Мое королевское величество

      Утром я просыпаюсь от громогласного голоса Петровича, который самым беспардонным образом распахнул дверь моей спальни и гаркнул:       - Подъем!       - Какого… хрена? - подскакиваю на кровати и зло смотрю на водителя. – Ты еб…ся?       - Вставай, дружок! На улице все белым-бело! Самое время возобновить наши с тобой тренировки и обтереться снежком! – он стоит в спортивном костюме, подперев бока руками. – Давай, живо!       - Иди на х…й! – бросаю я ему и снова падаю лицом в подушку. И чувствую, как сильная рука стаскивает меня за ногу с постели. Барахтаясь, я валюсь на пол и взлетаю от ярости едва не под потолок.       - Петрович, сука! Ты вообще страх потерял?       - Петенька, на улице поорешь, когда я тебя снегом растирать буду, а сейчас - марш в душ и на пробежку.       Я его придушить готов! Но мой водитель вталкивает меня в ванную комнату и закрывает за мной дверь. Нет, ну вы поглядите на него: вчера мне отповедь прочитал и испортил все настроение, сегодня решил моим здоровьем заняться. Надо отобрать у него ключи от дома! А то взял привычку врываться в любое время!       Умывшись и отмокнув под душем, немного прихожу в себя и покорно натягиваю спортивные штаны и толстовку. Все равно ведь не отвяжется…       Вынужден признать, что один раз Петрович меня уже поставил на ноги – утренними ежедневными пробежками и зарядкой, бесконечными тренировками, закаливанием – обливал, сволочь, холодной водой каждое утро! И в течение лет десяти, наверно, я ни разу не болел.       Бежать по свежему морозному воздуху, по застеленному белым одеялом родному району – почти что пережить катарсис. Пока мы, контролируя правильность дыхания, огибаем старые немецкие дома, сохранившиеся со времен войны, я все время думаю о Леше. И решаю в совершенной ясности ума – никаких разговоров о будущем. Есть настоящее. Зачем загадывать на то, что когда-то там произойдет? Обстоятельства могут сложиться по-разному, а я не хочу упустить шанс насладиться своей первой любовью.       А там… Разберемся.       Во дворе под мои вопли Петрович стаскивает с меня свитер (хотя я сопротивляюсь ему, скорее, из вредности) и, захватив горсти снега, растирает мои грудь и спину. Ору, как резаный! Тоже из вредности. Петрович лишь басовито хохочет и приговаривает:       - Давай, Петенька, терпи, родной!       Я в отместку леплю комок и кидаю в него.       Ненавижу рожу противную!       И, блять, по ходу никогда не уволю. Кому я еще на фиг нужен, кроме него?       В университете две пары подряд меня беспокоит только одно: скорее бы большая перемена, чтобы увидеть Лешу…       Затащить его в пустую аудиторию. Прижать к стенке и приникнуть к его губам, истомившись без него за ночь.       - Петя… Тебе не кажется, что мы несколько рискуем? – смеется Алексей, обнимая меня за талию.       - Мой университет. Что хочу, то и делаю, - коронная фраза от Петра Константинова. – И пусть хоть одна сука попробует заглянуть сюда…       - Ты суров, - Леша трется носом о мою щеку.       - Это ты суров… - ворчу, разглядывая его лицо. Соскучился невыносимо. – Заставляешь меня проводить вечер в одиночестве. Не разрешаешь приехать на свою долбанную работу… У тебя, наверное, есть кто-то еще… - подозрительно прищуриваю глаза.       - Петя, что ты несешь? – обижается мой художник. – Ну, поверь мне - тебе нечего там сегодня делать. Народу будет – не продохнуть, я не смогу с тобой, как вчера, миловаться за стойкой. Толкотня, музыка дебильная… Ну что ты будешь делать?       - Хорошо, хорошо, уговорил, - сдаюсь я.       - Ты все еще глупый и ревнивый король, - замечает он нежно.       - Терпи, - пожимаю плечами. – А у тебя есть джинсы не такие узкие, м? – кусаю его за мочку уха.       - Дурак ты, Петя, и не лечишься, - Леша скользит вдоль моего позвоночника костяшками пальцев. – Пойдем уже на пару…       Во время лекции он рисует мне третью картинку: пустынная улица, свет фонарей, падающий снег и двое, слившихся в поцелуе, парней – я и он. И подпись: «Мой король и я. Первый поцелуй».       В ответ я пишу ему стихотворение Байрона, поэта, которым зачитывался в школе:       Заветное имя сказать, начертать       Хочу - и не смею молве нашептать.       Слеза жжет ланиту - и выдаст одна,       Что в сердце немая таит глубина.       Так скоро для страсти, для мира сердец       Раскаяньем поздно положен конец       Блаженству - иль пыткам?.. Не нам их заклясть:       Мы рвем их оковы - нас сводит их власть.       Пей мед; преступленья оставь мне полынь!       Мой идол, прости меня! Хочешь - покинь!       Но сердце любви не унизит вовек:       Твой раб я, - не сломит меня человек.       И в горькой кручине пребуду я тверд:       Смирен пред тобой и с надменными горд.       Забвенье с тобой - иль у ног все миры?..       Мгновенье с тобой все вместило дары!       И вздох твой единый дарит и мертвит       И вздох твой единый дарит и живит.       Бездушными буду за душу судим:       Не им твои губы ответят, - моим!       Леша, прочитав его, крутит в руках карандаш и смотрит прямо перед собой. Потом тихо спрашивает:       - Это прекрасно… Как много ты знаешь стихотворений наизусть?       - Много. Я их не заучиваю, они сами оседают в моей памяти, - отвечаю. – И ты первый, кому я хочу их прочитать.       - Буду рад их услышать.       После лекций верноподданная троица интересуется моими планами на вечер, предлагая выехать в клуб, – мол, давно не отрывались. Я их скопом посылаю в Караганду и любуюсь ошарашенными лицами. Особенно меня забавляет дрожащая от обиды нижняя губа Славика. Ничего, переживут без моей веерной траты денег. На свои гуляйте. Вы в опале, дорогие!       И еду домой. Настроение очень странное - не хочется оставаться в одиночестве, поэтому мы втроем – Катерина, Петрович и я, в теплых куртках и закутанные в пледы, - располагаемся на открытой террасе заднего двора моего дома и пьем горячий, исходящий паром, чай.       Петрович предлагает пожарить шашлыки. Мы с Катей соглашаемся, поэтому он моментально достает мангал, устанавливает его чуть поодаль от нас, чтобы дымом не тянуло, разжигает дрова и уходит колдовать над мясом.       Катерина, непривычная к моему вниманию и благодушному настроению, поначалу очень неуверенно и кратко отвечает на мои вопросы, но потом смелеет и уже, как заливистый соловей, рассказывает о своей жизни. Оказывается, у моей домработницы – больная мать на содержании, и существенная сумма ее зарплаты уходит на сиделку и медсестер. Живут одни в двухкомнатной хрущевке. Детей и мужа нет. По образованию она химик-лаборант, но по профессии работать – едва хватит на оплату жилья и пропитание. Мне эти проблемы незнакомы. Катя уже давно не помнит, что такое шопинг и салоны красоты – не до того.       - Сколько? – спрашиваю.       - Что сколько? – Катя отрывается от разглядывания чаинок в кружке.       - Сколько уходит на уход за матерью?       - Где-то тыщ 10-12 в месяц, не считая лекарств, - пожимает она плечами.       - Я добавлю эту сумму к твоей зарплате, если ты пообещаешь мне высвободившие деньги тратить на себя, - говорю.       - Что? Ни в коем случае, Петр Сергеевич. Я на жалость не давила. Просто вы спрашивали – я рассказала.       - Катенька, мне эти десять тысяч рояля не сыграют, и вместо того, чтобы спустить их за раз, а точнее, еще больше, в каком-нибудь клубе, - можно я тебе сделаю приятное?       - Ох, Петр Сергеевич! – Она краснеет. – Прошу вас, не надо.       - Соглашайся, Катя, - вмешивается Петрович. – Петенька наш, если делает нечто подобное, то от души. Не обижай его отказом.       - Тем более, ты заслужила, – добавляю я, благодарно взглянув на Петровича.       Катя вдруг начинает суетиться:       - Петр Сергеевич, может, еще чайку? Давайте налью!       Я усаживаю ее на место:       - Катенька, расслабься уже. Сам налью – не безрукий.       Петрович задумчиво на меня смотрит, тяжело вздыхает и говорит мне, пока Катя не слышит:       - А знаешь, Петенька, если на тебя так твой Алексей влияет, то лично я готов тебя и от папаши твоего, и от церберов твоих ручных прикрывать.       - Спасибо. Вот за это, Петрович, большое спасибо… - говорю ему искренне, он в ответ поправляет на мне шарф, закрывая им уши.       И Катя, и Петрович – по сути, чужие мне люди, прислуга, но сегодняшний день я провел так, словно находился в кругу семьи. Мой водитель – очень компанейский человек – развлекал нас с Катей армейскими байками, приправленными черным юмором. В его историях было много простой житейской мудрости, и я с каким-то ноющим под сердцем сожалением думал о том, что променял бы всю нефтяную империю на то, чтобы вот такой человек был моим родным отцом. И чтобы мама моя была не бывшей супермоделью, а обычной женщиной, для которой на первом месте семья.       Мы вымерзли до красных носов и посиневших пальцев, но переходить в дом не хотелось до последнего. Потом мы сидели с Петровичем на кухне под Катино шуршание у плиты и обсуждали тачки.       Но часам к десяти я затосковал… Изнывал от мучительного желания увидеть Лешу. В моей голове опять роились ревнивые мысли: как представлю, что он стоит за стойкой бара и улыбается случайным клиентам – так крышу и рвет.       И в час ночи Петрович привозит меня к клубу, где работает Алексей.       Мой художник выходит на улицу в компании официанток и подсобных рабочих. Они еще некоторое время шумно болтают, каждая девица лезет чмокнуть Лешу в щеку на прощание. Он смеется, но никакого особенного интереса ни к одной из них не проявляет, что меня несколько успокаивает.       Остается один, зябко кутается в шарф, одергивает куртку, смотрит на небо и медленно выдвигается в сторону стоянки такси.       Я выскакиваю из машины и налетаю на него сзади, обхватив за талию.       - Поймал! – кричу ему на ухо.       Алексей вздрагивает от неожиданности и оборачивается ко мне.       - Ты что здесь делаешь? – удивленно спрашивает он.       - Похищаю тебя! – говорю, хватая его за руку.       - Петь, мне домой надо. Мама будет волноваться, - слабо сопротивляется Леша.       - Позвони ей, - кидаю, силой затаскивая его в машину. Петрович здоровается с Алексеем и вопросительно смотрит на меня, мол, куда? Я поворачиваюсь к возлюбленному и жду ответа от него. Он хмыкает, качает головой и сдается:       - Ну… Поехали к тебе…       Я с облегчением выдыхаю. И поспешно добавляю:       - И завтра утром я тебя никуда не отпущу. Отпрашивайся на все выходные!       - А ты не охренел ли? – интересуется Леша       - Охренел, - соглашаюсь я. – И поэтому не отпущу! Забыл? Это похищение!       Леша склоняет голову набок, и в его глазах загорается бесовской огонек, от чего лицо меняется до неузнаваемости: выражение становится лукаво-дерзким, на губах играет хитрая полуулыбка.       - Мм-м-м… – медовым голосом произносит он. – В шахматы будем играть?       Мне вдруг становится жарко - кровь приливает к вискам и… не только, температура тела определенно подскакивает на пару градусов. Я горю… Нет, полыхаю лишь от одного его многообещающего взгляда, и уверен, что намек понял правильно.       - В шахматы… Ага. Желательно до самого утра, - говорю предательски охрипшим голосом. – Я знаю столько занятных комбинаций…       - Даже так? – Леша стучит указательным пальцем по подбородку. – Мне кажется, я тоже тебя могу удивить, - сообщает он, прикусив нижнюю губу – пряча усмешку. – Имеется в запасе несколько непредсказуемых ходов…       Я судорожно выдыхаю, поерзав на сиденье. Как-то мне тесно все стало: и рубашка, и джинсы. Мне кажется, я в жизни так не возбуждался, как от этих разговоров про шахматы. Но вы бы видели это лицо… Да он самый настоящий искуситель!       Как только за нами захлопывается входная дверь, я впиваюсь в эти наглые губы, одновременно расстегивая на Леше куртку. Он не менее страстно отвечает, стаскивая с меня пальто. В сторону летит обувь.       Мы, не отрываясь друг от друга, преодолеваем кое-как расстояние до гостиной, впечатываясь в стены, сметая на ходу мелочи, покоящиеся на всех горизонтальных поверхностях, встречающихся на нашем пути.       Вваливаемся в гостиную. Леша уже почти освободил меня от рубашки, но она застревает в районе рук. Он с матюгами ее стаскивает с меня и жадно покрывает поцелуями мою грудь, скользя ладонями вдоль торса. Я прерываю его доставляющее мне неизмеримое удовольствие занятие, чтобы стянуть с него футболку. Охаю от возможности наконец-то увидеть его тело. Узкие острые плечи, но рельефные руки и красивый впалый живот с убегающей под ремень джинсов светлой дорожкой волос.       - Хочу тебя… - бормочу, кусая его за шею, за предплечье. Мы задеваем журнальный столик, теряем равновесие и падаем на диван. Я оказываюсь сверху и вжимаюсь в него всем телом – соприкоснуться, слиться, вдохнуть его кожей. С трудом отрываюсь от сладостных губ и сажусь, прерывисто дыша. Алексей обхватывает меня за ягодицы и притягивает к себе ближе, приподнимается и осторожно целует в область живота. Я наблюдаю за этим действом, чувствую жар его тела под собой, в самом нужном месте, и в течение секунды осознаю – с рассудком можно попрощаться. А самое главное – я, кажется, сейчас испытаю оргазм только от его ласкающих кожу прикосновений к моему животу.       - Играем? – спрашивает Алексей, улыбаясь.       - Считай, уже расставил фигуры.       - Ставка? – он всей ладонью проводит по моему бедру.       - На право обладать… - выдыхаю я.       - Ох, Ваше Величество, быть вам снизу, - кидает он и сталкивает меня на пол.       - Алексей Николаевич, вы несколько самоуверенны! – бросаю я, на четвереньках направляясь к шахматной доске.       - Не думаю, Петр Сергеевич! Слишком уж желанный приз на кону, - он подползает сзади и наваливается на меня сверху, кусая за загривок. Я выгибаюсь, откидываясь спиной к нему на грудь и усаживаясь между его разведенных коленей. Он влажной дорожкой поцелуев прокладывает себе путь от шеи к плечам, одной рукой обнимая меня в области солнечного сплетения, а второй… второй бесстыдно проникая под ремень джинсов.       - Как бесчестно… - замечаю я, подаваясь навстречу его руке. – Вы лишаете… Ох… Вы лишаете меня достоинства, Алексей Николаевич…       - Как можно, Петр Сергеевич? – он осторожно поглаживает, слегка сжимает. Я прикрываю глаза, учащенно дыша. Какая пытка! Какое наслаждение! О нет, ни с кем я не испытывал подобного… Хотелось и дальше обмениваться двусмысленными фразами - не торопиться. Хотелось продлить эту прелюдию как можно дольше, потому что сейчас моей выдержкой играл самый желанный человек. – Ваше достоинство сейчас в моих руках, и я обещаю быть к нему крайне внимательным, - выдает Алексей, и я всхлипываю одновременно и от смеха, и от удовольствия.       Он отпускает меня, и я с трудом расставляю фигуры на доске. Подрагивают руки от нетерпения, в глазах темнеет от пульсирующего во всем теле возбуждения.       Мне выпадет играть белыми, ему – черными.       - Так значит, Алексей Николаевич, вы утверждаете, что в шахматах вам нет равных? – невинно спрашиваю.       - До этого никто не жаловался, - он выгибает одну бровь и пристально смотрит на меня. Вот тебе и скромник!       - И как давно не жаловались в последний раз? – допытываюсь я.       - А вот с этим хуже… - вздыхает он. – Вынужден признать, что давно.       Я пытаюсь скрыть довольную улыбку. Мне льстит мысль, что к этому телу значительное время никто не прикасался. Мудак я, знаю.       - Наверно, что-то около месяца назад в последний раз… - заканчивает он, и улыбка исчезает с моего лица.       - Что? Ты… Ты же говорил… - я начинаю заикаться от возмущения. То есть он признался, что влюбился в меня едва ли не с первого взгляда, но ему не мешало это с кем-то трахаться? Про себя я молчу. С меня взятки гладки.       Леша заходится в смехе, глядя на мое растерянно-возмущенное лицо.       - Ай-ай-ай, Петр Сергеевич, опять ревнуете?       - Я что-то не вижу тут повода для смеха, Алексей Николаевич! Ваша распущенность травмировала мою душу.       - Петь, я шучу, - говорит успокаивающим голосом Леша, дотрагиваясь до моей руки. – У меня уже года полтора никого не было.       - Ах ты ж… - я перегибаюсь к нему через шахматную доску и тягуче, медленно целую. – Я буду нежным, обещаю.       - Если выиграешь, - пожимает плечами Алексей с невозмутимым видом…       И я проигрываю. Он опять меня сделал! Нет, мне явно стоит приналечь на шахматы. Я тупо смотрю на красиво разыгранную им партию и сглатываю. Вообще-то, такое у меня будет в первый раз…       Алексей отставляет в сторону доску и решительно ко мне приближается, берет за подбородок и шепчет мне в губы:       - Петя, это всего лишь игра…       - Нет, нет, - мотаю я головой, чувствуя, как от одной мысли, что он, именно он будет мной обладать, меня накрывает новой шквальной волной возбуждения. – Я люблю тебя. И хочу. До искр в глазах. И тебе я доверяю. Даже больше, чем себе. Точнее, себе я вообще не доверяю… Леша, я хочу, чтобы ты знал… Через мою постель…       Но он не дает мне договорить, обрывая:       - У нас своя история, Петя. Другие меня не интересуют.       - Мой славный художник… А рисунок на эту тему будет? – улыбаюсь.       - Обязательно, - и он увлекает меня за собой в рай…       Обжигающих вдох… Трудный выдох. Горячо, влажно. Смятая простыня, отброшенное в сторону одеяло, раскиданные по кровати подушки. Мягкий свет фонарей сквозь полупрозрачный тюль. Капельки пота, срывающиеся с его лба, прилипшие к щекам пряди, приоткрытый рот, внимательно следящие за моей реакцией глаза из-под приопущенных ресниц. Он нежен, внимателен, ласков. Действует не торопясь, сводя с ума долгими ласками.       Я не сдерживаю криков, мое тело выгибается, сведенное сладострастной судорогой, я чувствую его и хочу стать частью его существа, насквозь им пропитаться - его запахом, его дыханием…       Он почти не издает никаких звуков, лишь иногда с его губ тихим шелестом срывается чувственное:       - Мой… Прекрасный… Король…       Я ни с кем и никогда не был так предельно честен и открыт в телесном плане, я только пользовался и брал, и мне кажется, я наконец понимаю значение выражения – заниматься любовью…       - Может, ты меня все-таки отпустишь? – улыбается Алексей, пытаясь высвободиться из моих объятий.       - Нет.       - Я бы в душ хотел… - намекает он.       - Нет.       - Может, вместе пойдем? – предлагает Леша.       - Идеально, - соглашаюсь я.       Мы целуемся под струями теплой воды. Сдается, мне никогда не надоест это занятие, хотя до Алексея я мало кому позволял себя целовать, не говоря уже о том, чтобы сделать это самому.       Его волосы налипают, лезут ему в глаза, я убираю их и замечаю:       - Мне кажется, тебе стоит постричься. Сделать что-то очень стильное. Я, кстати, знаю одного отличного мастера.       - Н-да? – хмыкает Алексей, выискивая на полке взглядом гель для душа. – Только постричься? Может, еще есть предложения?       - Ну… Я бы тебя немного переодел. Пара хороших костюмов и дорогих рубашек.       - Ого! А еще? – Леша растирает по моему телу пенную жидкость.       Я оживляюсь, не чувствуя подвоха.       - Еще бы я тебе подарил часы. Такие, как у меня. Нет лучше! – исправляюсь я, подставляя под его руки спину.       - Клево, - соглашается Алексей. – Ты знаешь, я бы еще машину хотел. А то из моего района далеко до универа добираться. Да и с работы на такси недешево ездить выходит.       - Правда? Я могу! - оборачиваюсь к нему. – А какую бы ты хотел?       - Ну что-то классное, - пожимает он плечами.       - Ох, а хочешь завтра поедем и выберем. BMW… Мне кажется, тебе подойдет BMW.       - Отлично, я тоже так думаю, - Алесей уже с напором трет мне спину шершавой мочалкой.       - А на зимних каникулах я отвезу тебя в Тоскану, но сначала мы съездим в Лондон. Остановимся в шикарном отеле! Мы вообще можем хоть каждые выходные куда-нибудь с тобой ездить. Берлин, Барселона, Вена, Прага, Париж… Куда захочешь! – я погружаюсь в мечты.       - Петя! – не выдерживает Алексей и разворачивает к себе. – Ты ничего не попутал?       - Что? – все еще не понимаю я.       - Ничего! Придурок! – он бьет меня мочалкой по лбу, я морщусь от пены, потекшей по лицу. – Я не буду стричься, мне не нужны твои идиотские шмотки, я тебе, блять, не гребанная содержанка, чтобы возить меня по курортам и покупать машины. Понял?       Он отбрасывает в сторону мочалку и выходит из душевой кабины. Я с матюгами выкатываюсь за ним и застаю его натягивающим джинсы с сердитым выражением на лице.       - Ты куда? – волнуюсь я.       - Домой!       - Нет. Я тебя не отпущу! – восклицаю.       - А я тебя спрашивать не буду! – Алексей ищет глазами футболку, вспоминает, что она валяется в гостиной.       - Стой, Леша, погоди! – я хвостиком иду за ним, на ходу надевая спортивные штаны. – Ну чего ты так разозлился?       - Если ты этого не понимаешь – так посиди и подумай. У тебя все выходные на это есть! – взбешенно говорит Алексей, и я вдруг осознаю, что он действительно не на шутку рассердился.       - Леша, нет… Ну, пожалуйста. Ну, прости меня, - цепляю его за руку и дергаю к себе. – Я же от чистого сердца… Ну на кого мне еще тратить деньги, если не на тебя?       - А ты их вообще не трать! – взрывается Леша. – Они не твои! Заработай, блять, сам хоть тысячу и потрать ее тогда. На кого хочешь. А мне твои дебильные подачки не нужны! И если тебе не нравится, как я выгляжу и одеваюсь, какого хрена ты вообще со мной связался, а? У тебя вон… Полно в королевстве модных мальчиков и девочек…       Он высвобождает руку, находит под диваном свою футболку и идет в сторону холла. У меня ноги становятся ватными. И от его резких слов, а еще более того – от их справедливости.       - Леша… Леша, извини… Я дурак, хорошо, согласен. Но я просто привык так жить… Я не хотел тебя обидеть. И мне нравится, как ты выглядишь. И как одеваешься… - я уже на коленях готов умолять его остаться. Тороплюсь за ним, спотыкаюсь о чертов журнальный столик и с грохотом падаю, не удержав равновесие. – Блять! Сука! – выкрикиваю я от боли, так как серьезно приложился лбом о подлокотник дивана.       - Петя! Петя, с тобой все в порядке? – Леша кидается ко мне, присаживается на корточки и встревоженно меня осматривает. – Ты ударился? Где?       Да плевать, где я ударился! Я утягиваю его на пол, подминаю под себя и с победным видом сажусь сверху, прижимая его запястья к полу.       - Попался!       - Ты неисправим, - вздыхает Алексей.       - Леша, прошу тебя – извини меня, - серьезно говорю я. – Ты же знаешь, с кем я общался все это время. С тобой мне все в новинку. Я привык, понимаешь, привык, что все покупаю, все от меня ждут подарков и подачек. Но я готов, честное слово, я готов принять твои правила. Диктуй! Только не уходи…       - Неужели ты до сих пор не понял, что ничего мне от тебя не нужно? - устало произносит Леша, но я вижу, что он уже сменил гнев на милость. Его руки непроизвольно обхватили мои бедра. – Петя, запомни одно: это я могу тебе делать подарки, потому что умею зарабатывать. Я с 13 лет работаю. И ни в чем не нуждаюсь. Заруби себе это на носу.       - Леш… Ты тоже пойми кое-что: мы живем с тобой в разных мирах. И за возможность сейчас жить так, как мне вздумается, я еще заплачу свою цену. Поверь. Не все так просто, как кажется… - замолкаю. К сожалению, эта тема, на которую я не хочу говорить в эту важную для меня ночь. – Так что, не упрекай меня, пожалуйста… Я избалованный и испорченный – все верно, но с тобой… С тобой я вспоминаю о самом лучшем, что во мне есть. Поэтому забудь обо всем, что я тут наговорил… Об одном прошу – давай съездим со мной на зимних каникулах в Тоскану. К моим бабушке с дедушкой. Я очень хотел бы тебя с ними познакомить. Они удивительные. Такие же славные, как и ты. И мне бы хотелось, чтобы они знали – я больше не одинок. У меня есть ты.       - Хорошо, - Леша притягивает меня к себе, обнимая и целуя в макушку. Я прячу лицо в изгибе его шеи. – Но расходы пополам, - добавляет он.       - Вот ты упрямый… Как скажешь… - не хочу больше ссориться и спорить. Хочу вернуться к тому, на чем закончили. Хочу кое-что для него сделать… Чего точно никогда не делал сам, поэтому медленно стягиваю с него футболку. Скольжу губами вдоль его груди, живота, опускаясь все ниже…       - Что… что ты собираешься… - но договорить Алексей не успевает и с изумленным выдохом, застрявшим на его губах, откидывается назад. Запускает руки в мои волосы и бормочет:       - Это… Это, типа, извинение?       Я на мгновение приподнимаю голову:       - Это, типа, вторая партия… Мне кажется, пора сравнять счет…       - Ох, уж эти шахматы… - проговаривает Леша и срывается на тихий стон. Черт, а я хорош!       Мы лежим в обнимку на полу, на мягком ковре. Я обвожу скулы Алексея пальцем, иногда целую его в прикрытые веки. Он почти дремлет, но на его лице блуждает блаженная улыбка.       - Хорошо… Я постригусь, - внезапно говорит он. – Что там у тебя за мастер?       - Самый лучший! – говорю. – Петровичем зовут.       Леша приоткрывает один глаз и непонимающе на меня смотрит.       - Твой водитель? Николай Петрович?       - Ага, - смеюсь. – Он меня с детства стрижет - я маленьким ненавидел парикмахерские. У меня вообще серьезные проблемы с социальной адаптацией были – я же в садик не ходил, болел все время. Всю начальную школу тоже пропустил. Любые общественные места ненавидел. Вот он меня и стриг. Сначала простенько, потом руку набил, а сейчас – че хочешь тебе на голове выстрижет! Считай, за двадцать лет практики мастером стал…       - И ты, наверно, уже придумал, какая стрижка мне нужна? – любопытствует Леша.       - Да, - осторожно говорю я. – Придумал… Только не злись. Ты красивый. Очень-очень красивый. Просто божественно красивый! – торопливо объясняю. –- Но мне хочется открыть твой лоб и вот отсюда нужно убрать… - выправляю его пряди из-за ушей.       - Петь, а ты тогда от моего божественного великолепия не ослепнешь? С открытым-то лбом и ушами… Я ж п…ц какой неотразимый стану! – замечает Алексей, едва сдерживая смех.       - Опять издеваешься?       - Да ладно. Делай, что хочешь. Только налысо не надо – об одном прошу, - все еще стебется Леша.       Я снова убираю пряди его волос, тяну за собой.       - Пойдемте спать, Алексей Николаевич...