Дорога в небеса

Густой туман устилал улицы, приглушая яркость оттенков и скрадывая очертания домов. Дрожа от пронизывающего насквозь холода, Мартина устало вздохнула, потирая замёрзшие руки, и сощурила глаза, тщетно пытаясь разглядеть ступеньки, по которым поднималась вслед за матерью к дому. Безудержные ледяные порывы осеннего ветра хлестали по лицу и сковывали движения. Поёжившись, девушка втянула голову в плечи и накинула капюшон, пытаясь защититься от мелких капель дождя, что уже насквозь пропитали её тёмные волосы и, срываясь, падали на асфальт, разбиваясь на сотни мельчайших брызг. Прислонившись к стене — не менее холодной, чем ветер, — Мартина безучастно наблюдала, как Мэнди — а именно так звали её мать, — поморщившись, сняла перчатку с руки, чтобы достать ключ и открыть дверь. Где-то вдалеке слышались неотчётливые раскаты грома, шум проезжающих машин и редкие крики пролетавших птиц, что спешили укрыться от непогоды. Между матерью и дочерью же царило глухое молчание, такое же холодное и мрачное, как разверзшееся над ними дождём потемневшее небо. Дверь распахнулась, впуская людей внутрь, и Мартина облегчённо вздохнула, наконец оказавшись в тепле. Стягивая с себя намокший плащ, она украдкой взглянула на мать — та захлопнула дверь и снимала ботинки, её лицо было бесстрастно и не выражало ничего. Мартина, обдумывая несколько вариантов в уме, решила, что сейчас лучше всего заговорить о том, о чём она так хотела попросить мать, но та, к её неудовольствию, направилась в сторону кухни, не взглянув на дочь. Пребывая в досаде, девушка прикусила губу. Мартина уже собиралась уходить, когда до неё долетела фраза Мэнди: — Будешь чай? Она, сняв с холодных рук перчатки, которые по требованию матери носила даже летом — хотя зачем, женщина никогда не объясняла, но пойти против её приказа Мартина не решалась, — подумала об ароматной горячей жидкости и выпалила: — Да. Кладя перчатки на близстоящую тумбочку, девушка услышала фразу матери: — Переодевайся и приходи, — а затем тихое, почти неразличимое, нисколько не относящееся к предыдущей теме, которое женщина явно пробормотала себе под нос, не желая быть услышанной: — Надеюсь, Виктор не забыл, куда ему надо сегодня заглянуть по поводу Мартины. Имя отчима в одной фразе со своим и таинственным «куда» заставило Мартину напрячься и настороженно прислушаться, однако более мать ничего не говорила, и девушка медленно зашагала к своей комнате, размышляя об этом. Одно было ясно — поговорить кое о чём нужно сегодня, ведь оно связано именно с отчимом. Точнее, с его словами, заинтересовавшими и взволновавшими девушку.

***

Оказавшись в своей комнате, Мартина невольно поёжилась и поджала губы. Сейчас даже её собственная комната не внушала привычного чувства защищённости или комфортности, а выглядела холодно и недружелюбно, что девушка пожелала скорее переодеться и пойти на кухню. Она до сих пор раздумывала о том, как начать разговор с матерью. Потерев рукой лоб, Мартина взглянула на своё угрюмое отражение в висящем напротив небольшом зеркале, как вдруг её внимание привлекла короткая вспышка света, мелькнувшая на стекле. Обернувшись, девушка увидела, как слабый тусклый солнечный свет, прорезавшийся сквозь свинцовые тучи, едва пробивается сквозь плотно занавешенные шторы, но он всё же разбавил эту унылую атмосферу комнаты, которая была словно соткана из бесконечного одиночества и печали. Шагнув вперёд, Мартина несмело протянула оголённую руку к свету, и солнечные лучи упали на запястье, одарив кожу приятным мягким теплом. Девушку охватило щемящее чувство, пока она разглядывала, как её рука купается в золотисто-жёлтом свечении. Странно, но мать Мартины всегда недолюбливала солнце и велела дочери держаться от него подальше, а лучше, хотя «лучше» подразумевало в себе «полностью, совершенно», желательно с отказом от всех претензий, и вовсе не высовываться. Мартина не понимала почему, и сейчас, немного согревшись, она отчаянно не хотела уходить. Но неожиданно дверь в комнату распахнулась, и девушка испуганно обернулась, воззрившись на застывшую в дверном проёме мать. Мэнди Стоессель стояла, скрестив руки на груди, и подозрительно прищурилась, глядя на дочь. Едва разомкнув губы, она спросила: — Что ты делаешь? Мартина медленно перевела взгляд на свою левую руку, которую до сих пор держала вытянутой перед окном, хотя тучи, к счастью, уже давно сомкнулись, и солнечный свет исчез. Прикусив губу, девушка опустила её и в смятении покачала головой: — М-м-м… ничего. Женщина недовольно цокнула языком, а затем кивнула дочери: — Отойди от окна. Мартина удивлённо вскинула голову, непонимающе нахмурившись. — Но почему? — Я сказала, отойди оттуда! — рявкнула Мэнди, и в её голосе прорезался металл. В её светло-карих, как у дочери, глазах полыхнул гнев, на лице вспыхнули лихорадочные пятна, губы сжались в тонкую ниточку. Девушка вздрогнула и, отведя взгляд, с сожалением отошла прочь, не желая подливать масла в огонь. Мать ринулась к окну, приводя в порядок и без того совершенно идеально занавешенные шторы. Брови на лице Мэнди всё ещё были грозно сведены, но выражение больше не излучало гнев. — Они слишком светлые, — тем временем бормотала она. — Просила же Виктора выбрать потемнее… Имя отчима заставило вспомнить о своей задумке, и Мартина наконец решилась на разговор. Сцепив руки перед собой так сильно, что побелели костяшки пальцев, пытаясь тем самым скрыть дрожь, она глубоко вздохнула и на одном дыхании выпалила: — Мам, я хотела с тобой кое о чём поговорить. Мэнди отвлеклась от штор и устремила взгляд не нервничающую дочь, по-птичьи склонив голову набок. — И о чём, интересно узнать? Мартина в сотый раз прикусила израненную губу. Может быть, было бы логичнее дождаться отчима, чтобы её просьба звучала более аргументировано, с поддержкой со стороны, но Виктор сегодня должен был задержаться, а времени оставалось немного. Поэтому девушка, хотя страх перед тем, что мать откажется, не пожелав выслушать, окутывал её, негромко промолвила: — Эмм… Мы с Виктором недавно поговорили, и он сказал кое-что интересное, — Мартина помедлила. Воцарилась напряжённая тишина, и Мэнди явно ждала продолжения слов дочери. Девушка тяжко вздохнула. Начало уже было положено. — Он сказал, что я слишком часто сижу дома, практически не выходя на улицу, и почему бы мне не пойти куда-нибудь, — брюнетка исподлобья взглянула на мать. Та по-прежнему невозмутимо стояла напротив, однако в выражении её лица что-то неуловимо изменилось. Что-то недоступное пониманию девушки. — В общем… я хочу куда-нибудь пойти. Хоть в ту же школу, как все. Я не могу больше сидеть дома сложа руки. Выдохнув эти слова, Мартина замерла на месте, не сводя с Мэнди глаз. Внутри всё сжалось от страха и предвкушения, но ответ, пришедший через несколько секунд, подействовал, как пощёчина: — Нет. Все надежды рассыпались, словно замок из песка. Поражённо уставившись на мать, она безжизненным голосом повторила её слова: — Нет? — Нет, Мартина, — покачала головой женщина. — Это исключено. — Но почему, мама? — воскликнула девушка, и впервые за долгое время в её голосе прозвучало явственное отчаяние, захлестнувшее изнутри и раздирающее на части. — Почему ты всегда держишь меня взаперти? Почему не хочешь даже выпустить на улицу? Я устала, мама! Я устала, — Мартина ощутила, как глаза обожгли жаркие слёзы. — Как можно считать извечное сидение дома лучше, чем возможность развиваться, заводить друзей? Мама, пойми, так лучше. Пожалуйста, мама! Пожалуйста! — её рука дёрнулась к глазам, утирая тёплые солёные капли. Лицо женщины изменилось — губы изогнулись в подобии гнева, черты ожесточились, а в глазах полыхнул огонь. — Да просто я знаю, что тебе так будет лучше! — взорвалась она, уперев руки в бока и испепеляюще смотря на дочь. — Ты многого не знаешь, Мартина. Если бы не этот проклятый неду… — Мэнди осеклась. Внезапно она обескуражено опустила голову и поджала губы. Мартина удивлённо воззрилась на мать, чьей речи немое продолжение она так и не услышала: — Не… что? Мэнди, однако, отвечать не стала и лишь покачала головой, устало потирая рукой лоб, будто бы эти слова спровоцировали у неё резкий приступ головной боли. — Ничего. Оставь эту идею, Мартина. Разговор не имеет смысла. Девушка заносчиво вскинула голову и открыла рот, собираясь начать протестовать, но внезапно всякое желание отстаивать своё мнение пропало. Осталась лишь бесконечная горечь и охватившее её невыносимое чувство печали при осознании, что всё напрасно. Тем временем женщина направилась к выходу, буркнув себе под нос: — А вот с Виктором, который так любезно раздаёт разные идеи, я ещё поговорю. Мартина услышала её голос как будто издалека и бессильно опустилась на кровать, спрятав пылающее лицо в холодных ладонях. В душе её медленно расцветала фантомная, тусклая боль. — Конечно, поговоришь, — едва слышно ответила поникшая девушка, закрывая глаза. — Не иначе… Мартина горестно вздохнула и рухнула на кровать, взяв в руки книгу, чтобы хоть как-то отвлечься от невесёлых добивающих мыслей. А на запястье левой руки её, ещё никем не замеченный, сплетаясь с узором вен, медленно расплывался багровый ожог.