Сказки и сны

      На губах еще терпким жаром горит поцелуй демона, руки все еще хватают воздух там, где секунду назад было самое дорогое тебе существо, горло разрывает неистовый рев осознаваемого горя, и только разум, этот ледяной предатель, этот вечный отрешенный наблюдатель, тихо нашептывает, что это иллюзия, не более, чем проходящий сон. Еще час назад ты по-кошачьи свернулась на кровати и лениво слушала странную сказку о былой любви, и безмятежная упоительная лень баюкала тебя, кутала в плед, дразня ароматом чая с бергамотом и липовым медом. Сказочник спеленал тебя паутиной своих фантазий, и вы проживали с ним жизнь за жизнью, век за веком, не покидая маленькой комнаты, почти что подпирающей потолком небо, чьи зеленые стены были скрыты за бесчисленными картинами, и каждый сюжет на них повторял себя вновь и вновь. Порой казалось, что вы и сами живете в точно такой же картине, застряв в вечности длиною в час, пропахшей пылью, чайным листом, кардамоном и осенним дождем. И ты любила его, своего чудаковатого Сказочника, дарящего тебе сотни нереальных и сбывшихся судеб, из грез и половины стакана виски творя друзей и лукавых врагов, поглощая твою душу между строк, деловито запивая ее абсентом.       А потом пришли они - прекрасноликие создания, будто ожившие статуи с кладбищ Нового Орлеана. Они освятили ваше убежище отвратительно желтым, непоколебимо святым светом, они прервали на полуслове самую дивную, потому что недосказанную, из сказок. Они забрали, вырвали из сердца твоего Сказочника, оставив на память залатанную сожалением душу и пару невнятных фраз, сказанных с назиданием и прямо в сердце. И лишь утренняя метель за окном своим плачем напоминает одну из сладко страшных сказок о смелом, но глупом короле горних высей, полюбившего фею подземных ключей и развязавшего войну между небом и землей. В серебряных хлопьях снега ты вновь видишь пепел, что ветер уносит прочь. Это все, что осталось от павшего в битве за свое тщеславие короля и от возлюбленной его феи. Сказочник говорил, будто ветер - этот преданный соратник свободы, донес их прах до когда-то утраченного рая. И будто там, где прах смешался с землей, выросло древо, плоды которого наделяли то ли даром, то ли проклятьем познания. Тот, кто вкусил тех плодов, обретал ту же любовь и тщеславие, что звучали у короля и феи, они были обречены и прокляты, воспеты и скрыты в мифах, хранимые то в забвении, то в сказаниях, ставшие непохожими на самих себя. Но бесконечной была их боль.