Тюрьма. Весенняя боль

Отвратительное удовольствие. Чуткий ствол чрезмерно давил на затылок. Дрожащий палец неустрашимого охранника в любой момент мог соскользнуть, и только этот весьма досаждающий фактор заставлял заключённого держать свой поганый язык за зубами. А ведь ребята попались не из робкого десятка. Нелепая игра навеяла скуку, и он с гулким восхищением вспомнил свою одиночную камеру. Всего три слова не дали ему сойти с ума в той кромешной тьме. Жизнь. Власть. Возмездие. Что-то мокрое растеклось под коленями, возможно даже собственная рвотная масса, но он не мог определить точнее. Даже по запаху. Даже по плевкам со стороны полицейского. Ноги гудели от напряжения, мышцы сводило в судорогах, но он лишь упрямо стискивал зубы. С досадой стискивал зубы. До мерзкого скрежета. И всё оттого, что он не мог заставить ублюдков в форме сиюминутно закопаться в собственном дерьме. С икающим рёвом автомобиль подпрыгнул на неожиданной кочке, и заключённый рывком подался вперёд, лишь бы не воспроизвести оставшееся содержимое желудка на собственные брюки. Что там было и почему не хотело перевариться, осталось загадкой для замученной памяти. Но отравленный вкус едкой слюны нёс в себе аромат сырого мяса. В этот момент он дал себе незыблемую клятву. Он больше не позволит себя унижать. Фургон плавно остановился. Кто-то стащил повязку с его невидящих глаз. Мерзкое смятение охраны зашкалило за норму приличия. Такие решительные, они при первом же упоительном вдохе пленника попятились к противоположной стене фургона и затрещали убийственными лазерами. Они не знали, чего могли ожидать. Да он и сам толком не знал. — Пиу-пиу, — загоготал один из полицейских, взъерошив пушкой засаленные волосы заключённого. Остальное стадо поддержало этот нервозный хохот. А на лице пленника застыло прекрасное спокойствие. Он знал, что выживет. Для этого не требовалось богатого воображения. Его блистательное существование не могло закончиться на облёванном полу бронированного фургона. — Ну что, девочка? — кто-то неустрашимый отвесил ему решительный пинок в спину, отчего заключённый упал лицом в рвотную массу. Его небрежно схватили за плечи и выволокли из автомобиля. Затёкшее тело бесшумно рухнуло на холодный бетон. Замок за спиной щёлкнул, и освободившиеся руки лениво сползли со спины. Охрана с опаской отступила назад, и, как только безопасное расстояние было ими достигнуто, по телу пленника расползлись красные точки прицела. Перрон представился невзрачной площадкой, у которой примостился вагон. Зато сам вокзал напоминал куполообразный дворец, вот только с потолка свисали многочисленные датчики и камеры. Кладбище последних мгновений свободы. — Встать! — монотонный голос компьютера донёсся из микрофона. Преступник безразлично, словно это не доставляло ему особенных неудобств, упёрся обожжёнными ладонями в площадку и медленно поднялся на окаменевшие ноги. Они не могли сломить его. Не сейчас. Да и никогда. Жизнь у него имелась в избытке. — Заключённый. Номер. Двести. Двадцать. Шесть. Медленным шагом войдите в вагон и положите обе ладони на сенсоры. Он перестал щуриться и оставил попытки заметить хоть какое-то движение в узких окошках стен. С места он не сдвинулся, лишь с безудержным остервенением озирался по сторонам. Судя по съеденным ржавчиной крюкам, висевшим на противоположной стороне от рельсов, это место служило для забоя скота. И сейчас с ним обращались как с необъезженным животным. Выхода не было. Лишь открытая площадка. Куда бы он ни кинулся, прицел мог успеть сработать. Но новичок строил свои коварные планы, и кровавые дыры на собственном теле никак в них не вписывались. — Тащи свой зад сюда, — с недовольством проговорил низкий голос. Дверь отъехала, и из устрашающей пасти серебристого вагона неведомым образом появился незнакомец. Его глаза горели азартом, словно он жаждал первосортного представления. Это были глаза, соскучившиеся по виду крови. Незнакомец с разочарованием сделал шаг назад, пропустив новичка в поезд, но мрачного взгляда не отвёл. Тот лишь фыркнул, подошёл к сенсорной панели и почувствовал исходящее от неё тепло. Пальцы рук наконец отогрелись. На мочевой пузырь изо всех сил давила нужда, но новичок лишь сильнее стиснул зубы. Он бы никогда не попросил о помощи. — Заключённый. Номер. Двести. Двадцать. Шесть. Опознан. Пожалуйста, оставайтесь в тамбуре до начала движения. Отправление через двенадцать минут тридцать пять секунд. Входная дверь закрылась и щёлкнула массивным замком. Новичок скосил взгляд. Незнакомец оказался немногословным. В его внешности не было ничего особенного: таких целыми пачками резали в развалинах старых городов. Искатель приключений, словивший себе несомненное удовольствие в виде правительственной тюряги. В меру худой, но не тощий. Он выглядел совершенно недовольным. Слишком мрачным. — Имя, возраст, талант? — голос незнакомца оставался бесстрастным, однако несколько злобных морщинок выступили на его лбу. У него было явно скверное настроение. Наверное, оно никогда не изменяло ему. Новичок не ответил, даже не пошевельнулся. Его руки вдавливали сенсорную панель, и он наслаждался её утихающим теплом. С нелепым весельем он понимал причину такого холодного приёма. Новый человек нёс хаос в сложившийся порядок. И новичок безмолвно поклялся, что оправдает их ожидания. Что однажды тюрьма вздрогнет от одного только его взгляда. Но чуть позже. А сейчас наклёвывалось первое стоящее развлечение за несколько недель отсидки в одиночке. Он дразнил местного авторитета. Он чувствовал, как на его руках от напряжения воспламеняются волоски. Потрясающее ощущение. — Не ответишь? — голос грозного незнакомца прозвучал ровными нотами. Годами отточенный навык. Он вытянул из-за уха дешёвую сигарету с коричневым фильтром. — Жизнь — не плёнка. Не перемотаешь. Что будешь делать, когда двери откроются? Новичок хмыкнул и окинул философа заинтересованным взглядом. Он не собирался искать смысл жизни ни в прогнивших стенах тюрьмы, ни в мчащемся по рельсам поезде. Его волновали лишь три слова. Жизнь. Власть. Возмездие. — Ты не дотянешь до Примаверы, — незнакомец покачал головой, словно только что потратил минуты своего ценнейшего времени на очередную жертву собственного эгоизма. — Я Стоун. Ранг — валет. Лохматая бровь на лице новичка с изумлением изогнулась. Бред. Он бы прыснул смехом, если бы его не волновало количество зубов в собственной челюсти. А он хорошо понимал, что должно волновать, а что нет. О Примавере ходили легенды. Закрытая тюрьма для особо и потенциально опасных преступников. Значит, ублюдки из судейской палаты вместо психиатрической клиники приговорили его к реальному сроку. Он открыл было рот, чтобы что-то ответить, но тут же выдохнул и взял себя в руки. Ни единого звука не слетело с покрытых гадкой корочкой губ. — Не лезь на рожон, эта игра не стоит свеч, — обломил его размышление Стоун. Его лицо казалось темнее тучи. Новичок лишь загадочно улыбнулся, хотя и стал подозревать свой радужный оптимизм в несостоятельности. Стоун продолжил смотреть на него волком. Ведь философом он был гораздо реже, чем слышал предсмертные вздохи людей. И сейчас он едва сдерживался от соблазна взглянуть на конвульсии самонадеянного новичка. — До открытия дверей осталось тридцать секунд, — предупредил голос из микрофона. Поезд дёрнулся и ритмично застучал колёсами по рельсам подземного тоннеля. Дверь в общий коридор открылась. Новичок с дерзким выжиданием заглянул в безрадостные глаза Стоуна, но тот уже не был настроен на беседу. — Не выкобенивайся. — Мне бы поссать, — признался новичок. На его пересохших губах заиграла самая едкая насмешка из его коллекции. Стоун раздул ноздри. За этим движением последовал удар. Новичок почувствовал режущую боль: чужой кулак приземлился едва ли ниже уровня глаз. Снова удар по лицу. Новичок потерял равновесие, ударился затылком о железные прутья оконной решётки, поднял руку и осторожно прикоснулся к раненому месту. Языком прощупал десну. Дьявол. Один зуб зашатался. А у него не было лишних зубов, чтобы дарить их угрюмому выродку. И у него не было запасной одежды, чтобы обделаться на месте. Жилистые руки Стоуна схватили его под локоть и потащили к ближайшей открытой двери. Тёмная комната занимала добрую часть вагона, не меньше половины площади. Посередине стоял стол, на нём — лампа. Как в дешёвых детективах. Широкий луч света бил по глазам. Его ни о чём не спросили, лишь подсечкой лишили опоры, поставили на колени и заломили голову назад. Чьи-то руки обхватили и зажали его шею. Новичок даже при особом желании не смог бы пошевелиться. Кто-то еще незнакомый подошёл спереди, присел на корточки и присвистнул, заметив в его глазах дикую ярость. Вот эту снисходительную ухмылочку злопамятство новичка поклялось не забывать. Он решил содрать её собственными руками. Ублюдки поджидали его. Подонок Стоун спокойно наблюдал из дальнего угла комнаты, натравив на него своих зубоскалов. Его вновь ни о чём не спросили. Перед лицом мелькнула ещё одна сигарета с грязно-коричневым фильтром. Молодой незнакомец, совсем еще мальчик, последний раз затянулся ею и помотал тлеющим окурком перед его носом. Мягкие пальцы задумчиво прошлись по спинке носа новичка, как бы оценивая её прочность, обвели носогубную складку, на мгновение проникли меж губ. — Я просто уничтожен твоим самодовольством. Не хочешь знакомиться? — дразнящим голосом незнакомец распределил роли. Этот мальчик был не меньшим злом, чем Стоун. По бешеным искрам в его глазах можно было догадаться, что он не хотел задавать вопросы. Но был вынужден, потому не был главным. — Беседа — не самая лучшая из моих затей. Сильный удар в живот пришёлся как раз на вдох. Новичок захлебнулся слюной и воздухом. Он наклонился вперёд, согнувшись в спазме, но следующий пинок в бок обрушился уже через мгновение. Он пропахал старый линолеум щекой и правым плечом. Расшатанный зуб дал о себе знать. Новичок молчаливо клялся, что поставит их на колени. Что он заставит их жрать собственное дерьмо. Его перевернули на спину. Грубые пальцы нажали на челюсть, заставив рот открыться достаточно широко. Недотлевший окурок обжёг язык. Его умело затушили во влажном рту. Новичок замотал головой, но его заставили сомкнуть зубы и проглотить фильтр. Того, кто так трепетно относился к своей пище. Он сглотнул обильную слюну. Радости на лице мальчика-садиста он так и не увидел. Его застилала прежняя снисходительность. У этой игры в наказание была своя цель. Тяжёлая нога опустилась на живот. И именно в этот дурной момент новичок вспомнил: ему нужен был туалет. И только в этот дурной момент он понял, что его собирались унизить, а не покалечить. Эти лица, укутанные темнотой, знали своё дело. В болотных глазах новичка отразился ужас, который он не успел вовремя скрыть. Беглый взгляд поймал лицо философа. Значит, Стоун. Ранг — валет. Он стоял поодаль, не вмешиваясь в чужие аморальные дела. Было в нём что-то величественное, не позволявшее опуститься до уровня общей массы. Он ко всему относился с презрением. — Начинай скулить, — прошипел садист, вновь обратив на себя внимание. Он улыбнулся во все зубы. Белые, ровные, слишком идеальные для такой мерзкой падали. Новичок прикусил губу. Зря. Он захлебнулся в собственном стоне. Дикая боль могла согнуть его пополам, но он уже лежал в этой побеждённой позе. Его пинали ногами. Чувствительно, но не ломая костей. Они топтали его гордость. Заставляли сдаться. Но они не знали, что в его скупых мечтах уже вздёргивались на одиноких лампах. Они не знали. Они продолжали наказывать его за несговорчивость. А он лишь чувствовал, как моча расползалась по его ногам. Никто не проронил ни слова. «Они хотели видеть мой талант», — вдруг осенило новичка, и он расхохотался. Дикий смех переходил в ядовитую истерику окровавленных губ, ведь он раскусил этот коварный план. Они хотели, чтобы он отчаялся. Отчаялся и показал свою способность убивать. Но он не мог позволить себе такую роскошь. — Хватит с него, — едкий шёпот заставил всех вздрогнуть. Тишина стала более выразительной. — Я Туз. Даю тебе ранг семёрки, — голос невидимки окрестил дрожащие стены. — Но ты мне не нравишься. До встречи в Примавере. Последний удар ботинка пришёлся по лицу. Новичок потерял сознание, так и не поймав лицо своего главного врага.