Жизнь большой кошки

Первая мысль, которая промелькнула у меня в голове, была: «Как же тут жарко!» Я высунула язык от этого зноя. Что-то тёплое и сырое стало прикасаться ко мне. «Что это?! Мама? А почему она такая мокрая?» Я не знала, что делать. От растерянности я пнула задней лапой в то место, где должно находиться непонятное существо, но попала во что-то мягкое. Он икнул и ударил меня в ответ. Я пискнула от недовольства. «Что он себе позволяет! Меня пинать нельзя!» На этот раз я ударила его со всей силы. Мягкий комок задергался и распищался. «Хе-хе! Смешной у него голосок!» - подумала я и пнула его ещё раз. Но вместе с писком последовал грозный голос сверху: — Сури, не бей своего брата! Как он меня напугал! Все скажут, что у мамы ласковый и нежный голосок. Не у моей мамы. Да, потом он показался мне прелестным, но сначала он напугал меня до смерти. Не то что у моего брата голос! Пискля, он и в Африке пискля. «Это мама? Это моя мама? Это точно моя мама? Мне кажется, это мой папа...» - я хотела позвать маму, но вместо этого из моего рта вырвался писк, совсем как у брата. Что-то буркнуло и принялось опять лизать меня. «Значит, мама», - подумала я. В животе неприятно булькнуло. Хотелось есть. Инстинкт подсказал мне идти вперёд (точнее, ползти). Вскоре я наткнулась на что-то большое тёплое и пушистое. Я уткнулась носом в него и стала возиться. Через некоторое время я нашла еду. Она была очень вкусной и сытной. Я от удовольствия стала мять лапами (как потом поняла) живот матери. Я потянулась и широко зевнула. Хотелось спать... И открыть глаза. Но к чему же мне глаза открывать, если их через минуту снова закрывать? Я попозла вперёд и опять во что-то уткнулась. Толкнув, я поняла, что это был брат, и залезла на мягкий комок, чуть-чуть помяв его. Мне очень хотелось открыть глаза. Запахи, врезающиеся мне в нос, манили в неизвестную даль. Но пока в моих глазах царила тьма. Всё так не понятно... Какой мир? Как выглядит моя мама? А брат? И как я сама выгляжу? Наверное, я очень-очень красивая. И - не толкайся! - большая! Больше всех! Ах! Как прелестно! Я - самая красивая и большая... Стоп! Кто я? Хм... Надо подумать... Да... Но сначала поспать... Думы мои скоро затянулись сном, и я уже сладко посапывала на брате, который пищал и всё время толкал меня. Первые дни тянулись медленно. Я всего-лишь ела и спала. Но я узнала имя своего брата. Его звали Твинки. Просыпаясь, я всегда слышала мерное дыхание матери. Оно вселяло чувство защищенности. Иногда я слышала чьё-то рычание или смех, жуткий и пронзительный. Бр... До сих пор мерещится мне он. Не знаю, сколько дней прошло с рождения, как, проснувшись, я увидела вместо темноты узкую полоску света. Это было прекрасно! Скоро я увижу мир, маму, брата! Я очень обрадовалась, а время стало тянутся ещё медленнее. С каждым днём я полоса света увеличивалась, и непонятные тени мелькали в ней. Я с любопытством следила за любым движением, и это ещё больше заинтересовывало меня... И этот день пришёл! Я, наконец, увидела мир. Точнее, мамину морду. Она пристально смотрела на меня, что я даже вскрикнула. Мама была очень красивой — я других львиц и не видела. У неё были небольшие янтарные глазки, чёрный нос и пушистые, мохнатые ушки. Я подползла поближе к матери и потёрлась об её тёплый живот. "Привет, красавица!" - сказала она и лизнула мой лоб. Обернувшись, я увидела лежащего на боку Твинки. Золотистый комок с редкими серенькими волосками вокруг мордочки, белой шерстью на животе и грудке и коричневыми пятнышками на спине сладко спал, окутанный маминым хвостом с пушистой коричневой кисточкой. Ещё тогда у меня созрели коварные планы насчёт брата... Я подползла к нему, ухватившись за его хвостик, и из всей силы дёрнула. Твинки громко и протяжно заорал и открыл свои огромные апельсиновые глаза. Я засмеялась, - что больше походило на мышиный писк - мама заворчала и стала ругаться на меня. Брат тоже что-то говорил мне тонким голоском. Но я-то видела, что мама еле сдерживала смех! Мой дом был не очень большой, но вполне вмещал нас всех. Это была сухая и уютная нора. Вход закрывали высокие травы, так что по нашему жилищу нередко кто-нибудь ходил,сыпая землю с потолка, но мама рычала и вылезала из норы, пугав незнакомца. В сумерках она выходила из дома и куда-то уходила, наказывая нам спать. Но мне было очень страшно, а Твинки пытался вылезти из норы. Тогда мама возвращалась и, немного огорчась, успокаивала меня. Я не хотела, чтобы мама грустила, но остаться ночью, когда рядом кто-то бродит - было выше моих сил. Мама позволяла нам играть с кисточкой её длинного хвоста. Колеблясь, вздрагивая, качаясь, она дразнила нас, мы нападали на хвост, кусали и трепали его. Изредка мама опускала голову, и ушки поддавались нашим играм. Устав, я лежала на боку, на спинке или на животе, а мама тщательно и с заботой вылизывала меня, отчего иногда становилось даже щекотно. Но Твинки мешал нам, дёргая меня за лапы и хвост. Отчего и получал от мамы. Хах, это было очень забавно. С каждом днём мы крепчали, могли легко встать на лапы и даже пройти несколько шагов. Мама нас поддерживала, и за каждый промах мы получали только утешение и пару советов. Твинки развивался быстрее меня и вскоре стал задираться. Когда я падала, он обходил меня и крутил хвостом, на котором появилась маленькая кисточка, что ужасно огорчало меня. Я готова была толкнуть его или ударить лапой, но каждый раз, стоило мне поднять лапу, Твинки с лёгкостью уворачивался от меня. И даже мама встала на его сторону и стала жестче в обращение с нами. Место ласки занимали наставленья, и я трудилась над собой ещё больше. И этот день настал! День, когда я смогла легко ходить и, почти не спотыкаясь, бежать. Кстати, у Твинки голос изменился! Немного, но он стал другим. Более мужественным и менее писклявым. Частицы прежнего остались, но всё же... Изменения в своём голосе я не замечала. И мы научились разговаривать, а не издавать странные звуки. Но мама становилась с каждым днём только серьёзнее. Я не понимала, зачем мама при любом шорохе втягивала носом воздух и рычала на нас, когда мы слишком громко кричали и веселились. Я не знала, что за мир там... снаружи... за нашей уютной норой...