Under my skin

      ― Потерпи, ― кокетливо улыбаясь, шепчет Эмма, уже через секунду удаляясь.       «Потерплю», ― мысленно соглашается Крюк, понимая, что ничего другого ему не остается. Они только что разобрались с очередным монстром, чье присутствие еще раз доказывало то, что спокойной жизни им никогда не видать. Она только что поцеловала его, разрушив все одной лишь фразой, пока еще не очень понятной самому Киллиану.       Свон вообще удивляет его, но узнавать ее ― чертовски интересно и приятно. Она кокетничает, улыбается, опускает взгляд. Снова поднимает на него глаза, снова краснеет и, смущенно улыбаясь, отворачивается. Он вроде бы узнает ее, но от этого ничуть не легче. Ее теперешнее «потерпи» вовсе не равно «потерпи» прошедших нескольких дней. Она такая сложная, эта новая Свон.       Они почти не разговаривают, каждый углубившись в свои проблемы и дела. У нее, кажется, налаживаются отношения с родителями. А у него уже совсем точно болит душа, потому что пройденный ими путь ни к чему не привел. Эмме не нравится обсуждать их отношения. Она хмурится, тут же отдаляется, и бросает совсем не нужное сейчас «Давай потом, Киллиан». Уходит, оставляя Крюка все в том же замешательстве. И лишь такое родное, пришедшее на смену безразличному «Крюк» имя приятно греет душу.       Однажды он не сдержится, придя к ней домой поздно вечером. Переполненная чувствами к этой сложной женщине душа выиграет битву. Он больше не позволит называть себя «Крюком». Потому что произнесенное на выдохе ее подрагивающими губами «Киллиан» ему нравится куда больше.       ― Потерпи, ― засмеется Эмма рано утром, когда его руки займут свое законное место на ее талии. ― Завтрак почти готов, ― гордо оповещает она, демонстрируя ему яичницу и слыша позади себя сдавленный смешок. ― Киллиан!       Они по-прежнему не будут говорить о том, что между ними происходит. И пусть ему хочется кричать от счастья, пусть он не может сдержать улыбку, глядя на нее ― это не важно. Он подождет. Он всегда будет ждать ее.       В следующий раз она попросит потерпеть уже не его, а веселого Генри, вернувшегося от бабушки с дедушкой как раз в тот момент, когда Крюк будет дома.       ― Киллиан! ― радостно восклицает мальчишка, бросаясь на шею мужчине и с любопытством глядя на мать, чьи щеки приобретают оттенок спелого помидора. ― Я не вовремя? ― по-взрослому и с неким беспокойством уточняет он, и Эмма возмущенно закатывает глаза.       ― Потерпи. Скоро все узнаешь, ― целуя сына в макушку, она отправляет мальчика на кухню, а сама возвращается в объятия к Крюку, чтобы продолжить просмотр комедии, содержание которой пропадет за поцелуями.       Монстры, кажется, кончились. Жизнь в Сторибруке никогда прежде не казалась его обитателям такой спокойной. Рождество решено было отмечать вместе.       Праздничную елку украшал Генри, гордо заявив, что никто лучше него не смыслит в правильной подборке шариков и их цветовой гаммы. Чуть позже они вместе со Снежкой и Дэвидом будут смеяться, потому что золотой ну уж никак не сочетается с синим.       Он удивится, когда Эмма позовет его отмечать с ними. Но это, определенно, будет лучшее Рождество в жизни обоих.       ― Эмма Свон, ― она поднимет на него удивленный взгляд, а сидящий рядом Генри подавит смешок. ― С того момента, как я увидел тебя, я только и делал, что ждал. Терпел, думая, что так будет лучше. Что тебе нужно время принять то, что происходит… Ты всегда просила меня подождать, а я соглашался. Думаю, надо что-то менять.       В гробовой тишине он, кажется, слышит только ее учащенное сердцебиение. Дрожащие руки Эммы оказываются в его ладонях, а на пальце свое законное место занимает кольцо из белого золота с самодельной гравировкой «Я всегда буду ждать тебя».       В следующий раз Эмма попросит его потерпеть только в тот день, когда маленькая Лидия попросит братика, а сидящий рядом Генри со знанием дела заявит, что ему нужно с кем-то играть в футбол.       Улыбка Эммы ― точно такая же, как у их дочери, заставит Киллиана вспомнить о том, что ради этой удивительной женщины он готов ждать всегда.