Записки на коленке

Мигель никогда не играл на полутонах. Всегда старался идти до конца, уйти в ту крайность, после которой не возвращались. Маринато не любил острых углов. Он стремился сгладить все несостыковки, избегал риска лишний раз. Но при всём при этом, он никогда не врал. Всегда был честен и с собой, и с болельщиками. Мигель никогда не искал «связи на одну ночь». Это было неприемлемо ни для его воспитания, ни для его статуса. Маринато никогда не был жадным до секса. В его жизни было столько эмоций и адреналина, что он вполне мог бы обойтись обычной дрочкой. Мигель всегда умел делать исключения. Маринато всегда умел уступать. *** Как так получилось, что они с завидной регулярностью оказывались в одной постели — сложно понять. Да и нужно ли? Мигель всегда отшучивался, что решающим фактором стало то, что они говорили на одном языке. Маринато не стремился объяснить, лишь весело разводил руками. Об их дружбе знали немногие, а о том, что скрывалось за дверью, и вовсе единицы. Нико, например, считал, что в «Зените» у легионеров особая тенденция на вратарей. А так как последние уже заняты, то Мигель переключился. Ян считал, что это всё может глупо для них обернуться. Добавляя при этом, что почему бы и не рискнуть. Они никогда не обсуждали то, что происходило между ними. Хотя бы потому, что на ту же любовь это не тянуло. Но и простым сексом явно не было. Мигель называл это взаимопомощью. Маринато называл его придурком и говорил, что это у них особая дружба такая. Но, как бы то ни было, им было хорошо вместе. Хорошо изучать друг друга, хорошо дышать одним воздухом. — Я не хочу в тебя влюбляться, — как-то по-серьезному обреченно сказал Маринато. — Тебе и вовсе необязательно, — Мигель ласково перебирал его волосы, теряясь в омуте глаз. Они сидели на крыше, смотря на питерские белые ночи. Маринато смотрел на небо, а Мигель, сидя у него на коленях, смотрел на него. — Но мне кажется, я влюбляюсь, — Маринато касался кончиками пальцев боков Мигеля. — Просто не говори себе об этом, и все обойдется. Они не имели права влюбляться друг в друга. Было бы несправедливо все вот так глупо разрушить. Маринато молчал. Он не любил острые углы, а любовь подразумевала порезы. Мигель тоже молчал, целуя линию скул. Он не любил полутона, а любовь подразумевала брызги красок. Такие вот разные взгляды на одну проблему. Но пока они не столкнулись с этим окончательно, пока не разбились о риф противоречий — все могло подождать.