Леди-лабиринт

нет повести печальнее на свете, чем повесть без Ромео и Джульетты. без их страстей, без их любви, где люди шепчут лишь: «умри».

Фигуры людей мелькали, словно бабочки, кружившиеся в танце. Пышные платья обметали ноги, напряжённый светский приём действовал на нервы. Было неудобно, душно. Бессонные ночи плохо отразились на мышлении; на любой вопрос Аки отвечала лишь «да, сэр, великолепный приём!» Когда закрываешь глаза, вдруг обнаруживаешь, что гомон гостей смешивается в один сгусток, блокируя мысли и любые фантазии. В этот вечер виконтесса дома Кудзэ была больше, чем просто центром внимания. Её суженый, находясь всегда где-то поодаль, пожимал руки графам и маркизам. Принимал поздравления от возвышенных дам, которые, прикрываясь веером и хихикая, предполагали, что Сайдзи был даже блистательнее, чем его невеста. Но он, смущаясь и склоняясь в поклоне, это предположение отклонял. Ему нравилось хвастаться красотой Акихито. Тонкие, изящные кисти провели по юбкам платья. Взгляд девушки был лишён каких-либо эмоций. К ней подходили разные мужчины – от самых высоких и красивых до полных и уродливых. Они протягивали широкие ладони и произносили, ласково улыбаясь: «Можно пригласить Вас на танец?». Но Аки не отвечала. Она лишь натягивала «дежурную» улыбку и кивала, без какого-либо энтузиазма пускаясь в вальс вместе с незнакомым ей человеком. Ноги подкашивались, и она, оборачиваясь на своего суженого, с презрением кривила лицо и отворачивалась, быстро опуская голову и снова пытаясь улыбнуться. Ей не раз вспоминался отец, его умение находить общий язык с людьми. А она только и могла что поддакивать и молчать, подпирая собою стену и не улавливая сути светских бесед. Не хватает, как же её не хватает рядом. Тёплые пальцы коснулись её предплечья, и Аки, вздрогнув, обернулась, недоумённо посмотрев на Сайдзи. Глаза её тогда холодели, пальцы сильнее сжимали ткань юбок. Она говорила, что всё хорошо, позволяла взять себя под руку, но через несколько мгновений снова сбегала от жениха, оправдываясь плохим самочувствием. Болезненно щипало глаза, и Аки сетовала на макияж, зная, что он совсем не причём. Она вглядывалась в спины кружащихся девушек, пытаясь разглядеть тёмные пряди. Она смотрела каждой в глаза, высматривая тёмные океаны. Имя Кацураги считали позором. Она даже не могла упомянуть Томоюки в присутствии будущего супруга, не выслушивая множества насмешек в адрес любимой женщины. И каждый раз, срываясь с места, она уходила в свои покои, приказывая слугам её не беспокоить. Каждая ночь – как ад, каждый день – как ночь. Блестящие столовые приборы, разложенные по большому столу, привлекли внимание Акихито. Подушечкой указательного пальца она провела по краям красивой кружки явно какого-то дорогого сервиза. Тёмная субстанция напитка в ней переливалась чем-то тёмным, даже чёрным, и девушка снова отводила взгляд, пробираясь сквозь танцующие толпы к дверям. – Дорогая, что-то ты очень бледная, – маркиза Морияма, сверкая своими вездесущими глазами, следила за неясной реакцией виконтессы. Девушка, бросая своё «очень душно», снова кивала и «натягивала» улыбку. – Я хочу немного прогуляться в Вашем саду, ведь маркиза не против? Получив теперь официальное разрешение, Аки скрылась за дверьми, зная, что через несколько минут уже все будут знать о плохом состоянии представительницы Кудзэ. Пальто девушка не взяла, благодаря слуг и быстрее выходя на свежий воздух. Запах зимы будто разорвал лёгкие, и маленькое облачко тёплого пара сошло с розовых губ. Тёплая мгла уже спустилась на землю, из-за массивных дверей доносились всеобщее веселье и размеренная музыка. Но собственного дыхания слышно не было. Почти прозрачные хлопья снега ложились на светлые волосы, порошили ресницы, рождая ощущение, что они становятся ещё больше. Горячие слёзы, что так долго копились на глазах, резко высохли, и Акихито смогла выдохнуть. Пальцы чуть дрожали, и она сильнее сжимала юбку платья, пытаясь согреться от плотной ткани. Вглядывалась в фыркающих лошадей и чуть улыбалась уже от сердца, а не от «так надо». Небо было тёмным, даже чёрным, и падающий с него снег иногда казался пеплом. Таким же пеплом, как тот, что поселился в лёгких девушки и пожирал изнутри, заставляя сердце изнывать в тоске. Холодный воздух заставлял мышление возвращаться, синяки под глазами становились бледнее, и на щеках появлялся здоровый румянец. Акихито корила себя, что раньше не вышла сюда. И, подняв ладони, начала ловить снег. Странное чувство. Виконтесса обернулась, испуганно посмотрев на угол поместья. Скребущее ощущение заставило её выпрямиться и краем разума подумать о множестве народу. О том, что там многим безопаснее. – Пожалуйста, не уходи. Заниженный тон и лёгкая хрипотца заставили бабочек в животе снова вспорхнуть, и Аки, не отдавая себе отчёта, простонала в голос, выгибая брови и снова чувствуя живительную влагу на глазах. Нет, не может быть. Взгляд расфокусировался, и собрать его обратно было невозможно. По крайней мере, сейчас. Светлая ладонь с квадратными чертами лежала на холодном камне построения, почти ледяное выражение взирало на виконтессу. Но она-то знала, что скрывается под маской, которую Кацураги уже не могла снять. Протянуть руку было так сложно, словно решиться на последний шаг. В никуда. Резко схватив ладонями юбки платья, Акихито побежала к виднеющемуся силуэту, не в силах стереть выражение счастья. Обняв хрупкое тело настолько сильно, что даже Томоюки резко выдохнула, Кудзэ уткнулась носом ей в волосы и начала что-то судорожно шептать. Тёплая ладонь провела по спине, вызывая волну мурашек. – Что ты делаешь здесь? Виконтесса отстранилась, беря в ладони изящное лицо, пальцами заводя чёрные пряди за уши. Кацураги молчала, из-под ресниц разглядывая раскрасневшееся лицо молодой Акихито, вбирая вновь и вновь в себя её улыбку. И в какой-то момент Кудзэ резко убрала руки, словно обожглась, делая шаг назад. Снег падал медленно, будто уничтожая такое понятие как время. И ночь, как казалось сейчас, должна была длиться вечно. – Вам не стоит общаться со слугой, госпожа, – холодеющее сердце гулко билось в груди Кацураги, её разум сводило конвульсивной судорогой, ладони дрожали. Грудь Акихито сильно вздымалась, когда та делала быстрые вздохи. На лице застыло недоумение, медленно меняясь в страх. Глаза стали темнеть и из янтарных вновь становиться цвета корицы. – Сколько мне раз говорить тебе не называть меня госпожой? По коже вновь прошёлся холод, вызывая панику. Акихито всмотрелась в родное лицо, не понимая, что изменилось. Что не так. И почему. Кацураги не ответила, лишь рот её чуть приоткрылся, делая несильный вдох. – Почему ты не на службе? – Я больше не служу. «Я никто». Акихито вздрогнула, потирая ладони и чувствуя, как замерзает всё больше. Даже не столько снаружи, сколько изнутри. – Я так скучала, – слова растворяются, так и не долетая до Томоюки. Взгляд становится ещё острее, сердце больно выжимает кровь в вены. Музыка, доносящаяся из окон, казалась другим миром. Схватив ладонями хрупкие плечи, Аки резко прижала Кацураги к стене, запутавшись в своих юбках и почти упав на неё. Их лица стали многим ближе, испуганный взгляд виконтессы пытался рассмотреть в удивлённых глазах любимой женщины хотя бы толику тех чувств, что ярко выражались ранее. Особенно в бурные ночи. – Что с тобой стало? Сильная дрожь ощущалась в лёгком и изящном стане, ресницы трепетали от холода. Ответа снова не последовало, и ярость окатила Акихито с ног до головы, словно ведро ледяной воды. Сильнее сжав плечи, она вжалась губами в губы Кацураги с такой силой, что вновь был обещан синяк. Но сопротивления не было – руки, казалось, ждали этого, чтобы крепко обнять. А губы - чтобы поцеловать в ответ. Воздух стал чист – снег перестал покрывать собою и без того бедную землю, и обе девушки, всё сильнее прижимаясь друг к другу и не успевая делать вздохи, иногда открывали глаза, чтобы невидящим взором осмотреть сгустившуюся ещё больше ночь. Без белоснежных крупинок всё казалось слишком напряжённым, тишина будто звенела, отдаваясь стуком сердец в ушах. – Акихито-сан! Аки замерла, уперев ладони в холодную стену, но не отстраняясь от тёплых и распухших губ. Слыша, как суженый приближается, она откровенно поморщилась, отходя от Кацураги и выглядывая из-за угла. – Ты простудишься, – на лице Сайдзи играла тревога, но больше не за здоровье виконтессы, а за свою репутацию. – Заходи обратно, все ждут. – Сейчас, я… Брови Кудзэ нахмурились, и она кивнула, наблюдая, как быстро Сайдзи забегает обратно в поместье. Медленно оборачиваясь и всматриваясь в бледное лицо Кацураги, она приоткрыла рот, чтобы сказать, как сильно любит это самое лицо, но Томоюки её опередила. – Хватит, тебе нужно идти. Кацураги отворачивается, пряча своё лицо в тени и убирая от себя потеплевшие ладони Акихито. Разум дурманится, как после опиума, ледяной воздух вновь возвращает к реальности. Сделав ещё одну попытку обнять темноволосую, Кудзэ остаётся отвергнутой и, резко разворачиваясь, быстро отдаляется к массивному крыльцу, после скрываясь за огромной дверью. Холодно. Очень холодно. Медленно съезжая по стенке здания, Кацураги закрывает ладонями лицо и начинает тихо смеяться, не в силах совладать со слезами. – Я ужасный человек. И тишина отвечает ей: «Я знаю».