Песчаная буря

Черной ниткой островерхих бус караван тянулся через пески. Две большие бусины-застежки впереди и в хвосте были погонщиками верхом на больших косматых нхарах. Маленькие бусины, нанизанные на веревку посередине - рабы. Их было около сорока человек – измученных, избитых, ослабевших от жары и жажды. Иногда кто-нибудь из них падал на подламывающиеся колени, увлекая за собой ближайших товарищей по несчастью, связанных с ним одной веревкой. Тогда замыкающий шествие погонщик щелкал длинным хлыстом, заставляя беднягу подняться на ноги. Если же человек был истощен настолько, что не мог больше идти, его отвязывали и бросали умирать под палящим солнцем, а караван брел дальше. Дзарт-кхан Шанхур, три десятка лет прослуживший на харадской границе, не раз натыкался на занесенные песком и расклеванные птицами останки и ненавидел работорговцев до глубины души. Если ты скотовод, и, допустим, разводишь овец, ты ведь станешь внимательно следить за своими питомцами, чтобы они были здоровыми и крупными. А когда будет базар – ты погонишь овец на продажу не глухой горной тропой, где они могут покалечиться, сорвавшись вниз, а широкой ровной дорогой, вдоль которой много травы. Зачем же надо тащить с собой через пустыню столько рабов на продажу, если ты даже не можешь их всех в пути прокормить? Уроды и есть, эти харадрим. А еще повадились через земли Унсухуштана свои поганые караваны гонять, пока Харт’ан Гортхар войной занят. - Дзарт-кхан, еще один жмурик! – сообщил мелкий пузатый погранец, показывая на темный холмик впереди. Подбежал, ощупал, и оттуда крикнул: - Свежий совсем, теплый еще – и кровь не запеклась. - То есть как не запеклась? – прищурился под нарт-харумой Шанхур. – Откуда кровь, он ранен что ли? - Никак нет, зарезали его, - жизнерадостно отозвался боец. – вот и кровь. -Уллах-тагор, этот хоть не мучился, - тихо вздохнул за спиной старый иртха в вылинявшей коричневой рубахе и сотворил охранный жест. Шанхур неодобрительно покосился на него и проверил, легко ли выходит й’танг из ножен. - Отставить лирику. Похоже, эти уроды уже близко, айда бегом – догоним. И первым побежал через барханы. Его маленький отряд, стараясь не отставать, рванул следом, проваливаясь в вязкие горячие пески. Чернолицый предводитель каравана приложил ладонь козырьком ко лбу и посмотрел назад. Видимо, увиденное ему не понравилось, потому как он зарычал и, выхватив хлыст, крест-накрест рассек со свистом раскаленный приземный воздух. Сидящие на песке грязные, оборванные, связанные люди даже не испугались этого жеста – за неделю мучительного путешествия их чувства и мысли отупели настолько, что они уже не могли испытывать страх и отчаяние: из этого теперь состояла вся их жизнь. Радовались только, что удар хлыста погонщика пришелся мимо, а не по спине. Тем временем к погонщику подъехал верхом второй харадрим, тот, что замыкал шествие. - Иршим? – коротко спросил он. Главный сплюнул в песок и кивнул. - Уйти успеем? – озабоченно почесал за ухом второй. Караван-баши что-то прикинул в уме и кивнул снова. - Верхами успеем, если без мяса – он кивнул головой в сторону живого товара. - А мясо куда денем? Бросим? - Не, - щелкнул языком караван-баши. – Запомни, Фарух – мясо только под нож. Давай быстрее. -А… -Быстрее, сын пяти отцов, если жить хотим! Иршим на пятки наступают! Иннет не поняла, отчего вдруг ее мучители спрыгнули со своих горбатых лошадей и, вытащив сабли, направились к отдыхающим рабам. В голове гудело, вывернутые за спину руки болели в локтях и запястьях, сквозь пелену боли и жара мир казался ненастоящим. Караванщики встали совсем близко. Один из харадрим подтягивал веревку, заставляя пленного встать на ноги, а второй наискось рубил стоящего перед ним человека. Когда тот падал, обливаясь кровью, ставший палачом работорговец поднимал так же следующего раба. Кровь брызгала во все стороны, это напомнило Иннет страшную картину из далекого прошлого, когда на ее родную деревню напали орки. Там орки, теперь – люди. Кровь мгновенно впитывалась в раскаленный песок, но фонтаны из перерубленных артерий брызгали во все стороны, заливая убитых и еще живых. Иннет поняла, что очередь сейчас дойдет до нее. В тот момент, когда горячая алая струя ударила ее в лицо, она все-таки лишилась чувств. Расправляясь с живым товаром, караванщики спешили, то и дело оглядываясь на северо-восток. Когда вдали в облачке пыли показались приземистые длиннорукие фигуры, бегущие к ним, караван-баши выругался и, стряхнув кровь с сабли, зло швырнул ее в ножны. - Все, уходим! Двое харадрим побросали убитых, пинком заставили своих животных опуститься на передние колени, забрались в седла, и подбодряя их неспешный шаг хлыстами, бросились наутек. Но недалеко: бегущий в четырехстах локтях позади стрелок иртха на мгновение остановился, вскинул анхур, и двойная крученая тетива отправила в полет чернооперенную смерть. Черная орочья стрела клюнула харадрима в шею и вышла спереди через кадык. Он еще валился с нхара, а вторая стрела пробила спину караван-баши. Тот даже на окровавленный наконечник успел полюбоваться прежде чем упасть. Испуганные нхары побежали прочь, волоча на себе тела седоков. Тяжело дыша после бега, Шанхур и его погранцы шагали вдоль изрубленных, связанных одной веревкой тел. - Всех порешили, а… – протянул стрелок, потирая переносицу под нарт-харумой. – Надо было раньше стрелять, пока те не успели их перебить . - И куда бы ты их дел? – насмешливо обернулся Шанхур. – С собой взял бы на память или тут бросил подыхать? - Нууу… - Вот именно! По сути, это хорошо что они уже мертвы, Грышнак. Харадрим, конечно, уроды, но перед тем как сдохнуть, они сами избавили нас от ба-альшой такой проблемы! – усмехнулся десятник. Двое-трое его воинов хохотнули, но самый мелкий пузатый боец, похожий на тушканчика-узукнух выглядел озабоченным. Он отбежал в сторону к окровавленным телам и принялся их ворочать. - Ругбар, назад! – рявкнул Шанхур, делая шаг вперед. – На трупах могут быть ловушки! Видал же в Хараде сам, чего черножопые творят, пхут-тха! В ответ пузан Ругбар опустил на песок очередной труп и беззаботно махнул рукой. - А, ерунда, дзарт-кхан! Они же только на наших мертвецах и раненых ловушки ставят, а не на сухн’ай: знают, что мы к ним не подойдем все равно. О, дзарт-кхан, смотрите, тут сухну-мани! Даже целых раз, две, три…. Шесть. Шесть женщин, дзарт-кхан. Тоже связанные. - Мертвые? – Шанхур снял с пояса флягу и сел на песок. Вода нагрелась почти до состояния кипятка, и совершенно не освежала пересохшее после пробежки горло. -Так точ… оо, нет, одна живая! Точно! Я веревку на ней режу, а она глаза открывает… о, они у нее серые, прикиньте, дзарт-кхан. Слепая, наверно. Ругбар подкатился к командиру, замершему с флягой у открытого рта. -Докладываю, дзарт-кхан: сорок два тела, тридцать шесть мужчин, шесть женщин. Все мертвы, одна женщина раненая, но живая. - Точно что ль живая? – нехотя поднялся Шанхур. – Покажи, которая. Двое орков подошли к лежащей Иннет. - Вся в кровище же, Ругбар, смотри сам! – поморщился десятник. – У нее мозги наружу, какая она тебе живая. Пойдем. Грязная, перемазанная в чужой крови женщина еле слышно застонала, и Шанхур вздрогнул, близко увидев черные потрескавшиеся губы и серые, как у детеныша кошки глаза, подернутые мутью боли. Взгляд ее сфокусировался на перечеркнутом нарт-харумой лице Шанхура, зрачки расширились от ужаса, и тело дернулось, загребая пальцами песок. Нет, не слепая, зрячая – понял Шанхур. Ослабевшая рука попыталась метнуть горсть песка в лицо орка, но сил хватило только на то, чтобы запорошить ему, сидящему на корточках, колени форменных брюк и голенища сапог. И тут дзарт-кхан Шанхур неуверенно улыбнулся, показав нижний клык. А потом, приподняв голову со свалявшимися войлоком волос, зубами вытащил пробку из фляги и поднес к черным губам недавней рабыни. - Не буянь, не буянь, - приговаривал он, глядя как присосавшаяся к горлышку женщина пытается вырвать у него флягу. – Пей пока с рук, а то захлебнешься. На сухну-мани его увещевания не действовали, и Шанхуру пришлось коленями прижать ее запястья к песку. Выпоив раненой полфляжки, дзарт-кхан порылся по нарукавным карманам, выудил когтями запасную нарт-харуму, намочил ее водой и стал вытирать кровь с лица и шеи женщины. Та к вящей радости Шанхура замерла, не двигаясь, но как только тряпка коснулась верха спины – снова взвыла дурным голосом. И было с чего: заглянув в просвет порванной рубашки, иртха увидел вздувшиеся воспаленные рубцы от хлыста. - Ах ты, Наркунгур’ин муму*! От души отделали-то, уроды… Грышнак, хэй, Грышнак! У тебя мазь таингуровая есть? Стрелок подбежал к командиру, придерживая бьющий по спине колчан. - У меня все есть, вы ж знаете, дзарт-кхан - оскалился в ухмылке Грышнак, доставая из-за пазухи коробочку и протягивая командиру. – Оригхаш надо? -Да, давай, не помешает… Жгучая, едко пахнущая жидкость обожгла воспаленные раны на спине, плечах и лице Иннет. Боль была настолько сильна, что на мгновение она даже вырвалась из когтистых лап своего мучителя. Но орк, жутко скаля клыки, сгреб ее, зажав подмышкой и намазал раны какой-то черной вонючей дрянью. Женщина кричала и вырывалась, орк что-то бормотал на всем мерзком языке. Жгучая, выворачивающая наизнанку боль продержалась несколько мгновений, а потом стала резко слабеть и сошла на нет. А орк со страшной черной полосой на морде немного помолчал и... заговорил на Всеобщем наречии: - Потерпи. ___________________________ * ругательство, в буквальном переводе означает "Уши Феанора!" (черное наречие)