Что было бы если...

Вскоре недолгое молчание разрушил голос одного из присутствующих: - Давай я попробую! – Россия потянулся к машине. – Эм, привет, я – Иван Брагинский, олицетворение Российской Федерации, люблю водку и подсолнухи. Вот, собственно вопрос: когда все будут едины с Россией? – он улыбнулся аппарату своей милой улыбкой, однако машина ему не ответила, а экран по-прежнему оставался чёрным. – Не работает твоя штукенция! – разочарованно обратился он к Японии. - Она работает, просто не может ответить на… кхм… подобный вопрос. Он должен начинаться со слов «Что было бы если». Только тогда она покажет вам то, что вы хотите увидеть. - Хорошо! Сформулируем по-другому… - Брагинский ненадолго задумался. – Что было бы если все стали едины с Россией? Кику, еле заметно улыбнувшись, нажал большую чёрную кнопку, и на экране появилось изображение. *** Тишина, производимая холодными серыми стенами подвала, ужасным образом давила на виски. В полумраке раздавалось лишь спокойное дыхание и тихий равномерный стук сердца. Единственном источником света в этой непригодной для жилья комнате была настольная лампа, окрашивающая листы бумаги на столе в грязно-жёлтый цвет. За тёмным дубовым столом, который больше смахивал на комод или даже маленький шкаф, положив ноги в тяжёлых чёрных армейских ботинках на лакированную поверхность, сидел Россия и скучающим взглядом просматривал эти самые бумажки. Внезапно, эту мрачную идиллию разрушил негромкий стук. Иван утвердительным тоном что-то промычал, а после чего дверь с жалостливым скрипом открылась. На пороге стоял Литва. Но это был уже не тот красивый юноша с невинным выражением лица, с вечно виноватой улыбкой и немного испуганным взглядом. Лоринайтис сильно похудел – лицо потеряло все свои краски и сильно вытянулось, под глазами красовались тёмные круги, а изрядно потрёпанный мундир висел на нём как на вешалке. Некогда блестящие волосы цвета горького шоколада потускнели и казались серыми, они были собраны в наспех сделанный хвост, напоминающий внешним видом крысиный. - П-прошу прощения, господин Брагинский! – голос литовца дрожал как никогда. – Вы просили сказать Вам, когда ОН очнётся. - И? – ледяным тоном ответил Иван. На его лице больше не было той добродушной улыбки, васильковые глаза потемнели, в них больше не было ни капли тепла. Одет он был в иссиня-чёрный до колен плащ с блестящими медными пуговицами, бледно-розового шарфика, от всего сердца связанного заботливой Украиной, не было и в помине. - О-он п-пришёл в себя… - Торису стало в разы страшнее, когда он столкнулся с безжалостным взглядом русского. - Подойди сюда! – Россия поманил своего гостя указательным пальцем, и тот, ещё сильнее задрожав сделал несколько неуверенных шагов вперёд. – Хороший мальчик! – он потрепал Литву по грязным спутанным волосам, однако в этом жесте не было ни капли тепла и заботы. – Думаю, ночью кого-то ждёт вознаграждение. Его обветренные губы тронула жестокая улыбка. Лоринайтис же лишь вздрогнул, представив, какое именно поощрение ждёт его ночью. «И ведь так всегда! – с грустью подумал литовец, - Почти каждую ночь он лезет ко мне, говорит, что я маленькое сексуальное чудо, гладит, целует, ласкает, а потом снова и снова входит в меня, но я уже не чувствую боли. Точнее, я не чувствую практически ничего. Да, это приятно! Но всё же, это не заглушит душевной боли, ведь он прямо на моих глазах убил Феликса. Его прикосновения мне противны, но другого выхода у меня нет: мне приходится удовлетворять его снова и снова, делая вид, что мне нравятся его ласки. Иногда я жалею, что в своё время сдался ему и остался жив.» – Теперь, иди! А меня ждёт разговор с нашим пленником… - последнее Брагинский пробормотал себе под нос, но Торис, пятившийся к двери, всё равно это услышал и мысленно посочувствовал тому, с кем русский собрался «поговорить». Картина поменялась. Комната, ещё темнее и мрачнее предыдущей: единственный лучик тусклого света пробивался сквозь маленькое окошко, заколоченное решёткой, и рассеивался в смрадном пыльном воздухе, освещая лишь небольшую часть помещения. Здесь тоже слышалось чьё-то дыхание, но более хриплое и сбившееся, было видно, что человеку, находившемуся в комнате, каждый вдох давался нелегко. Однако никого видно не было – вероятнее всего, он стоял в неосвещённом углу или у такой же затенённой стены. Через полминуты за пределами комнаты послышались шаги, а вскоре с режущим слух скрипом открылась дверь, впустившая свет, который позволил увидеть обитателя этого мрачного помещения. Он сидел на жёстком полу, прикованный тяжёлыми цепями к серой холодной стене, и внешне походил на живого мертвеца: полупрозрачная тонкая кожа бледно-голубого цвета обтягивала скелет, было видно, что некоторые кости сломаны и острыми палками выпирали, грозясь прорваться наружу; запястья и лодыжки были стёрты до крови кольцами оков, покрытыми ржавчиной; всё тело было изуродовано шрамами и следами от ожогов, ран и ударов, а от правой ключицы до левого бока тянулся, рассекая сосок, свежий глубокий порез, покрытый запёкшейся кровью. Голова была опущена, грязные волосы свисали слипшимися сосульками, и уже было невозможно определить их природный цвет. Вошедшим был всё тот же Россия, оглядевший комнату и её обитателя холодным, лишённым эмоций взглядом. - Ну что, очухался? – Иван едва ухмыльнулся, в то время как пленник продолжал сидеть с опущенной головой, скрывая своё лицо в тени грязных волос. – Как самочувствие? Ручка не болит? – его улыбка стала походить на злобный оскал, когда он, подойдя ближе, коснулся вывернутой руки. Разумеется, Брагинского нисколько не волновало состояние заключённого. – М? Молчишь? Ну, молчание – знак согласия, как говорится… - он сам замолчал на некоторое время, и были слышны лишь их дыхания: равномерное, спокойное и сбившееся с хрипом. – Почему ты не такой, как все? Почему ты не хочешь просто сдаться? Кому нужна твоя чёртова гордость? Те, кто подчинились мне, давно уже живут спокойной жизнью, в то время как ты висишь здесь словно не выпотрошенная тушка! Смотри на меня, когда я тебе что-то говорю! – Иван со злостью дёрнул парня за волосы, заставив показать лицо. В глазах не осталось той невинности и жизнерадостности, что были прежде, щёки впали, нос был сломан и свёрнут набок, губы высохли и потрескались, а вокруг рта была размазана засохшая кровь, которая шла, по-видимому, из носа. - Лучше сдохнуть, чем жить в твоём сраном социализме! – прохрипел он, с ненавистью глядя на русского. Тот лишь засмеялся в ответ. - Дураком был, дураком и останешься, Джонс! Вот твой любимый братик, как его там… сразу присоединился ко мне, почти без применения силы. Видимо, он привык подчиняться… Сначала Франция, потом Англия… Кстати, наш бровастый дружок тоже долго ломался… Хех, видимо в него у тебя такая же привычка! - Сука, ты что с ним сделал? – Америка попытался дёрнуться, однако цепи были крепкими. - Да не волнуйся ты так, жив он ещё… А ты не ругайся! - Не твоё дело! Отпусти меня и прекрати это безрассудство! – после этих слов он разразился кашлем, а после чего сплюнул кровь на цементный пол. - Как я устал от этой шарманки! Все вы только это и говорите… - Россия состроил обиженное выражение лица, в то время как в его руках появилась плётка с несколькими хвостами, на концах которых были вбиты острые длинные шипы – гвозди. – Ну почему вы не хотите быть со мной едины? – Удар! Гвозди раздирают тонкую кожу на животе и появляются ярко-алые полоски. – Всем тогда станет хорошо! Правда-правда! - Человеку хорошо, только когда он свободен. И уж точно никто не будет счастлив, если его силой заставлять что-то делать. - Тогда что мне делать?! – Ещё удар! Альфред сотрясается от боли, а в голосе Брагинского появляются истеричные нотки. – Что мне сделать, чтоб вы стали едины со мной? – За этим следует ещё несколько ударов. Последний пришёлся прямо по едва начавшему заживать порезу на груди: шипы зацепились за образовавшуюся на ране корку и содрали её, оставив порванную кожу свисать кровавыми нитками. Пленник закричал, и крик его эхом отразился от ледяных стен. – Это же так просто! – Снова удар, а за ним и новый крик нестерпимой боли. – Просто подчинись мне и мир станет прекрасным! Мы будем петь, танцевать и собирать цветочки! Нам всем будет очень хорошо! Мы станем едины! – Иван громко засмеялся истеричным смехом, повторяя слова «хорошо» и «едины». Любой бы спятил от такой обстановки, однако Америка, несмотря на перенесённые боль и унижения, был по-прежнему в себе. Безусловно, он изменился, стал серьёзнее, умнее и спокойней. - Глупо таким способом подчинять людей, Иван. Если бы ты просто спокойно поговорил бы со всеми, нам всем действительно было хорошо. Насилие – не выход! И никакие пытки не заставят меня стать с тобой единым. - Если не пытки, то что? – Россия отбросил плеть, продолжая нервно хихикать. – Что, если не насилие заставит тебя стать моим? – Взяв исхудавшее лицо американца, он жадно и грубо поцеловал его, до крови кусая сухие губы. – А так? – спросил Брагинский, разорвав поцелуй. – Так ты станешь со мной един? - Свобода – главное в моей стране, а ты лишил меня её, неоднократно унизив при этом. – Джонс снова сплюнул кровь. – И ты думаешь, что за один жалкий поцелуй я отдамся тебе с потрохами? Как же! Ничто не сломит мой гордый американский дух! - Да? Ну что ж, жаль… Может всё-таки объединимся? Вместе мы поставим остальной мир на колени! - О каком «объединимся» ты говоришь? Ты захватишь мои земли и будешь жить припеваючи, в то время как мы все будем у тебя в рабстве целую вечность. Твоё «Будем едины» именно это и подразумевает! - Хм… Ну как скажешь… - Россия помрачнел, и, казалось, воздух вокруг наполнился холодом и гневом. – Ты ведь не против, если я с тобой напоследок поиграюсь? – Достав из висевшего на поясе чехла нож, Иван повертел его в руках, любуясь тем, как он отражает тусклый свет. – Ты был неплохим другом, Федечка, правда самодовольным и гордым, это и испортило нашу дружбу. – Он медленно провёл сверху вниз остриём по целой части правого бока, вычерчивая тонкую красную линию на бледной коже. – Тебе всего лишь следовало подчиниться мне, но нет. А на нет, как говорится, и суда нет! – Уже сильнее нажимая на оружие, Брагинский провёл им между двумя сломанными рёбрами, разрывая тонкий покров и оголяя мышцы и часть кости. Следующую «линию» он провёл уже на животе, ближе к области паха. Америка уже не сдержал крик боли и ужаса, когда увидел ярко-красное месиво: Иван распорол его до внутренностей. – Красивое личико… Было когда-то! – он схватил Альфреда за острый подбородок и повернул его в направлении света. Жертва лишь обречённо подчинилась. – Даже жаль его портить… - С этими словами русский несильно вонзил нож в паре сантиметров от правого глаза американца, который уже кричал, не сдерживаясь, а когда остриё распороло веко, его крик сорвался на хрип. Отложив в сторону нож, Россия снова посмотрел на пленника, пребольно схватив его за волосы, однако тот не издал никаких звуков: уже не было сил кричать, да и кровь, хлещущая из пустой глазницы, заливалась в рот при первых попытках его открыть. - Ты ведь будешь хорошим мальчиком, ведь так? – На губах Брагинского появилась похотливая улыбочка, в то время как его руки уже вовсю возились с собственным ремнём. – Твой жалкий вид меня сильно возбудил, так что надо тобой воспользоваться! Но только попробуй что-нибудь сделать не так, и я ещё долго буду мучать тебя и твоих родственничков. Джонсу же было абсолютно наплевать, что сейчас с ним сделает русский, хотя догадывался, что именно, с самого начала он это предполагал. Когда Россия поднёс к его окровавленному лицу свой немаленький возбуждённый член, Альфред послушно открыл рот, впуская внезапного гостя, смиряясь тем самым со своей участью. Пускай он умрёт, зато не будет всю жизнь в рабстве! Все открытые раны болели, ему практически нечем было дышать, пальцы Ивана сильно сжимали голову, управляя тем самым его движениями. Неизвестно, сколько прошло времени, Америка потерял ориентацию в пространстве, ему хотелось, чтобы всё поскорее кончилось. Член Брагинского упирался в горло, и Джонс, подавляя рвотные рефлексы, с огромным трудом дышал сломанным носом. Через какое-то время русский кончил, издав при этом негромкий рык. Американцу пришлось проглотить это не такое уж большое количество горькой и склизкой спермы, а после чего его стошнило. Россия, застегнув штаны, брезгливо посмотрел на лужу рвоты вперемешку с кровью, взял в руки валяющийся неподалёку нож и с силой вонзил его в шею едва живому Альфреду. Дышать стало невозможно: кровь в огромном количестве лилась из горла и вытекала из открытого в беззвучном крике боли рта, глаза остекленели, и он, звякнув цепями, мёртвым рухнул в ярко-алую лужу. - Мы могли бы стать неплохими любовниками, - с немного грустной улыбкой сказал Иван. – Жаль, что ты оказался таким упрямым. Прости, что врал тебе… Артура уже давно нет в живых… Надеюсь, там ты встретишься с ним и вы оба простите мне мои ошибки. – ещё раз взглянув на медленно остывающий труп Джонса, он вышел из комнаты, негромко хлопнув дверью. *** Экран погас, и в зале повисла тишина. Атмосфера вокруг царила не самая лучшая: все были шокированы увиденным и по очереди смотрели то на Россию, то на Америку. Первый был удивлён и огорчён увиденным, а второй смотрел в одну точку немигающим взглядом и чуть заметно трясся от охватившего его ужаса. Все страны разом подумали, что не хотят быть едины с Россией.