Звезды, часы и клятва Гиппократа

      Вид звездного неба не вызывал у нее положенного восторга и трепета. О, она прекрасно осознавала всю его красоту и восхищалась ею, но это было привычным, обыденным, как привычен и обыденнен, к примеру, родной город; сколь красивым бы он ни был, он слишком знаком, чтобы каждый раз испытывать подлинное восхищение. Она об этом, впрочем, не задумывалась. Красота небес была для нее слишком очевидна и понятна.       Звездное небо было для нее почти родным.       Ни она, ни ее знакомые не задумывались о таких вот небольших расхождениях в восприятии. Ее к тому же отчасти защищали должность и положение, да и окружали ее обычно не менее чудаковатые люди. «Поэты утверждают, что наука лишает звезды красоты, для нее звезды — просто газовые шары», — задумчиво цитирует вечно взлохмаченный парнишка в лабораторном халате. «Фейнман, кажется?» — спрашивает она, и собеседник кивает. Да, это слова Фейнмана, и перед внутренним взором необыкновенно ясно предстает этот веселый калифорнийский гений и внимающие ему студенты, будто и она сама когда-то побывала в Калтехе на такой лекции.       Смешно, право слово; уж слишком это похоже на воспоминание. Она могла лишь читать о нем, но никак не видеть вживую.       Еще вокруг нее порой до смешного много часов. Наручные, настенные, метроном дома на столе. Песочные (песка в них на сто двадцать секунд), затерявшиеся между органайзерами на столе в офисе. И карманные, неработающие. Талисман. На крышке — красивый узор из геометрических фигур, и она не может понять, что это за стиль, но хоть ей и интересно, она почему-то не спрашивает ни у одного знакомого искусствоведа или антиквара.       Куда бы она ни пошла, взглядом почти сразу отыскивала часы, хотя это ей, фактически, не было нужно, время она угадывает сразу и безошибочно, и может отсчитать хоть десяток, хоть сотню секунд.       Время всегда рядом, время вокруг, время течет ручьями, пересыпается, щелкает между шестеренок механических часов, проскакивает крошечными искрами в электронных, время материально, прекрасно и живо даже более, чем люди. Это она видит во снах, и во снах крышка карманных часов чуть приоткрыта, и из-под нее пробивается яркий золотой свет, а если приставить часы к уху, слышен гипнотический ритм из четырех ударов. И странным образом этот сон почти ни о чем не менее чудесен, чем другие, которые она может вспомнить лишь крайне смутно — порой какие-то дивно прекрасные места, серебристые деревья под оранжевым небом, порой — погони за странными существами. Должно быть, нервная работа сказывается, хотя начальнику Экспертной Службы не часто приходится самому арестовывать преступников…       Наяву она к остановившимся часам никогда не прислушивается. Какой смысл в этом? Иногда она машинально зарисовывает образы из снов, но получается плохо, размыто и неопрятно. Аккуратнее всего выходит ни разу до конца не дорисованная схема человеческой кровеносной системы с двумя сердцами.       Нет времени додумывать это и дорисовывать, а сны ускользают из памяти. Если работаешь в Федеральной Экспертной Службе, события наяву могут быть ярче и стремительнее любого кошмара; есть что запоминать и без них.       Пару лет назад, оперируя преступника, своего похитителя, она мысленно проговаривала единственную знакомую ей молитву - клятву Гиппократа, которую с давних пор помнила наизусть:       никогда и никому не отказывать во врачебной помощи и оказывать её нуждающемуся с одинаковым старанием и терпением независимо от его благосостояния, национальности, вероисповедания и убеждений;       никогда не обращать мои знания и умения во вред здоровью человека, даже врага…       Только часть древней клятвы где-то затерялась.       Потому что нужно еще и не быть трусливым или жестоким.       Эти слова пришли из снов, с оранжевых небес над красными полями, безмолвные девиз и обещание, которые она никогда не говорит вслух, хотя те, кто сейчас ее окружает, их бы поняли.       Хотя скорее всего, эти слова им и так знакомы. Но зачем это проверять? (Так же как и незачем прислушиваться к сломанным часам, в которых бьется живой ритм, рвется наружу вместе с золотым светом — к родным и привычным звездам. Домой).