделал хуйню ;)», — противоречиво гласил текст на экране смартфона. Тетсуро нажал на кнопку вызова рядом с окном диалога, но спустя пару гудков вызов был нагло сброшен. Паника мелкими шагами выруливала откуда-то из-за поворота, уже готовая встретить Тетсуро с распростертыми объятиями — спустя неделю после того случая он умудрялся искать подвох в каждой мелочи, чужом взгляде в его сторону, в каждом покупателе, в случайном прохожем или патрульном полицейском. Он чертыхается, набирает ответное сообщение с множеством знаков вопросов, пытаясь узнать, что все-таки успел натворить Бокуто за сутки, что они не виделись. В голове иронично всплывает шутка о том, что он отошел на три секунды, а Бокуто успели повязать копы. Но шутка была бы не такой смешной, если бы не была давно забытой правдой. Ответа на сообщение не последовало. Даже тогда, когда он доехал до дома, расплатился с таксистом, пару минут постоял у входной двери, выкуривая неизвестно какую по счету за день сигарету. И тогда, когда он все-таки оказался у лифта — ответа все так же не было. Куроо решил, что тот просто пытается вогнать его в панику своей очередной шуткой и уже было успокоился, убрал телефон в карман толстовки, убавил музыку почти на минимум и был готов выходить из открывшегося на его этаже лифта, но опешил, увидев стоящую, чуть ли не подпирающую его дверь, знакомую фигуру. — До-о-обрый вечер, — почти ласково, но все еще ядовито тянет Дайшо, что звучит с явным намеком на надвигающийся неприятный диалог. — Какого черта ты тут делаешь? — наконец выходит из секундного ступора Тетсуро и спокойно идет по направлению к двери, взглядом сосредоточившись на ней и демонстративно игнорируя присутствие Дайшо. — Ты сказал, чтобы я поступил как хороший мальчик, — он тянет губы в ухмылке. — Как видишь, именно так я и поступил. — Отказываюсь понимать, что за бред ты несешь, — лениво бросает Тетсуро, пытаясь нашарить в кармане ветровки ключи. — Если ты мне не поможешь — я утащу тебя и Бокуто с собой как соучастников, — продолжает будничным тоном тянуть тот, пока Тетсуро открывает квартиру. — У меня есть к тебе дело, и я хотел бы обсудить его внутри. — Да черт с два я пущу торчка в свою квартиру, — рычит Тетсуро и уже было собирается захлопнуть дверь перед чужим носом, но тут до него доходит примерный посыл Дайшо, отчего он немного тушуется. — Погоди. Что ты, мать твою, только что сказал? Сугуру откровенно веселит сложившаяся ситуация, но он упорно делает вид, что все куда серьезнее, чем кажется. Он прячет разгоряченные руки в карманы потасканного пальто и плечом прислоняется к дверному косяку, выдавливая из себя дружелюбную улыбку, больше похожую на оскал. — Твой фирменный способ заставить собеседника наложить в штаны на мне не работает, — чуть нахмурившись, говорит Тетсуро. — Для чего тебе это? — Услуга за услугу, — не менее приторно тянет Дайшо. — Бокуто сказал, что ты нуждаешься в деньгах не меньше моего. Плюс ко всему, рабочая сила мне не помешает, а теперь у меня еще и основание есть, — он давит лыбу. — В машине был регистратор, который засек ваши фактически бездействующие рожи. Именно вы дали мне шанс скрыться, а я прихватил с собой флешку с регистратора. — Да почему это происходит именно со мной, вселенная? — Куроо чертыхается, в голове перебирая весь знакомый и незнакомый мат, становится тошно, хочется выйти в ближайшее окно, лишь бы не видеть улыбающуюся во все тридцать два рожу напротив. — Не делай добра — не получишь зла, — с какой-то гранью между иронией и грустью выдает Дайшо, заставляя Куроо задуматься — а можно ли быть еще большей сукой, чем это подобие человека? Это максимальный уровень для прокачки самого отвратительного отброса на планете или есть еще какие-то побочки, квесты, дополнительная экспа? Есть хоть что-то, что может помочь Куроо понять сумасшедшие мотивы Дайшо и его прекрасный план-капкан по утаскиванию в тюремную яму вслед за собой? — Ты в любом случае сядешь, — как простую истину и без тени опасения отчеканивает Тетсуро. — Если у меня есть шанс выбраться из этого всего, то я обязательно им воспользуюсь, — он наклоняется чуть вперед, в сторону Тетсуро, сверкая широкими зрачками. — Пусть и с чужой помощью, — он делает маленький шажок к вперед, при этом ощутимо сокращая расстояние. — Пусть и не совсем добровольно. — Не представляешь, как я хочу разбить твою отвратительную рожу о ближайшую твердую поверхность. Тетсуро старается сохранять адекватность. Даже на мат переходит не так часто, а это еще какой показатель. Значит, лицо Дайшо останется целым чуть дольше, чем несколько минут, если, конечно, эта наглая змеюка не переубедит его и не заставит сменить гнев на милость, списав все это на неудачную шутку. Кстати, о змеюках. Про себя Тетсуро уже несколько раз успел отметить, что Дайшо похож то ли на труп, то ли на убогую версию гитариста какой-нибудь неизвестной рок-группы. Он носил черные (слишком уж гейские) обтягивающие джинсы и кеды на высокой платформе, которые визуально делали его ноги-палки еще более худыми и бесформенными. А дополняла этот классический стартер-пак-торчка максимально уставшая, безжизненная и едва способная на положительные эмоции физиономия с уже подзатянувшейся раной на лбу, красной сеточкой сосудов на белках и огромными мешками под глазами, в которые Дайшо мог бы завернуться, когда наконец откинется. Волосы, сожженные краской и осветлителем, кажется, миллион раз, слабо отливали мятно-зеленым, челка чуть ниже скул, на правом ухе ряд сережек-гвоздиков, симметричные кольца на краях нижней губы. Короче, конченый фрик — думалось, но не озвучивалось Куроо. Он помнил его ухоженным, знающим себе цену человеком, от которого в нынешнем Дайшо не осталось даже слова «человек». Тот, о ком думал Куроо, ловит на себе изучающий взгляд и дугой выгибает правую бровь, но Тетсуро морщится, решает что-то для себя сквозь огромные нравственные страдания и приоткрывает перед наглой рожей входную дверь. Он снова победно хмыкает и юркает в квартиру, а Тетсуро в который раз за этот вечер закатывает глаза и заходит следом.***
Хаотично раскидав по квартире вещи, Куроо наконец находит в общем беспорядке домашнюю одежду и лениво натягивает шорты, практически игнорируя присутствие Дайшо, а тот тем временем приценивается к вещам, обстановке, как будто высматривая каждую мелочь, что кажется безумно подозрительным, и Тетсуро пытается разрядить обстановку: — Ощущение, что если я отвлекусь на секунду, то ты вынесешь мне хату. — Верно мыслишь, — он нагло плюхается на чужую кровать, а Тетсуро вопросительно изгибает бровь. — Когда ты последний раз стирал свои вещи? Выглядишь так, будто валялся по подвалам недели две. Пахнешь примерно так же. — Не две, а одну, — как будто оскорбившись, подмечает Дайшо, но Куроо от этого легче не становится. Если бы не безопасность Бокуто (как и его собственная), то наглый поздний гость летел бы с шестого этажа без зазрения совести, перед этим будучи хорошенько избитым. Мысль о Бокуто заставила его вернуться в предыдущее околопаникующее состояние, вынуждая стащить с тумбочки телефон, в который раз набрать друга и услышать ничего хорошего не предвещающие гудки длинной в минуту — это заставляет его нахмуриться еще больше, чего не может не заметить Дайшо. — Если ты звонишь в полицию, и тебя сбрасывают, то я не удивлен, — он по-хозяйски откидывается на подушку и раскидывает конечности в разные стороны, создавая подобие морской звезды. — Пошел нахуй. — Сам пошел нахуй. Куроо машет на Дайшо рукой и снова отворачивается, набирая другой номер, на этот раз — старого знакомого, хорошего товарища Бокуто. Спустя пять секунд гудков на том конце слышится сонное «Алло?», и Куроо вновь обретает способность дышать. — Где этот придурок? — он старается держать тон спокойным, но в голосе все равно проскакивают нотки истерики. — Какой из? — как-то даже безучастно отзываются из динамика. — Ты меня понял, Акааши. Меня в принципе не интересуют остальные придурки, а только этот, конкретный, снова во что-то вляпавшийся, — Тетсуро прижимает телефон плечом к уху, а руками тем временем вытаскивает из пачки предпоследнюю сигарету, чиркает зажигалкой и нервно затягивается. — Мы виделись с ним сегодня днем и… Он всю неделю ведет себя странно. — После этого он не писал тебе? — Нет, он прислал мне фотографию с вокзала, какие-то восторж… Куроо чуть ли не давится дымом и перебивает: — Он прислал тебе фотографию откуда? — С вокзала, — непонимающе повторяет тот. — Откуда, блять? — Куроо-сан, если вы под чем-то, то просто дайте мне спокойно выспаться перед сменой. Спасибо, — и он отключается, а Куроо хочет отпиздить всех, кто есть в этой комнате, а следом и себя. Почему с появлением Дайшо, который отчалил из Японии сразу после выпускного и не высовывался, стала происходить какая-то откровенная хрень. Сидел бы себе в своих штатах, тянул с родителей деньги в приличном универе, жил свою лучшую жизнь. Черт его дернул вернуться и поставить всех на уши. Он мотает головой. Чертыхается. Поворачивается в сторону Дайшо и снова чертыхается, видя, как тот по хозяйски оккупировал его кровать. Хочется запустить в него несчастным телефоном. Но вместо этого Тетсуро молчит. Делает затяжку, пытается привести мысли в относительный порядок и стряхивает пепел с сигареты на пол, растирая его носком и создавая видимость того, что тут чисто, а пепельницу придумали люди, не ищущие легких путей. — Если ты прямо сейчас не объяснишь мне какого черта тут творится — я звоню копам. Мы попиздимся как в старые добрые, и я привяжу тебя к батарее до их приезда. — А чего ж не к кровати? Ты совсем не романтик, — Дайшо довольно скалится и закидывает ногу на ногу. — Не заслужил. — И как же мне заслужить более снисходительного отношения к себе? — кажется, со стороны Дайшо это больше походило на дешевую провокацию, но Куроо, будучи геем до самых сокровенных уголков своего подсознания, успел просечь нотки флирта в голосе этой гадюки. Он готов был поклясться, что это тот самый дешевый флирт в стиле Дайшо, за который он часто получал живот, а то и в рожу. Возможно, получил бы и сейчас, если бы Тетсуро не хотел поскорее разобраться в ситуации и выставить этого придурка за дверь. — Просто не веди себя как долбоеб, и давай по существу, — он делает последнюю затяжку и тушит недокуренную сигарету о пачку, кидая окурок внутрь. — Мне начать с момента угона тачки? — Начни с того момента, в котором ты как всегда проебался. — Я проебался еще в школе. — Ты проебался в том, что твои родители не сделали аборт. Но тут, кажется, твоей вины меньше всего. — О, мы так резко решили перейти на личности? Или ты все-таки хочешь меня выслушать? — он по привычке облизывает потрескавшиеся губы, что не может не заметить Куроо, краем глаза поглядывая на довольную рожу, тень ухмылки с которой не сходила уже добрые полчаса. Когда-нибудь ебало треснет — думалось Куроо, и ему правда становилось в какой-то мере тошно от вечно провоцирующей на непонятно что ухмылки. — Если ты будешь тянуть — я точно тебе вмажу. — Охлади свой пыл, котенок. И дай мне сигарету, будь так добр. Тетсуро опять, в который, блять, раз, закатывает глаза, но все-таки кидает в сторону Дайшо пачку, внутри которой есть и зажигалка, и недокуренная сигарета, и куча пепла — полный набор, так сказать. Но Дайшо, судя по его виду, не из брезгливых. Он достает последнюю целую сигарету, вновь облизывает сначала губы, а после чуть горьковатый, измазанный в пепле фильтр, обхватывает его губами и смотрит на сморщившуюся рожу Куроо. — Это какой-то твой уебанский ритуал? — скорее чисто ради интереса спрашивает он. — Почему сразу уебанский? — Хмыкает тот, чиркая колесиком зажигалки. — Потому что твой, — он жмет плечами, как будто намекая, что все в исполнении Дайшо априори выглядит «уебанским». Вышеупомянутый решает никак не комментировать очередное недооскорбление и с каким-то ярым наслаждением набирает побольше табачного дыма в легкие, на долю секунды прикрывая глаза. — Редкостная дрянь, — наконец заключает он. — Не мог купить что-то менее едкое и дешевое? — Тебя, блять, забыл спросить, — он фыркает и садится на край кровати. — Ты начнешь или как? — Коджи оказался уебаном, — быстро выдает он, словно это и есть весь рассказ, но после слабого облака табачного дыма продолжает: — Я вернулся в Японию полгода назад. Родители просекли, что я бросил учебу еще на втором курсе, а деньги шли далеко не на универ. Наведались ко мне прямо перед выпускным курсом под предлогом того, что хотят лично удостовериться, что их мальчик подает надежды, является гордостью учебного заведения, и снять с ушей лапшу о моей прекрасной успеваемости, которую я вешал им на протяжении почти трех лет, — он снова делает затяжку и на секунду замолкает, явно прокручивая что-то в голове и усмехаясь. — Естественно, я проебался, потому что не был готов. Спустя еще два года выживания у меня полностью закончились деньги. Дело, в которое я вкладывался все это время, пролетело как фанера над Парижем, меня кинули, наебали и оставили ни с чем. — О каком деле идет речь? — с ноткой неподдельного интереса спрашивает Куроо. — Мой друг вел торговую площадку на теневом рынке, мы находили самый разный товар, на него находился покупатель, мы делали наценку и отдавали часть денег поставщику, а остальное оставляли себе, — он рассматривает тлеющую сигарету, ощущая какую-то неловкость, повисшую в воздухе. — Но потом, повторюсь, Коджи оказался уебаном. — Что Коджи вообще забыл в штатах? — Лучший друг, как-никак. Он предлагал заниматься этим в Японии, но тут не нашлось нормальных связей, да и оборот не такой большой. Шансы попасться возрастают в сто с лишним раз. Тетсуро не находит, что сказать. Мало того, что его бывший недотоварищ-недовраг баловался наркотиками и всю старшую школу ходил упоротый, так еще и ввязался непонятно во что. Кажется, это был полный занавес. И этот занавес в голове Куроо кричал и молил скорее вышвырнуть гадюку из своей квартиры, пока та не цапнула его за ногу и не утянула во все это вслед за собой. — Он решил, что классной идеей будет наебать поставщиков на несколько тысяч долларов и съебаться в закат при бабках, при товаре, с чистой совестью и без последствий. И оказался прав, потому что единственный, кто пострадал в этой ситуации — я. Меня он, блять, забыл предупредить. — И как все это относится к тому, что ты вернулся, угнал тачку, сыграл в боулинг с прохожими и сейчас сидишь тут? — Если я не найду Коджи, то в боулинг будут играть моей головой. Те чуваки, которые ждут назад свои деньги и товар, на котором, я уверен, Хироо коротает свои последние спокойные дни, — он снова проводит языком по губам, кончиком задевая пирсинг. Облизывается так, словно предвкушает, как по кусочкам скормит Коджи бродячим псам, либо отдаст в лапы людей, которые могут провернуть с ним нечто более ужасное. — Машина, чувак. Меня все еще интересует машина. — Меня вставило с плотно забитого косяка и я решил научиться водить машину для общего развития и каких-нибудь погонь за тельцем Коджи. Ну, знаешь, как в фильмах, — он пропускает смешок. — Какой классный замес проходит без погонь? — Ахуеть, — только и может сказать Куроо. — То есть ты считаешь, что это стоило нескольких человеческих жизней? — Я был не в адеквате, — Дайшо жмет плечами, отмечая тем самым, что лично он за это никакой ответственности не несет. — Да что с тобой, мужик? — Он запускает пятерню в копну черных волос и шумно втягивает носом воздух. — Ты, блять, осознаешь масштабы происходящего? Или для тебя это больше похоже на развлечение, досуг? — Досуг мне нравится больше, классно звучит, — он выдыхает клубок густого дыма и снова расплывается в улыбке. — Какая же ты все-таки сука, — горько хмыкает Куроо, отказываясь принимать именно эту реальность. Им обоим почти по двадцать пять, но их жизни настолько разные. Они учились в одном классе, жили практически одним и тем же, половину времени цепляясь за старые обиды и пытаясь задеть друг друга за живое. Но сейчас, именно в эту, блять, секунду, Тетсуро всем своим нутром чуял и осознавал, что Дайшо влез в говно. Тот самый парень, который отравлял его школьные будни на протяжении всей старшей школы. Тот самый, мать вашу, отвратительнейший человек, с которым он дрался до кровавой пены, пропускал самые низкие шутки, с победным видом выносил пиво из круглосуточного минимаркета, делился какой-то редкостной дрянью под видом травки и заклеивал щеку никак не желающим держаться на месте пластырем. Тот самый парень, который***
Полчаса Куроо не может найти себе места, а после еще ровно столько же настрачивает Бокуто, общим знакомым, ищет хоть какие-то зацепки в соц.сетях и пытается не разнести к чертям все, что видит перед собой. Он успел выйти за сигаретами, скурить на пару с гадюкой полпачки и немного успокоиться, но позитива положению дел это не придавало от слова совсем. — Общественный транспорт перестанет ездить через двадцать минут, — даже уж слишком тактично для сложившейся ситуации подмечает Куроо, на что Дайшо сильнее кутается в одеяло, давно заняв своим тельцем всю кровать. Возможно, это даже выглядело бы мило, если бы это не был блядский Сугуру. Оставлять великовозрастного ребенка-беспризорника у себя на ночь ну очень уж не хотелось, ровно как и помогать с поиском жилья. — Ты так и не уточнил, что тебе требуется от нас с Бокуто. — У нас немного вариантов. Либо найти деньги, либо найти Коджи. Я уверен, что этот балбес довольно уязвим, учитывая количество кокса, которое он долбит. Достаточно навести пару справок, наладить некоторые старые контакты, и можно работать. — Звучит так, как будто ты не первый раз проворачиваешь подобное, — морщится тот. — Второй вариант мне больше нравится, с деньгами не ко мне. — Поверь, я успел это осознать, как только зашел в эту дыру, — аж кривится Дайшо, вытаскивая голову из одеяла. — Дыру? — он удивленно таращится в сторону Сугуру. — У тебя самого-то дом есть? — Сейчас у меня нет ничего. Думаешь, я стал бы появляться тут в ином случае? — Дайшо театрально приложил ладонь ко лбу. — Каждая секунда созерцания твоей рожи оставляет на моей психике неизгладимый след, котенок. — А я думал, что с такой жизнью от психики мало что осталось. — Ты забираешь последнее, — не менее трагично тянет Дайшо, прыская от смеха куда-то в одеяло. — Почему тебе не помогут родители, девушка? Не может быть, чтоб у тебя не было вообще никого, — он делает маленькую паузу на подумать. Думает. — Хотя, блять, это же ты. У такой суки не может быть близких людей. А Дайшо молчит, уставившись в одну точку и делая вид, что Куроо его совершенно не интересует, тот сразу понимает — задел. Перешел ту самую грань шуток и все-таки задел. Возможно, в случае Дайшо — это даже правильно, потому что ни одна живая душа не в состоянии объяснить ему, что он запустил себя и свою жизнь. Куроо ему не хороший друг, чтоб ставить на путь истинный, и уж тем более не мать, чтоб заботиться и носиться с ним, как с годовалым ребенком, подтирая жопу — но глаза на элементарные вещи открыть в состоянии. — Меня ищут, — он наконец подает голос. — Я не могу контактировать ни с семьей, ни с девушкой. Да и нахрена я им такой? — Тоже задаюсь этим вопросом. — Ой, пошел ты нахуй. — Наконец-то ты сдался первый, — Куроо иронично так хмыкает. Сугуру становится паршиво. Даже не в словах Куроо дело, нет. Он правда скучал по Мике, не имея возможности хотя бы позвонить и сказать, что с ним все в порядке — в противном случае безопасность его близких и его самого встанет под большую угрозу, и тюрьма была меньшей проблемой из тех, что могли на него свалиться. Перспектива быть расфасованным по пакетам, проданным на органы или кормящим рыб в непримечательном водоеме пугала до ночных кошмаров, панических атак и полетевшим к чертям нервам. Он любил жизнь, любил себя и все, что его окружает — до каждой мелочи, поэтому расставаться так просто с этим всем из-за одного человека, которого он считал надежным — полный бред. Всегда есть шанс все исправить, изменить, сделать чуточку лучше, и это придает уверенности в том, что «завтра» для него все-таки наступит. Ни одну живую душу, если быть честным, не волновало состояние Сугуру — жив он, мертв. Таких людей заведомо признают отбросами общества, ставят крест, и все тут, а внутренний мир, ну, кому он нужен? Копаться в чужом дерьме, когда своего предостаточно. Тетсуро не знал Дайшо от слова совсем, сколько бы времени они не проводили вместе в школьное время. Разговоры по душам — нет, это совсем не про них, эмоции чувствовались совсем на другом уровне. Всю свою боль, ненависть и ярость к этому блядскому миру они отчаянно выплескивали друг на друге, а самое забавное, что ни один из них не был против. Некая своя отдушина, терновая подушка, в которую можно прокричаться после тяжкого дня, а выбитый зуб, пара кровоподтеков, драная рубашка и испорченная выпускная фотка — так, пустяк, отложившийся в выпускном альбоме на всю жизнь. Тетсуро уходит в какие-то противоречивые эмоции, а Дайшо вновь окукливается под одеялом и млеет от долгожданного тепла — ночевать по барам, старым знакомым и вытрезвителям последние года — и правда не так круто, как наконец оказаться в тепле. Кажется, им давно пора забывать, кем они были, и начинать думать о том, что с ними стало сейчас.***
На часах три часа ночи. Уличный фонарь едва дотягивается отголосками света до шестого этажа, освещая комнату лишь для того, чтоб едва различать острые очертания предметов в темноте. Они лежат молча примерно минут двадцать после очередной словесной перепалки, смоля одну сигарету за другой. Приоткрытое окно не помогает комнате не превратиться в скопление витающих в воздухе серых нитей, а одно на двоих одеяло ровно так же не помогает согреться от сквозняка. Они говорили несколько часов напролет, переругивались, смеялись, вспоминали былые времена, старых знакомых и одноклассников. Дайшо в который раз рассказал историю о том, как притащил гитару в школу ради одной девчонки, а в итоге разбил ее о голову какого-то придурка, на что Тетсуро так с десяток раз успел уточнить, что это была голова Дайчи. В прошлом они — гроза старшей школы, конченые отморозки и банда без условного обозначения, где каждый якобы сам за себя и в любой момент готов вцепиться в глотку своему товарищу. Но на самом деле. На самом деле, всеми силами, как бы не хотелось друг другу поднасрать в любой подвернувшийся момент — это позволительно только для них двоих. Любой другой, кто осмеливался поддержать очередную словесную перепалку и попытаться как-то задеть Дайшо — был опущен в трехкратном размере, а иногда даже избит. Это какой-то новый, максимально грязный уровень собственничества, который был понятен только Дайшо. И вот, наконец, они выдохлись и просто молчали, наслаждаясь не ясно почему такой спокойной тишиной — одеяло сползло куда-то в ноги, смявшись в один кривой ком, Дайшо приподнялся на локтях, свесил ноги с кровати и сполз следом. — Духотища, — констатирует он, направляясь к открытому окну. Следом открывает дверь балкона и в одних носках проскальзывает наружу — на холодный бетонный пол. Он давно снял с себя все, кроме футболки и наспех всученных широких спортивных штанов, поэтому пробирающий до костей ночной ветер всеми силами твердил ему: «Вали туда, откуда пришел», с каждым новым порывом заставляя змея задуматься о том, что духота в принципе не так уж и плоха. Дайшо был очень теплолюбив. В жаркие школьные дни он носил плотные свитшоты и откровенно смеялся с тех, кто обливается потом в тонких майках и шортах, но вот зимой ему приходилось несладко — он надевал на себя по несколько кофт, пуховик, гарантированно выдерживающий до минус тридцати и вязаную шапку на пару с таким же шарфом — заматываясь так, что даже нос не торчал. На руках всегда плотные перчатки, телефон на улице — никогда, отморозить кончики пальцев практически самый страшный страх. Тетсуро непонимающе проследил за ним взглядом, раздумывая, а стоит ли вообще идти следом, но здравый смысл скатился куда-то под кровать. Он стащил с края кровати одеяло, обмотался в него, прихватил сигареты и направился следом. — Отморозишь последние остатки мозга, — причитает Куроо, пробираясь через узкую старую дверцу. — Тут так спокойно, — с очень сложным лицом выдает Дайшо. Легкие полностью набираются холодным воздухом, он прикрывает глаза и немного жмурится. — Никогда не сказал бы этого, но ты знаешь, насколько круто ощущать себя в безопасности? — он открывает глаза и хватается ладонями за ледяные перила, упираясь широкой грудью и чуть перевешиваясь вниз, чтоб оглядеть пустующую улицу. — Я свободный. И мне нравится это чувство. Тетсуро не разделял его эмоций от слова совсем. Именно он сейчас чувствовал себя заключенным в темнице чужих проблем, которые ему не посчастливилось разгребать. Свобода? Безопасность? Рядом с Дайшо эти слова не имели никакого смысла, он опасен, непредсказуем и не имеет совершенно никаких ценностей. — Все наладится, как только ты, — скрепя сердце цедит Тетсуро, запинаясь и чувствуя, как пальцы немеют от холода. Он не хотел становиться для него так называемой поддержкой, но ситуация явного того требовала. — Мы… Разберемся с Коджи. Тандем, который не устраивал никого. Дайшо, отчаянно пытающийся выжить любым образом. Куроо, который стал жертвой обстоятельств. Произойдет самое настоящее чудо, если они не придушат друг друга в ближайшее время.