Записки на коленке

— Максвелл, ты должен… — Хелена, — вздохнул он, потерев пальцами переносицу. — Дорогая, я ничего и никому не должен. Ни тогда, ни сейчас. Тем более ему. — Хватит вести себя, как маленький ребенок, — жестко сказала она. — Мне всегда казалось, что ты умнее всего этого. — Значит, тебе казалось. Этот разговор продолжался уже с час, и к какому-либо консенсусу они так и не пришли. Хелена позвонила Максвеллу утром, без всякого приветствия заявляя, что он должен сейчас всё бросить и лететь в Манчестер. Потому что у Златана очередные неприятности. Потому что Златану плохо. Максвелл всё это понимал, слышал из новостей, безумно сопереживал ему, но не собирался никуда ехать. Об этом не шло речи. С того момента как Златан, собрав свои вещи и заявив, что в Англии он будет развиваться, и вообще, именно из-за Максвелла, который тянул его вниз, словно якорь, он не мог и не представлял, как двигаться дальше — они больше не разговаривали. Максвелл умел отпускать, а Златан хорошо справлялся с разрывом контактов. И всех всё устраивало, до пресловутой травмы, которая поставила под угрозу дальнейшую карьеру Ибрагимовича. И вот теперь Хелена звонит ему, как ни в чем не бывало, будто бы ничего не произошло, и заявляет, что Златану нужна поддержка. — Максвелл, ты его друг, ты нужен ему. Он не говорит тебе, но это так. — Хелена, ты мне звонишь, не он, — резонно заметил тот. — Ты пытаешься уговорить меня приехать. Допустим, я сделаю, как ты хочешь, и что я получу? Порцию сарказма, кучу разговоров и рассказов о том, что ему не нужна жалость? Ты же сама всё знаешь, зачем ты хочешь, чтобы я снова влез в это дерьмо? — Потому что ему плохо и никто, кроме тебя не сможет его поддержать, — сухо сказала она. — Прости, если потревожила, умолять я тебя не стану, можешь продолжать тешить свое самолюбие. С этими словами она положила трубку. Отлично, теперь всё выходило так, будто это Максвелл уперся рогом и не желал вести себя как человек. Он ненавидел эти манипуляции. Ненавидел, когда на него пытались давить, выдавая всё это за желание сделать как лучше. Отношения со Златаном закончились безобразно, больно, слишком больно для них двоих, Максвелл даже не был уверен в том, что он всё еще оправился от этого, но это вовсе не означало, что он хотел заново переживать это дерьмо. Окунаться во всё это вновь, делая вид, что ничего не произошло. Он больше не хотел слышать оскорбления. Златан всегда говорил, что Максвелл не уважал себя. Теперь зауважал. И пусть он удавится. Вздохнув, он вернулся на кухню, собираясь продолжить прерванный завтрак. Джулия, его понимающая, мудрая Джулия, успела отправить девочек по делам и села рядом, обняв. — Ты же переживаешь за него, — негромко сказала она. — Он же твой друг. О, как же она мало знала. — Был другом, милая, — натянуто улыбнулся Максвелл. — Теперь он в другом клубе, так бывает. — Так не бывает. Вы часто играли в других клубах, но это никогда не означало то, что вы прекращали общаться. Он же даже приезжал к тебе на день рождения. О, да. Приезжал. Максвеллу в тот момент казалось, будто он в каком-то дерьмовом фильме. Натянутые улыбки, позирования на камеру и тягостное молчание после. Казалось, они тогда ничего кроме общих фраз друг другу и не сказали. Казалось, Златан приезжал только ради того, чтобы в прессе потом сказали, что он хороший и понимающий друг. Отличный был день рождения, ничего не скажешь. — Джул, у нас все с ним очень сложно, Златан сложный чело… — Тем не менее, — перебила его она. — Вы всегда понимали друг друга. Только ты знал, чего он действительно хочет. И видел его настоящего. — Да, но я перерос это. Я понял, что не хочу пробираться через тонну дерьма, пытаясь понять истинный смысл его слов. От этого устаешь. — Я знаю, — Джулия подлила ему чай. — Я знаю, что ты не заслуживаешь такого отношения к себе, но, любимый, он сейчас один на один с этой проблемой и ему страшно. — Ты тоже считаешь, что мне нужно всё бросить, лететь в Манчестер и вытирать ему сопли? — Я так не считаю, — покачала головой она. — Я считаю, что у тебя есть право решать, что тебе выбрать, есть право обижаться на него, но, извини меня, проигнорировать ситуацию ты права не имеешь. Не сейчас. Не после стольких лет. И не надо говорить мне, что тебе всё равно и ты не скучаешь, Максвелл. Не надо врать, я не люблю этого. Ваши игры затянулись, ты сам это видишь, так будь же смелее, либо выкини его из жизни окончательно, как последняя сволочь, и живи со спокойной душой, либо хотя бы позвони и спроси, как он. В соседней комнате послышался плач Жуана, и Джулия, извинившись, пошла к нему. Максвелл закрыл лицо руками. Ему предстоял определенно не самый простой выбор в его жизни. *** Манчестер встретил Максвелла проливным дождем, что, в общем-то, подходило к его настроению. Да, он сдался. Да, решил приехать. Как друг, знакомый. Возможно, просто из приличия, и чтобы не видеть взгляда Джулии, которая, хоть и больше не говорила с ним на эту тему — явственно намекала. Еще он вез всякие сувениры от команды, которая хотела его поддержать, все-таки в ПСЖ у Златана сложились приятельские отношения, по крайней мере, с половиной ребят. В общем, оправданий у него было масса. От Хелены он узнал, что Златан дома, так как в больницу ложиться он категорически не захотел и сказал, что вернется только на время операции. В его стиле. Подъехав к огромному, вычурному зданию, Максвелл вздохнул, нагибаясь, и доставая ключ из-под коврика, тоже подарок Хелены. Она предусмотрительно уехала, забрав сыновей. В доме было тихо и как-то тоскливо. Чувствовалось, что что-то произошло. Максвелл как мог старался отгонять от себя странные мысли и щемящее чувство в груди. В кармане лежал билет домой, датированный сегодняшним числом. Он не планировал задерживаться надолго. Проходя по шикарно обставленному дому, Максвелл невольно удивился тому, как же быстро они успели обжиться, он еще здесь не был, да и не горел желанием, и поэтому всё это добавляло еще больше неловкости. Златан был в спальне, лежа на огромной кровати и бесцельно листая каналы. Сначала он даже не заметил Максвелла или сделал такой вид, и только потом, обернувшись, удивленно вскинул брови. Максвелл нерешительно топтался на месте, все слова, что были в его голове куда-то испарились. Он видел Златана, слегка помятого, бледного, явно не спавшего всю ночь Златана. Он видел, каково ему. Он видел, что тот держался из последних сил. И… он просто не находил слов. — Я сплю? — Хрипло спросил он. — Или ты действительно притащил свою задницу из самого Парижа? — Златан, я… — Ты прилетел сюда, чтобы выразить свою жалость? Можно было отправить сообщение, — пожал плечами он. — Ты прилетел сюда, чтобы позлорадствовать? Можно было также отправить сообщение, в любом случае, у тебя был намного более простой выход из положения. Максвелл вздохнул, у Златана был такой тон, будто бы это он виноват во всех бедах. Будто бы это он был инициатором их расставания. Впрочем, как и всегда. — Что говорят врачи? — Что это не твоего ума дело. — Я читал, что возможно, тебе придется завершить карьеру. — Хера с два, пусть они катятся в жопу со своими предположениями. И ты катись. Ему нужно было развернуться и уйти. Ему нужно было хлопнуть дверью как можно громче. Ему нужно было спешить на самолет. Но… он почему-то не мог. Не мог просто так уйти. Их связывало столько, что даже то расставание выходило каким-то незаконченным, ненастоящим. Их связывало столько, что становилось страшно от того, что это мог быть их конец. — Златан, почему? — Спросил Максвелл, подходя к нему и садясь на край кровати. — Почему всё так? Почему ты делаешь это? Тот молчал. Поджав губы, он смотрел куда угодно, только не вперед. Максвелл отлично знал это выражение. Он знал всю мимику Златана. — Я уйду, я уйду и больше никогда не появлюсь в твоей жизни, раз ты так хочешь, но просто ответь мне, чем я заслужил такое обращение? Пауза затягивалась. Было физически неприятно находиться в этой комнате, воздух можно было резать ножом. А потом… потом в Златане будто что-то переменилось. Маска безразличия и ненависти слетела с его лица, да с таким свистом, будто это всё происходило на самом деле. Теперь Максвелл видел перед собой совершенно другого человека, он будто постарел лет на десять, и ему стало страшно. — Я видел, что в ПСЖ не буду двигаться дальше, — глухо сказал Златан. — Я видел, что из года в год буду биться об одну и ту же стену. Мне было душно. Ты меня душил. Мне было проще бороться с этим, не оглядываясь назад, не смотря на тебя. Мы столько времени были рядом, и я просто не мог всё бросить. Из-за тебя. Это всё из-за тебя. Когда поступило предложение из Англии, я не задумывался. Я знал, что мне это нужно, и я также знал, что ты не сможешь поехать за мной. Я боялся, что нас убьет расстояние, время, я… я просто выбрал наиболее верный путь. Макссвел сжал челюсти. — Для себя. Ты выбрал наиболее верный путь для себя, долбанный ты кретин, — вся ненависть, вся та боль, что копилась в нем долгое время, выплескивалась наружу, оставляя за собой некрасивые следы. — Ты всегда думаешь только о себе, Златан. Ты просто откинул меня, даже не спросив. Даже не пытаясь решить всё это, потому что тебе было не интересно. Тебе интересен только ты и твое собственное благополучие. Ты даже не знаешь, что я чувствовал тогда, когда ты всё это говорил. Ты даже не представляешь, сколько раз я умирал, когда все, абсолютно все спрашивали меня о том, почему я не поехал тебя провожать, почему я не знаю, как у тебя дела. Ты не представляешь, через что я прошел, когда человек, которого я люблю, просто вытер о меня ноги. Зачем ты приехал на мой день рождения? Златан слушал всё это, а его лицо с каждым словом серело всё больше, будто бы он испытывал физическую боль от всего этого. — Я хотел тебя увидеть. Я не мог спать и захотел тебя увидеть. — Видишь, ты опять послушал только себя и свой внутренний мир. Как же, наверное, тяжело, когда в собственном королевстве что-то идет не так? — Так будет лучше, Максвелл. Мы должны всё это перерасти. — Заткнись, — оборвал он. — Я не верю ни единому твоему слову. Это не твои мысли и не твои слова, я не знаю, кто тебе вдолбил эту херню в твою тупую голову, но лучше скажи мне правду. Я устал слушать о том, что нам надо двигаться дальше, что я ничтожество, а тебе еще покорять вершины. Я устал от всего этого дерьма. Спрашиваешь, зачем я приехал? Я не знаю. Хотел посмотреть на тебя еще раз. — Посмотрел? — Вскинул бровь Златан. — Да пошел ты. Я не понимаю, почему всё это время цепляюсь за тебя. — Я тоже этого не понимаю. — И я больше не потревожу тебя. Теперь окончательно. Надеюсь, ты счастлив. Максвелл встал, оставляя пакеты с сувенирами. Его всего трясло, трясло от осознания, что все это происходит с ним. Он ушел, хлопнув дверью, громко, как и собирался. И это было единственное, что он сделал верно. Вычеркивать человека из жизни едва ли не так же сложно, как и пускать его, зря люди говорили, что это просто. В их жизнях ничего и никогда не было просто. Говорят, если любишь — отпусти. — Вот и пошел на хуй, — прошептал Максвелл, удаляя номер из телефонной книги. *** Златан моргнул, отгоняя от себя наваждение. Все-таки, нужно было пить поменьше обезболивающего. — Я сплю? — Хрипло спросил он. — Или ты действительно притащил свою задницу из самого Парижа? — Златан, я… — Я тоже скучал. Максвелл запнулся, а потом расхохотался, так открыто он не смеялся уже очень давно, кажется, целую вечность. А Златан всё смотрел на него, понимая, какой же он мудак. Сколько времени он потерял. — Тебе таблетки в голову ударили, да? — Улыбнулся Максвелл, присаживаясь на край кровати. — Вообще, это мне на руку, — заверил его Златан. — Вся моя родня обещалась приехать, и мне нужно их как-то воспринимать. — О, ну, да, это аргумент, — хмыкнул Максвелл. И как-то само так получилось, что их руки нашли друг друга. Как-то само вышло, что та стена, которую они возводили друг перед другом — дала трещину. Как-то так получилось, что аргументы в пользу взаимной ненависти потеряли свою силу. — Как ты? — прошептал Максвелл, сжав его ладонь. — Мне стыдно и страшно. Чертовски страшно. Они больше не будут совершать ошибки. Они повзрослели.