Два года, Шерлок, два! Живые вещи I

Я никогда не скажу тебе, как мне было плохо, когда ты отдал меня ей. Не скажу, но это было… Да-да, Шерлок, это было жестоко! И все из-за него, из-за Джона, ему, видите ли, потребовалось, чтобы она надела на себя что-нибудь. Но я же, черт возьми, не салфетка! А ты отдал ей самое дорогое, что у тебя есть, - меня. Какой благородный жест ради душевного спокойствия друга, а обо мне ты подумал?! Она… Та женщина, она жадно вцепилась в меня своим кровавым маникюром и накинула на хрупкие плечики; о, как обманчива хрупкость этой пираньи. Знал бы ты Шерлок! Какое счастье, что женщины - это не твоя сфера, а эта особенно, уж лучше Джон, ей богу, он хоть на твою одежду не заглядывается. Это было тяжело… Она надела меня прямо на голое тело. Как вспомню, так вздрогну! Кажется, от приторного запаха Chanel №5 мне не отделаться по сей день, Шерлок, он въелся в мою шерстяную душу, в такие глубины, о которых ты даже не помышляешь. Моя аллергия на твоей совести. Страшнейшая аллергия и на духи, и на женщин. Половина флакона, которые были на ней, этой женщине, показались недостаточными: она еще и меня сбрызнула, когда надумала вернуть меня тебе. Какое счастье, Шерлок, что в моем кармане остался твой телефон, а то она оставила бы меня себе, сделала бы из меня фетиш… Да-да, она так и сказала: «Ну до чего ж хочется оставить себе эту славную вещицу, Кэтти, я бы иногда его надевала, вот так, как сейчас - прямо на свой боевой наряд, и вспоминала бы этот чудный день». Представь, мне даже не польстило то, что я «славная вещица», из ее уст это звучало как приговор. Умоляю, Шерлок, не отдавай меня больше никому, слышишь, лучше оставь вечно пылиться на крючке, в гостиной, но так, чтобы я могло тебя слышать, видеть и ты иногда мог невзначай меня касаться. Не отдавай меня, даже поносить, подержать… Я очень от этого страдаю, честное твидовое слово, клянусь своей благородной фамилией Belstaff* .