Часть первая. «Как пепел»
Сила ангелов в том, что они не могут измениться к худшему; Слабость ангелов в том, что они могут измениться к лучшему. Слабость человека в том, что он может измениться к худшему; Сила человека в том, что он может измениться к лучшему.
Хасидская мудрость.
Глава первая. — Нет-нет, здесь нужно читать по-другому, — нахмурившись, покачала головой миссис Хелен — гувернантка, нанятая родителями. — Давай ещё раз. Мартина вновь устремила унылый взгляд на страницу раскрытой книги, насупившись и пытаясь овладеть знаниями произношения совершенно дикого, длинного французского слова, которое никак у неё не получалось выговорить правильно. — Je crois que ce sera*, — начала она заново читать предложение и, чуть не плача, вернулась к затруднительному слову, с обречённым вздохом пытаясь выговорить и его, — remq… Нет, remaq… Remarquable**… Устало потирая виски, пульсирующие от утомления, девушка бросила осторожный взгляд на настенные часы, висящие сбоку от неё, и медленно выдохнула. Время проведения урока французского языка близилось к концу. Кусая губы, Мартина вновь попробовала прочитать злосчастное слово, но, окончательно отчаявшись, пропустила его и стала читать текст дальше, чем заслужила неодобрительный взгляд преподавательницы. Миссис Хелен открыла уже рот, намереваясь что-то сказать, но урок подошёл к концу, прервав жалкие попытки Мартины и несказанную фразу учительницы. — Что ж, — проговорила миссис Хелен, складывая свои вещи в сумку и выходя из-за стола. — Неплохо. Но, прошу тебя, подготовься в следующий раз лучше. Следует прочитать это ещё раз. Девушка с несчастным видом откинулась на спинку стула, уставившись куда-то в стену и погрузившись в свои мысли, пока учитель покидала её комнату. — Magnifique***, — пробормотала она на своём ломаном французском вслед удалившейся женщине.***
С губ сорвался тихий вздох, и Мартина, оттолкнувшись, откатилась на кресле к окну, где можно было увидеть, как там вновь бушует непогода, оставляя прозрачные разводы от дождя на стекле. Улица была залита холодным синим светом. Прикусив губу, девушка всмотрелась в поблекшее седое осеннее небо. Она ощутила, как холодный ветер ворвался в приоткрытое окно, и, поморщившись, потянулась рукой вперёд, желая закрыть окно, когда её взгляд упал на запястье. Ожог она обнаружила лишь немного позже после его появления, когда его жгучая боль, медленно зарождаясь, дала о себе знать. Сначала девушка не поняла, в чём дело, но потом, взглянув на руку, ужаснулась — запястье пересекала неровная, налившаяся багрово-красным цветом полоска, резко контрастирующая с её светлой кожей. Жжение на руке лишь нарастало. Тогда Мартина в смятении замерла, нахмурившись и пытаясь понять, как на её руке мог оказаться ожог. Её потрясение было настолько сильно, что на несколько мгновений боль словно бы исчезла, однако, когда около её комнаты прозвучал голос матери, взывающий к дочери, девушка испуганно вздрогнула, приходя в себя. Пряча запястье в рукаве, она вышла к Мэнди, всей душой надеясь, что та не заметит страха в её глазах. Рассказывать матери об ожоге она не решилась. Мэнди всегда слишком придирчиво относилась к здоровью дочери, и Мартина смутно осознавала, что ни к чему хорошему её рассказ не приведёт. Потому что подобное уже было. Девушка потеряла нить разговора, на время будто бы утратив способность слышать, когда странное неожиданно возникшее чувство дежавю выдернуло её из реальности, материализовывая образы перед мысленным взором. Помещение, напоминающее кухню. Большие окна, задёрнутые лёгкими шторами. Под ногами большая коробка и… Из странного воспоминания девушку выхватил рассерженный голос матери, которая так и не получила ответа на свой вопрос. Мартина что-то рассеянно залепетала, виновато опуская взгляд, и мысленно пытаясь оживить в памяти образ, преследующий её пару секунд назад, но тщетно. Он рассеялся лёгким дымом в воздухе, и Мартина наткнулась лишь на возведённые между ней и тем прошлым стены, которые она была не в силах разрушить — она не смогла бы вспомнить сон, потому что слишком резко вскочила с кровати. Мэнди недоверчиво посмотрела на девушку, потому что, очевидно, её ответ не соответствовал вопросу, однако добавить что-либо не успела — вернулся Виктор. Он что-то говорил, но резко замолк, увидев Мэнди и Мартину, и озадаченно нахмурился. Тогда Мартина не смогла вновь увидеть те образы. Но сейчас… Именно сейчас, глядя на свою перевязанную руку, Мартина снова ощутила странное чувство дежавю, будто бы что-то похожее уже когда-то было. Оно вернулось к ней. Девушка нахмурилась и сосредоточилась на этом ощущении, пытаясь заглянуть чуть дальше… и внезапно перед мысленным взором полыхнул образ, овеянный пеленой лёгкого тумана. И снова была эта комната, большие окна… и она сама. — У нас новый холодильник? — раздался совсем рядом тонкий детский голосок, а его обладательница, девочка семи лет, стояла около матери, сосредоточенно наблюдая за тем, как женщина проверяет холодильник на всего его оплошности и недостатки, и прижимая к груди плюшевого мишку. Мэнди что-то невыразительно пробормотала в ответ, неопределённо кивая, с придирчивым видом открывая и закрывая дверцу, а Мартина, отвлёкшись, устремила взгляд на большую коробку из-под новой вещи и присела возле неё на корточки. Тёмные волосы девочки свисали вниз. Пока мать продолжала копошиться с холодильником, подсоединяя нужные провода в розетку, Стоессель-младшая внезапно заметила, что в окно заглянул солнечный свет между неплотно занавешенными шторами, освещая комнату тонкой полоской. Лучи солнца скользнули по коробке, коснувшись обклеенного фольгой места, и Мартина, найдя взглядом солнечный зайчик, отразившийся от упаковки, улыбнулась. В эту самую минуту Мэнди обернулась и с нескрываемым ужасом увидела, как её дочь, преисполненная любознательности и любопытства, потянулась к свету тонкой бледной рукой. — Отойди оттуда! — вдруг завопила женщина не своим голосом, схватив девочку за руку, резко дёрнула на себя, оттаскивая в тень. Испуганная столь резким криком, Мартина непроизвольно вздрогнула, её руки разжались, и игрушка-медведь отлетела в противоположную сторону. — Ты в своём уме?! — тем временем, не понижая голоса, продолжала отчитывать дочь Мэнди, осторожно ступая к окну и по-прежнему прижимая ребёнка к себе. — Не смей! Мэнди задёрнула шторы так, что теперь даже самая маленькая капля света не могла проникнуть внутрь. Отстранив дочь от себя, она опёрлась спиной о стену, тяжело и прерывисто дыша, будто бы только что преодолела огромное расстояние бегом, не останавливаясь. Мартина, замерев рядом и съёжившись, в страхе и в удивлении смотрела на мать. — Мама… — наконец позвала девочка, и голос её дрогнул, а глаза заблестели от подступивших слёз. — Что случилось? Почему ты кричишь? Мэнди перевела взгляд на дочь и открыла было рот, желая ответить, как вдруг на её лице отразился испуг. Даже ужас. — Твоя рука… — прошептала она, и Мартина, ничего не понимая, медленно устремила взгляд на свою руку… и тотчас заметила, как та приобретает странный розовато-красный оттенок, сопровождающийся лёгким жжением, которое с каждой секундой становилось всё сильнее и сильнее. Девочка испуганно взглянула на мать, а та смотрела на неё с не меньшой тревогой. — Я так и знала, — покачала головой она, беря руку дочери и осматривая ожог. Неожиданно во взгляде женщины отразилась ярость, она, что есть силы, сжала руку Мартины, и девочка слабо пискнула. — Проклятье! Говорила я тебе, чтобы ты не лезла к солнцу?! Оно опасно, Мартина. Это так же опасно, как играть со спичками. Отпустив руку дочери, Мэнди схватилась за голову, расхаживая взад-вперёд по комнате, пытаясь не то что-то придумать, не то найти выход. Мартина же, ощущая, как жгущая боль начинает беспокоить её ещё сильнее, захныкала: — Ма-ам… Мамочка… Обернувшись к ней и заметив её жалобное лицо, Мэнди тяжко вздохнула и, подойдя к старому холодильнику — всё по-прежнему хранилось там, – вытащила оттуда лёд. — Вот, — протянула она дочери, — приложи к ожогу, — наблюдая, как девочка, сопя, послушно выполняет её указ, женщина медленно выдохнула: — Слава богу, это ожог лишь первой степени… Не представляю, что было бы, будь… Она осеклась и неожиданно, напугав дочь, уставилась на окно, почти не мигая. Наблюдая, как солнечные лучи всё ещё пытаются пробиться сквозь шторы, она медленно, но верно осознала, что ничто из этого не спасёт её дочь от того, от чего сама она так старательно пыталась оградить её. Стоит матери лишь на секунду отвлечься, как её любопытная малышка отдёрнет штору, вопреки словам мамы, желая узнать тайну, скрывающуюся в солнечном свете, и тогда защита, воздвигаемая Мэнди вокруг Мартины, рухнет. Солнечный свет хлынет в комнату, купая девочку в своих лучах, что окончится для последней плохо. Очень плохо. Этого Мэнди страшилась больше всего. Этого нельзя было допустить. — Здесь небезопасно, — забормотала она и, подойдя к огромной коробке из-под нового холодильника, присела рядом с ней на корточки — точь-в-точь как совсем недавно Мартина — и задумчиво провела рукой по её внешней стороне, окидывая упаковку оценивающим взглядом. — А что, если… Вдруг она, подскочив, бросилась в комнату и, пока Мартина стояла рядом в полном недоумении, покидала в коробку взятые ею простыни и подушку, немного подумав, положила туда еду и взглянула на дочь. Протянув руку ей и дождавшись, когда Мартина даст ей свою руку, подвела сюда озадаченную девочку. — Рука не болит? — мягко спросила она у дочери, но эта теплота в голосе матери не показалась Мартине искренней. — Н-нет, — качнув головой, пролепетала девочка. Мэнди удовлетворённо кивнула, а затем подтолкнула малышку к коробке, жестом указав залезть туда. — Вот и отлично. Иди. Сделав шаг, Мартина запнулась и удивлённо, с оттенком непонимания посмотрела на мать. — Что? — дрогнувшим голосом спросила она. — Полезай внутрь, — проговорила женщина, и теперь, спустя всего пару мгновений, голос её звучал холодно и напряжённо. — Тебе нужно туда залезть. Давай. Чуть заметно нахмурившись, девочка покосилась на коробку. — Зачем? — ничего не понимая, удивилась она, совершенно сбившись с толку. — Просто полезай, и всё, — сказала Мэнди, теряя терпение. Плохо соображая и теряясь в вопросах, она, не отдавая себе отчёта в происходящем, послушно стала залезать в коробку, но в самый последний момент замешкалась, сомневаясь в правильности происходящего. Мэнди заметила это. На лице матери промелькнула злость. Потеряв всякое терпение, она грубо схватила дочь за руку и, несмотря на её жалкие попытки отбиться, буквально запихнула в коробку, сжимая зубы. — Мама! — вскрикнула девочка, тщетно вырываясь. — Нет, я не хочу! — из глаз девочки брызнули слёзы. — Я не собираюсь! Нет! Словно не слыша крики дочери, Мэнди наконец-таки запихнула её в коробку и, удерживая её там, подхватила брошенного плюшевого мишку и отдала дочери. — Сиди там, — велела мать, захлопывая крышку коробки, внезапно ставшей тюрьмой. Прежде чем тьма воцарилась здесь, разбавляемая лишь комнатным светом, что проникал сквозь тонкую щёлочку, оставленную Мэнди, дабы её дочь не задохнулась от нехватки кислорода, Мартина успела увидеть, как на лице матери мелькнуло сожаление, и услышать тихое, почти неразличимое: «Прости». Раскат грома заставил Мартину подскочить на месте, вырывая из состояния тихой отрешённости, пока девушка пребывала в мире воспоминаний. Она судорожно вздохнула и, моргая, оглядела свою комнату, будто бы не узнавая её. Воспоминание, ранее сокрытое в глубине её памяти, а теперь вырванное наружу, оставило после себя лёгкий привкус горечи — знакомого до боли яда. И необъяснимую, но невыносимую грусть. Девушка отчаянно нахмурилась, словно это могло бы помочь унять эти чувства. За окном ветер резко взвыл и мощным порывом ворвался в комнату, обдавая руку жгучим холодом. Замёрзшие обветренные пальцы сжались в кулак, белея в костяшках. Некоторое время, загипнотизировано глядя на скользящие по стеклу капли дождя, Мартина закусила губу и вскочила со стула, направляясь прочь из комнаты. Она быстро пробежалась вниз по ступенькам, рискуя упасть при малейшем неосторожном шаге, и скрылась в ванной. Мэнди, направляющаяся в другую сторону, удивлённо посмотрела на дочь и окликнула её. Сбитая с толку, Мартина не обратила внимания. Девушка умыла лицо холодной водой, и это отрезвило её, возвращая к обычному состоянию. Она вскинула голову, смотря на своё отражение в зеркале и ловя свой взгляд, полный непонимания и растерянности. Когда Мартина вновь вернулась в свою комнату, она рухнула на кровать, ощущая себя необыкновенно усталой. Воспоминание выбило её из колеи, озадачило и одарило сотней вопросов, на которые девушка пока не могла найти ответы. Она устремила взгляд куда-то в стену, не видя её перед собой. Она словно глядела в свою жизнь. Размышляя о странном поведении Мэнди, о коробке, в которой девушке пришлось просидеть несколько дней (сейчас она медленно припоминала подробности), о своей пострадавшей руке, Мартина вздрогнула и перевела взгляд на ожог, украшавший её запястье и теперь. Она медленно покачала головой. Что происходит? Девушка закусила губу, жалея, что у неё нет никакой возможности выяснить это. Ни книг о подобном, ни компьютера у неё не было, а спрашивать мать было бесполезно — она давно усвоила урок. Вскакивая и закрывая окно, из-за которого в комнате уже стало не намного теплее, чем на улице, Мартина схватила наушники и, надев их, включила музыку. Ей хотелось бы узнать многое, но мысли об этом разъедали сознание, точно кислота. Девушка закрыла глаза, отчаянно желая одного — раствориться в отрешённости, сбежать от себя, скрыться за закрытой дверью. Хотя за всё это время она давно осознала, что от себя не убежишь — это сложнее всего.***
Утро было пасмурным. Стараясь не издать ни звука, дабы не разбудить родителей, Мартина осторожно спускалась по ступенькам на первый этаж, погрузившись в свои мысли и отрешённо ступая по дому. Полумрак раннего осеннего утра, когда солнце, восходя, оставалось скрыто за огромными тёмными тучами, наполнял помещение. Её мама и отчим ещё спали, и в доме царила глухая тишина, нарушаемая лишь тихими звуками её шагов. Всё это было знакомо до мелочей. И, казалось, этот дом никогда не оживал. Тишина равнодушия и одиночества угнетала, и порой прерывали её лишь крики ссор и недопонимания, такие же острые и опасные, как осколки битого стекла. Тихо бродя по дому, словно призрак, Мартина спешила укрыться в своей комнате — маленьком убежище, защищающем от этого холода. На столе всегда стоял рядом горячий чай, всегда в комнате её создавалась иллюзия спокойствия и защищённости. Как всегда. И это «всегда», эта скучная серая однообразность удручала. Но выхода отсюда не было. Шли года, а пустота в душе лишь росла, поглощая всё на своём пути, оставляя совсем мало чувств — лишь злобу, тоску и обиду. Именно поэтому Мартине отчаянно хотелось вырваться из дома, ходить в обычную школу, отправляться с друзьями на прогулки — жить, как обычный подросток, и забыть о пустоте. Девушка зашла на кухню, скользнула рукой по стене к выключателю… и, когда свет озарил комнату, испуганно вскрикнула. Около окна, скрытая от лучей солнца тёмными шторами, стояла её мать, задумчиво глядя куда-то вдаль на улицу, наблюдая за тем, как медленно-медленно закипает жизнь просыпающихся людей, она явно думала о чём-то своём. Услышав вскрик, она резко обернулась, сверкнув карими глазами. — Мама? — выдохнула Мартина. Она застыла у стены напротив, растерянно моргая, её рука по-прежнему была поднята вверх. Увидев дочь, Мэнди тоже на мгновение, едва заметное мгновение, застыла, а по её лицу как будто скользнула тень неуверенности… но из-за чего? Однако быстро справившись с собой, она задёрнула шторы и, спрятав руки за спиной, устремила взгляд на неё. Её лицо вновь стало бесстрастным и слегка отстранённым. — Что, Мартина? — Я… я думала, ты спишь, — пролепетала девушка, опуская затёкшую руку и медленно отходя к столу, на котором стоял небольшой электрический чайник. — Мне казалось, что и ты и Виктор сейчас спите… — Все уже проснулись, — прервала её Мэнди, и, словно в подтверждение её слов, на кухню вошёл Виктор. Он был одет в деловой костюм, тёмно-каштановые волосы были тщательно причёсаны — отчим явно собирался вскоре покинуть дом. — Доброе утро, — обратился к ней Виктор, беззаботной походкой, никак не сочетавшейся с его внешним видом, направляясь к столу и беря себе печенье. — Хорошо спалось? Мартина неопределённо кивнула в ответ, включая чайник, и неожиданно заметила кое-что, что её насторожило. Маска невозмутимости и абсолютного спокойствия матери показалась девушке надтреснутой; во взгляде Мэнди проскальзывало волнение, и вся её поза говорила о напряжении. Даже в беззаботном выражении лица отчима светилась серьёзность. Переводя взгляд с одного лица на другое, Мартина осознала, что это как-то связано с ней, и в груди всё перевернулось. — В чём дело? — вопросила она, не узнавая своего собственного обеспокоенного голоса. Мэнди и Виктор переглянулись на одно краткое, безумно краткое мгновение, однако Мартина успела это заметить, отчего ещё больше насторожилась. — Что происходит? Что-то случилось? — Нам нужно с тобой поговорить, — с каменным выражением лица произнесла мать и умолкла. Мартина в удивлении моргнула. — Поговорить? — переспросила она и, когда мать сдержанно кивнула, растерянно пожала плечами: — Ну… хорошо. Давайте поговорим, — она подошла ближе к родителям и неуверенно замерла. — Но о чём? Мэнди открыла было рот, желая ответить, но до этого спокойно стоявший на своём месте и с самым серьёзным видом изучавший собственные руки Виктор перебил её, схватив Мартину за руку и потянув к стулу. — Тина, присядь. Окончательно растерявшись, сбившись с толку, Мартина послушно села, не отдавая себе отчёта в том, что она делает. Подобная сцена её сильно озадачила и встревожила, и девушка взволнованно взглянула на Мэнди и Виктора. Мать стояла рядом, прикусив губу, и в нерешительности смотрела куда угодно, но только не на дочь; Виктор, напротив, устремил решительный взгляд серьёзных карих глаз на Мартину. Его рука по-прежнему лежала на её плече, словно бы мужчина пытался её защитить. Сколько девушка помнила его в этом доме, большую часть она провела в изоляции от всех — а порой и от самой себя — и редко общалась с ним, однако отчим всегда казался ей чуточку добрее матери. — Так о чём вы хотели поговорить? — напомнила Мартина, переводя взгляд с одного лица на другое. — Что случилось? Чувствуя себя неуютно, она сидела на стуле, сложив ладони на коленях и неестественно выпрямив спину. — Мы с твоей матерью поговорили насчёт кое-чего, — проговорил Виктор, — и решили, что… — Однако не то чтобы решили окончательно, — не дав ему договорить, возразила Мэнди, в глазах которой полыхнул странный блеск. Женщина собиралась было продолжить, но резко и шумно выдохнула, когда рука мужа легла ей на плечо и сжала его. «Не нужно, — говорил этот жест. — Не стоит». На несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь тихими звуками настенных часов, но вскоре на безмолвную просьбу последовал безмолвный ответ — Мэнди тяжело вздохнула и покачала головой. Мартина в недоумении смотрела на них, откровенно ничего не понимая. Нахмурившись, она ощутила лёгкое головокружение и в смятении вопросила: — Так решили — или не решили — насчёт чего? — собственный голос казался ей глухим и далёким. Мэнди вновь хотела заговорить, но Виктор жестом прервал её и, несмотря на то, что она не сводила с него недовольного взгляда, обратился к девушке; на его лице расплылась улыбка: — Мартина, больше тебе не нужно сидеть дома постоянно. Завтра ты наконец-то сможешь начать жить, как самый обычный подросток. Ну, почти, — уточнил он, бросив короткий взгляд на неподвижно стоящую рядом Мэнди, однако девушка не успела уловить намёка, поскольку он быстро продолжил: — Да, к тому же будет обычная школа… Не скажу, конечно, что всё сразу станет по-другому, но что-то определённо изменится. — Уже завтра… — глухим эхом повторила мать, едва слышно, отрешённо, будто бы сама не до конца верила в это. До этого момента Мартина находилась в какой-то прострации, озадаченная столь странным разговором, и в глубокой задумчивости созерцала цветы, стоящие на окне напротив неё. Однако слова отчима она услышала, и их смысл медленно доходил до неё. Ей сказали, что завтра её ждёт вполне обычный день. А это значит… Это значит… Мартина подскочила на ноги, и её стул, покачнувшись, едва не упал. — Что? — воскликнула она, не сумев скрыть своего изумления. — Это правда? — получив в ответ утвердительный кивок, она поражённо застыла, судорожно дыша и некоторое время не в силах что-либо вымолвить. — Это… Это же замечательно, — в конце концов произнесла она, продолжая удивлённо смотреть на родителей. — Я… спасибо. Это правда важно для меня. Мать неопределённо кивнула ей в ответ, а отчим, напротив, широко и одобрительно улыбался. Девушка, не сдержавшись, тоже улыбнулась. Её переполняла радость, и она в порыве счастья захотела обнять родителей, когда вдруг встретилась с маминым взглядом и вздрогнула. В глазах матери светился непонятный ей страх, а её лицо, каждая его чёрточка, излучало тревогу. — Мама? — позвала Мартина, ощущая, как её сердце сжалось. Встревожившись, она обеспокоенно глядела на неё. — Мам, в чём дело? — Мартина, — глубоко, неровно вздохнув, сказала мать, взяв руку дочери и сжимая её. — Сейчас ты рада, но я хочу тебе напомнить, чтобы ты была осторожна. И не выходила на улицу днём. Это… — Мэнди замешкалась, подыскивая нужные слова. Девушка усмехнулась, собираясь сказать матери, что она давно об этом знает и помнит, но заметила её взгляд — по-прежнему настороженный и напряжённый, — и её усмешка быстро увяла. Сжав в ответ руку Мэнди, Мартина растянула губы в улыбке, не затронувшей её глаз: — Всё будет хорошо, мама. Женщина кивнула, словно бы соглашалась с этими словами, однако на её лице возникло странное выражение, будто бы мать слушала, но не слышала её. — Просто пообещай, — тихо попросила она, пустым взглядом прожигая стену. — Обещай, что будешь осторожна, — мать внимательно посмотрела на неё, и Мартине показалось, что она услышала в её голосе отчаянные нотки. Девушка устало вздохнула. — Я обещаю. Мэнди отпустила её руку, облегчённо кивнула и ушла, пробормотав что-то насчёт завтрашнего дня. Глядя ей вслед, Мартина ощутила щемящее чувство опустошённости и от досады прикусила губу. Затем перевела взгляд на отчима, который только пожал плечами, мол, ничего особенного, и, в конце концов, девушка тоже вышла из кухни, направляясь в свою комнату и вновь возвращаясь мыслями к предстоящему дню. Наверное, завтра действительно её ждут новые возможности. И, конечно, она будет предельно осторожна. Как всегда. «Будь осторожна». В очередной раз вспомнив эти слова, Мартина с удивлением ощутила лёгкую вспышку раздражения.