Про Наташу, Ториса и Фелека

Феликс долго смотрит на Наташины неровно обрезанные волосы и наконец отводит ее в парикмахерскую, пока Ториса нет дома. Ториса часто нет дома, потому что он работает. Так что каждое утро он уезжает куда-то на старенькой розовой машинке, а Наташа остается с Феликсом. Феликс говорит, что он тоже работает, но на самом деле он просто сидит возле компьютера и стучит пальцами по клавишам. Наташа ему не верит. Разве это работа? Наташа думает, что он хочет от нее отвязаться, и уходит во двор, поливать цветы. Они не тонут и не пересыхают. Хорошие цветы. Счастливые. Феликс ведет Наташу вдоль улиц и газонов. Торис не любит большие города, и поэтому они живут в совсем небольшом. Достаточно небольшом для того, чтобы знать большинство жителей, и достаточно большом для того, чтобы встречать незнакомцев. Феликс улыбается прохожим и покупает Наташе мороженое. Та жадно грызет пломбирную твердь. Из Наташи еще никуда не пропала привычка есть быстрей и как можно больше. Она ведь знает, что еду могут отнять. И никакой Торис не может ее в этом переубедить. Феликс приводит Наташу в свою любимую парикмахерскую на тихой улочке возле парка. Наташа смотрит на блестящую новизной вывеску и боится. В детдоме ни у кого не было новых вещей. Любая вещь, пронесенная через его порог, сразу будто старела лет на пять и всем своим видом говорила: «А я-то здесь уже давненько». - Франек, ты не занят? – спрашивает Феликс, а Наташа молчаливо рассматривает кресла-вертушки, зеркала, блестящие ножницы, расчески и какие-то совсем уж неведомые инструменты. - Феликс, шер’и, это ты? – оборачивается парикмахер и Наташа долго, не мигая, его разглядывает. Франциск приседает на корточки и смотрит ей в глаза. - Как тебя зовут, шер’и? - Лоуринайтис, - выговаривает Наташа без единой запинки. Ей хочется протянуть руку и дернуть Франциска за прядь волос, а еще потрогать щетину. Феликс за наташиной спиной подавляет вздох и поправляет: - Наталя. Наталя, это Франек; Франек, это Наталя. И Наташе хочется сказать «Уносите пудинг!», потому что в детдоме у них был и телевизор, проигрывавший кассеты и Наташа смотрела «Алису» добрую сотню раз, но она молчит. - Эмабль, - говорит Франциск, улыбаясь, и Наташа совершенно ничего не понимает, - Пр’елестный р’ебенок, шар’ман, - продолжает он, поднимаясь, вставая и улыбаясь. Наташа смотрит вверх на Франциска, пытаясь углядеть горошины у него во рту. «Шар’ман, шар’ман, шер’и» - шуршат сухие горошины и не показываются. Франциск увлекает Наташу на вертящееся кресло, дает ей леденец на палочке – «ля сюсетт» – и снова что-то шуршит, но она против воли оборачивается посмотреть на Феликса. Он не убегает и не пытается бросить ее одну. Наташа удовлетворенно отворачивается. Наташа не знает, что у Франциска тоже есть усыновленный ребенок. Точнее не усыновленный, а просто-напросто дочь одной из его умерших cousine, которую больше никто из многочисленных родственников не захотел приютить. Франциск ее очень любит. Больше, чем всех своих пассий, меняющихся с такой же скоростью, как цвет волос некоторых его клиенток. Утром, по воскресениям, Франциск с Викторией гуляют в парке, едят мороженое и заплетают друг другу косички. И Франциска совершенно не волнует цвет ее кожи. Франциск – полулегальный эмигрант, но этого Наташа тоже не знает. Она провожает взглядом слетевшую на пол прядь русых волос и испуганно смотрит на себя в зеркало. Ей кажется, будто лишают ее чего-то более важного и ценного, чем просто неровно остриженных кончиков. Феликс листает гламурный глянцевый журнальчик и слушает щелчки ножниц, а Наташа смотрит, как падают на пол ее волосы, и слезы крупными каплями бегут по ее щекам.