Записки на коленке

Эдинсону порой кажется, что в Давиде живет вечное дитя. Как будто какая-то колдунья заключила в нем ребенка и ни в коем случае не дает ему свободу. А может это Давид не хочет отпускать от себя дитя, живя духом противоречий. Может быть, Давид перечитал Питера Пэна и вообразил, что на его плече живет фея Динь-Динь. В любом случае, это бы объяснило, зачем Давиду вести себя как ребенок, дурачиться, вызывая у всех если не смех, то, по крайней мере, улыбку. А может быть, Эдинсон искал оправдания его поведению, потому что сам не хотел принимать факт, что взрослый человек может резвиться ночи напролет. Он упорно искал дыру в этом веселье. Упорно пытался выхватить хотя бы взглядом, хотя бы жестом то, что скрывал в себе Давид. Но, видимо, единственное, то он скрывал – это утроенную энергию. Потому что кроме нее он не видел ничего. Давид, казалось, совсем не мог усидеть на месте, приставая ко всем и совершенно не расстраиваясь, нарываясь на грубость в ответ. Наверное, Эдинсон никогда не узнает секрет веселого парня. Давид действительно всегда смеялся. Он с детства выучил, что если тебе плохо, сделай так, чтобы было хорошо. Переверни все с ног на голову и будет тебе счастье. Так ему даже мама говорила. Он любил шутить над одноклубниками, любил корчить лица на камеру. Он любил привлекать к себе внимание. Потому что это хорошо. Потому что приятно жить, обласканный чьим-нибудь взором. Приятно понимать, что вместе с тобой смеются. Ему нравилось вызывать улыбку у самых, казалось бы, серьезных людей. Но больше всего Давиду нравилось смешить Эдинсона. Пусть сначала он и не поддавался на провокации. Пускай все было не так просто. Главное же конечно результат. Главное же, что в карих глазах загорелся интерес, что появилось желание. Желание узнать поближе. Желание быть лучше. Как-то незаметно друг для друга они сблизились. У них было немного общего, но они восхищались друг другом. Что уж говорить, Эдинсон чувствовал себя свободнее рядом с Давидом, а Давид чувствовал себя более уверенным. Взаимопомощь, не так ли? Постепенно, кроме любви к кривляниям у Давида появились новые привычки. Он любил втягивать в свои авантюры Эдинсона. Любил с ним фотографироваться. Любил утягивать его в какой-нибудь темный угол и целовать до умопомрачения. А Эдинсон любил поддаваться на любую провокацию. Он любил, когда Давид сравнивал его с графом Дракулой, не объясняя, почему. То ли всему виной его внешность, то ли то, что он любил кусать его нежную шею. Но самое главное – Эдинсон любил того ребенка, что жил в Давиде. Того, кого никто не мог увидеть. Эдинсон узнал, что скрывает Давид за закрытыми дверями. И это «что-то», нерастраченная детская нежность, которую можно пить и дарить сполна. Это «что-то», искренняя любовь, которую можно впитывать в себя. Это «что-то», сам Давид. Но об этом Эдинсон не расскажет никому.