Звезды, часы и клятва Гиппократа

      И вот однажды наступает момент, когда это все заканчивается, и боль и обжигающее золотое сияние выворачивают наизнанку все ее существо, из ниоткуда возникают миллиарды недостающих деталей, а потом агония заканчивается, и Галина Николаевна Рогозина перестает существовать как человек и занимает место среди прочих масок и воспоминаний. И первой мыслью в голову лезет совершенно дурацкое «Да, Джоном Смитом тут назваться, конечно, не получилось бы», а дальше на пол-минуты она погружается в какой-то непоследовательный пересмотр окружающей действительности. Яркое холодное освещение, идеальный порядок, а вот, к примеру, Ванечка Тихонов, буквально сползший под стол и в ужасе уставившийся на нее совершенно круглыми глазами. — Г-г-галина Николаевна! — запинаясь, бормочет он, а когда она поворачивается к нему, неосознанно пытается отползти подальше, то ли потому, что последние искры артронной энергии еще не угасли, то ли потому, что выражение лица у нее сейчас, наверно, образцово-безумное. — Все в порядке, Вань, — отвечает она, подает ему руку, помогая подняться. — Правда, в порядке. — Что это было? — в его голосе всё еще смешаны страх за неё и за себя, но вновь вернувшиеся в полном объёме чувства позволяют видеть глубже, видеть весь спектр, любопытство и восхищение за уже проходящим испугом. — Сейчас, сейчас… Нет, подожди, — она рассеяно оглядывается по сторонам. — Я объясню все, но не здесь, пойдем.       И они почти бегут по морозу куда-то в сплетение улиц за зданием ФЭС, недалеко, так что Тихонов в одном лабораторном халате поверх футболки и джинсов почти не успевает замёрзнуть. Он с возвращающимся страхом повторяет вопрос «Что происходит?», но в ответ получает «Я всё объясню, но поверь, мы должны дойти до одного места». Её ведут память и инстинкты, наконец она резко останавливается в ничем не примечательном тупике — кирпичные стены да следы котов на снегу — и громко щелкает пальцами, в последний момент оборачивается на своего спутника и на всякий случай хватает его за руку. Но он не пытается убежать, лишь недоумённо смотрит, как прямо перед ними в воздухе проступают контуры синей будки и сама собой открывается её дверь, и, слишком растерянный, чтобы спорить, беспрекословно переступает через порог. — Это невозможно! — осипшим голосам бормочет Тихонов, окидывая взглядом комнату управления. — Тардис больше внутри, чем снаружи, — широко улыбаясь, говорит она, с нежностью проводит руками по рычагам и кнопкам на консоли. — Либо я сплю, либо я под действием каких-то психотропных препаратов, — мотает головой Тихонов, в некоторых вопросах почти по-галлифрейски рациональный. — Галина Николаевна. Вы обещали объяснить. — Да, да, конечно, — ей немного жаль тратить время на объяснения и она не уверена, с чего лучше начать, но обещание надо выполнять. — Прошлое или будущее? Нет, лучше будущее… — она набирает координаты; дверь автоматически захлопывается, а центральная колонна приходит в движение. – Так. Теперь. Мы с тобой находимся в Тардис. Это мой темпоральный корабль… машина времени, если хочешь. В ней можно отправиться почти в любую точку пространства и времени в нашей Вселенной.       Она перекидывает через плечо конец на автомате захваченного из офиса яркого шарфа (не её, не Галины Рогозиной, кто-то недосчитается его завтра) и засовывает в карман надоевшую заколку; каштановые локоны беспорядочно рассыпаются по плечам. «Нужно найти другую обувь, — думает она — И вернуть шарф».       Колонна останавливается. Она открывает дверь и отходит в сторону, чтобы не загораживать вид на космическую станцию Джемини-Прайм, ажурную и сверкающую в лучах белой звезды. — А… как это, как?.. — Тихонов отшатывается от двери, но его взгляд уже прикован к космосу, и страх отступает на второй-третий-десятый план. — Мы в будущем. Это семьдесят третий век, пятая колония землян в туманности Кошачий Глаз. Тардис переместилась сюда и создала вокруг защитное поле — поэтому воздух не уходит, — Тихонову не хватило секунды, чтобы спросить об этом; он наконец подходит к дверям, с опаской высовывает наружу руку и сразу отдёргивает, а лицо его выглядит сейчас совсем мальчишеским и юным. «Будущее. Кошачий Глаз. Тар-дис», — повторяет он раздельно и тихо, оборачивается к ней — ещё не все вопросы дан ответ. — Я — Доктор, — говорит она. — Это долгая история…