Центурион, или История любви и предательства

Гаремы, покои главы клана и блок с запасами - всё это находилось в одной и той же огромной постройке, охраняемой снаружи. Джеральд прокрадывался по извилистым коридорам, прислушиваясь к каждому шороху. Днем он ничего не ел и почти не пил, только еле-еле смачивал губы водой, отговариваясь нездоровьем. Но все равно его мутило. Бросало то в жар, то в холод. Он нащупал в потемках склада полупустой мешок и спрятался там. Не видел, среди чего прячется - какая-то местная гадость, наощупь похожая на картофель, но более вонючая. Он зарылся в запасы, не обращая внимания на вонь. Дышать сквозь крохотную дыру в мешковине было трудно, каждая пылинка чувствовалась в легких. Джеральд вовремя успел - вскоре пришли слуги, ответственные за перевозку. Судя по голосам и отдельным словам, "старший" ругал "младшего" за то, что не все мешки были завязаны. Мальчишка быстро исправил промах, и мешки погрузили в повозку. "Я умру. Еще до того, как поймают". Джеральд уже не надеялся выбраться. Каждая секунда пути в прицепе, трясущемся по пыльной дороге, казалась бесконечной. Остановка на молитву - путь - остановка на молитву. Когда же ночь, господи, когда же ночь... "Услышь меня, боже, прости мне мои грехи!". Когда слуги остановились на ночлег, Джеральд разрезал мешок припасенным заранее ножиком для фруктов. Ткань поддавалась тяжело. Он действовал медленно и боялся, что треск раздираемой мешковины выдаст его. Но меджийцы спали крепко. Парень выбрался и, крадучись, стал отходить всё дальше и дальше. Преодолев некоторое расстояние, он бросился уже бегом. Всю ночь он пробирался наугад, вперед и вперед, не разбирая пути, только прислушиваясь и пригибаясь к земле при малейшем подозрении на то, что кто-то идет или едет. Утром Джеральд обнаружил, что добрался до какого-то поселения, разрушенного военными действиями и заброшенного. Он попил воды из протекавшего там ручья, утолил голод ягодами с куста. Пыль неприятно скрипела на зубах. Он спустился в один из погребов и пару часов подремал в этом убежище. Затем прошелся там, где когда-то стояли дома, пытаясь добыть среди развалин хоть что-то полезное. Со скудной добычей, состоящей из ножа и снятых с трупа куртки и сапог, Джеральд направился дальше. К вечеру ему удалось наткнуться на отряд солдат Федерации. Те не сразу поверили, что он смог вернуться из меджийского плена, но приютили в казарме и помогли ему привести себя в порядок. Джеральд проспал несколько суток. А когда проснулся, ему сказали, что был приказ доставить его в Централ. Это было тяжелое время. Ожидание казалось бесконечным. Страх заполнял всё существо юноши. Что, если не поверят в честность его спасения? Что, если отдадут под трибунал и приговорят к расстрелу? И, даже пусть он выбрался сам, а не Мустафа выбрал безопасный момент для освобождения пленника - вопросы возникнут. Из меджийского плена мало кто возвращался живым, а уж о том, чтобы без увечий, и речи не шло. Джеральд боялся - теперь намного больше, чем в бою или во время побега. В страхе солдата во время битвы преобладает жажда жизни и беспокойство о ком-то близком. Страх же перед государственной машиной и условностями общества - чувство мерзкое, гадкое и жалкое. Парню казалось, что и в горле, и в желудке у него ворочается что-то склизкое и противное. Холодное, как жаба. Особенно разрослось это ощущение, когда ему сказали, что генерал Мюррей хочет поговорить с ним наедине.