Пятая история: Жили-были и умерли в один день
— Это и есть Кадайская слобода? Немаленькая! — аж присвистнул. Глубокая ночь скрадывала расстояние и размеры, но раскинувшееся под склоном холма селение, обнесенное крепкой и высокой стеной, даже в темноте казалось слишком обширным. — Как видишь, кадайцы обожают строить стены. — Они вообще строить, как погляжу, мастера — так быстро угнездились! И основательно. Просто отдельный городок, иначе не назовешь. Крепкие избы соседней пригородной деревеньки выглядели сиротливо по сравнению с двух- и трехэтажными зданиями заброшенных купеческих домов, чьи замысловатые изогнутые крыши чернели на фоне хмурого неба, возвышаясь за стеной ограды. Вымерший городок — ни единого огня. Тишина. Даже собаки не лают. Всё выглядело так, словно иноземцы вправду оставили свои новенькие жилища, лавки-склады и уехали восвояси, обидевшись за не сложившиеся торговые отношения с дремучим народом Тридевятого царства. — Неужели вправду даже сторожей не оставили? Очень сомнительно. Хоть бы для вида кого-нибудь посадили у ворот. — Зачем сторожа, если такой густой морок стоит, хоть ножом воздух режь. — Правда? Ты почуял? — Еще бы нет! Всё равно туда сунешься? — А чего мне бояться? Ты же со мной. Защитишь? — Кто знает… — протянул насмешливо, вызвав ответное презрительное фырканье. Огрызенная с одного боку луна то и дело пряталась за бегущими по небу тучами. Ладно хоть дождь прекратился и пока что держался, не лил, как весь день до этого. Только временами покрапывал тихонько, противно. И на том спасибо. Спустились с пологого склона холма, оставив городскую стену за спиной. Впереди ждала стена слободы — пониже, из нового красного кирпича, украшенная веселеньким восточным узором, но от того не менее внушительная на вид. На прочность ее сегодня проверять никто не собирался, однако на будущее зарекаться нельзя. Как выяснилось, кадайские купцы всё же оставили сторожа. Под укрытием глубокой арки ворот и за ширмой разросшихся ив скучал иностранный наемник. (Очевидно, когда по этой дороге оживленно сновали туда-обратно телеги с товаром, густые плакучие ветки так привольно не развешивались.) Причем сторожем оказался выходец из западных королевств. Разбойничью усталую морду, сизые от щетины щеки и красноватый носище высвечивал тусклый свет фонаря, при котором тот уныло затачивал широкий охотничий нож, сидя на рассохшемся бочонке. Издалека сторож был совершенно неприметен в своем укрытии — оказавшись же вблизи, осторожничать было уже поздно. Впрочем, никто и не собирался отступать, просто неприятная неожиданность не обрадовала. Наемник неохотно поднялся с места и преградил дорогу, зыркнув отнюдь не дружелюбно: — Кто? Зачем? — осведомился сторож у вышедшего из темноты щуплого, чумазого существа. Если наемника и озадачила внешность ночного гостя, то виду он не подал, даже бровью не дернул. — Надо! Пусти! — отрезало в тон вопросу существо на чистом кадайском наречии. Невольно поморщилось на грубый акцент наемника: тот не старался освоить произношение чуждой речи, выплюнул заученный вопрос, точно червяка из надкушенного яблока. Кстати, «кто и зачем» — это всякому здравомыслящему человеку было бы очевидно и без расспросов. Стоило лишь поглядеть на корзину на плече — как раз полную спелых яблок. Вот же, послали купить на базаре — чего непонятного? Но сторож не торопился отпирать. Выступил вперед, сложил руки на груди и смерил взглядом. Чумазое существо смотрело на него откровенно восточными глазами, да еще с наглым прищуром. Черные волосы гладко зачесаны назад, блестят, будто маслом смазаны. За спиной болтается тугая длинная косица, узенькая, но крепкая, точно веревка. Ни заколок, ни лент, ни бантиков. Одежда — бесформенная хламида ржавого цвета до колен, под рваной кромкой подола виднеются грубые штаны, потасканные сапоги под слоем грязи. Хотя, если хорошенько умыть скуластую мордочку, кожа окажется молочной белизны, гладкая. Губки тоже неплохи, приятно сочные, пусть сейчас и поджались в досаде. Паренёк или девица — фиг разберешь этих кадайцев. Впрочем, наемник разбираться и не горел желанием, предпочитая в охотку наведываться в западную слободу к франкийским барышням. У тех формы! Конечно, не такие выдающиеся, как у местных бабёнок, но и не то что у кадаянок, у которых, что ни возьмись, всё мелкое — что рост, что сиськи-прыщики… Хотя вот это существо, что сейчас мнется перед ним, шибко длинное для кадаянки. Значит, всё-таки мальчишка на побегушках? Ох уж эти восточные человечки — хрен разберешься, кто есть кто, без бутылки… — Пропусти! — повторил парень, подкинув поудобнее тяжелую корзину на плече. — Клянусь седой бородой Хунь-Юаня, мне некогда с тобой тут полночи торчать. Услышав в сердито выпаленной фразе ожидаемый пароль, а именно помянутую седую бороду императора, наемник посторонился. С кривой ухмылкой распахнул одну створку ворот, выкрашенных алой краской, потому что две открывать — много чести для заморыша. Махнул рукой, пропуская. А сам не постеснялся — стащил яблоко из корзины, пользуясь преимуществом служебного положения и своего высокого роста. Захрустел сочно, предварительно потерев спелый бок о свою не больно-то чистую куртку. — Итадакимас, — буркнул парень, оглянувшись на хруст. Сторож ухмыльнулся шире прежнего. И нахально хлопнул его ладонью пониже спины — чтобы проходил быстрее, не задерживал. Парень шикнул коротким матюгом, но задерживаться правда не стоило. Наемник же про него уж и забыл. Конечно, позабудешь тут обо всём! Чуть язык не прикусил, получив нежданный подзатыльник. Обернулся, готовый врезать подкравшемуся шутнику по морде. Не тут-то было — сзади никого не оказалось. Вообще никого. Ночь, ивы шелестят голыми ветками, луна снова за тучу нырнула… Наемник вздрогнул от звука захлопнувшихся ворот. Почесал затылок: не могло же примерещиться? Или сверху что-то упало, прицельно?.. — И к чему это всё? — жарко шепнул невидимка, нагнав парня с яблоками. Обдал ухо горячим дыханием. — Прошли бы с тобой и без маскарада. — С тобой за ручку ходить? Под локоток? — фыркнул замарашка. На ходу пошарил за пазухой, после чего ладонью по щеке провел, оставив дополнительный черный след от выпачканных в саже пальцев. На всякий случай грязи не помешает добавить, раз вон как сторож на него пучеглазился. Потом отмоется, не беда. Конечно, жаль, что второй шапки-невидимки в логове огненных змеев не нашлось. Да и была бы — двум невидимкам как не потерять друг друга из вида? К тому же, перелезать через стену всё равно небезопасно. Мало ли какие на ограду наложены чары? А так — прошли спокойно, как люди, через ворота. Посмотрят, как тут и что. Разведают обстановку в «заброшенной» слободе, посчитают, сколько тут народа обитает — только и всего, совсем не сложная задача. Слобода, если смотреть изнутри, оказалась вовсе не такой покинутой, какой выглядела снаружи. Тайная жизнь бурлила и не опасалась быть рассекреченной. Очевидно, действовало сильное охранное колдовство. Тут и костры прямо на улицах жгли, а снаружи ветерок даже дымка не доносил. И песни вон горланили. А за стеной не было слышно ни звука. И еду готовили в больших котлах — запах специй шибал в нос. — Праздник сегодня какой-то, что ли? — в сомнении попытался припомнить кадайский календарь замарашка. — Вряд ли, — невидимо пожал плечами невидимка. — Полагаю, просто от скуки вино хлещут. А что еще им тут делать, сам посуди? Парень с корзиной молча согласился. Прибавил шагу, постаравшись придать лицу как можно более озабочено-деловитое выражение, словно вправду куда-то сильно опаздывал. Нахмурился, ссутулился, а прищуренными глазами цепко выхватывал интересующие детали обстановки. Получается, что купцы, покидая сей благословенный край, вывозили на родину непроданный товар и своих домочадцев. А чтобы обозы не гонять в обратную сторону пустыми — по-тихому привозили в царство всех этих мужчин самого что ни есть военного возраста. Вооружи — и получишь армию. Женщин, сколько ни приглядывались, не заметили. Правильно — кому нужны разборки в армии из-за баб? Дома все стояли с распахнутыми дверями, мужики и парни свободно разгуливали, кто где хотел. Как будто белый день обитатели слободы тратили на сон, а с наступлением ночи всем хотелось размяться и повеселиться. Играли в маджонг, в карты, в кости. Стук шестов заставил обратить внимание на развлекающихся дружеским поединком — засиделись, размяться решили на потеху себе и публике, азартно делающей ставки. — Смотри-ка, тут не только кадайцы, — заметил невидимка. Нечасто, но можно было в праздной толпе встретить наемников из западных королевств или даже Шемора, они возвышались над кадайцами на голову. Хотя и среди желтолицых попадались отборные здоровяки. — Мда, это ж какая армия получается… — пробормотал невидимка. На парнишку с яблоками никто не обращал внимания, прохожие скользили равнодушными взглядами и даже не пытались залезть в корзину, из чего напрашивался вывод, что дисциплина в тайном сообществе держалась строгая, невзирая на кажущуюся вольность. — Оружия нигде не видно, — шепнул парень напарнику. — Тут же складов в подвалах под лавками полно, чего ты ждал, — ответил тот. — Хоть царь-пушки прячь. Когда команду получат, тогда и достанут. Судя по голосу, ему тоже было не по себе. Ясное дело, приятного тут мало — обнаружить, что улицы города, в котором ты поселился, могут в любой момент оказаться залиты реками крови. — Пойдем назад, — решил парень. Они уже достаточно увидели, а на центральную улицу не стоило соваться. Но задержаться пришлось — путь преградила компания подвыпивших веселых кадайцев. Человек десять, не велика проблема. На парня с корзиной опять-таки никто не обратил внимания: все махали руками, горланили песню, хохотали. А в хвосте веселой процессии пританцовывал длинный желтый дракон, сделанный из ниток и мишуры. Дракон дергался в такт песни, извивался, хлопал глазищами с пушистой бахромой ресниц, вскидывал свои человеческие ноги в войлочных тапках, брыкался, выделывая коленца — вызывая ужимками взрывы хохота. — Прелестная зверушка, — оценил невидимка. — Это лев? Или собака? — Змей… — выдохнул парень. — Разве у кадайских змеев есть ноги? — удивился невидимка. — Мне показалось, я видел на той улице змея — его на длинных шестах несли, как марионетку… — Золотой змей! — прервал разглагольствования «замарашка», украдкой показав рукой в сторону чердака одного из домов. Невидимка замолчал, сосредоточенно всмотрелся… Верно: то, что на первый взгляд можно было принять за отблеск свечи в окне, при внимательном рассмотрении обнаружило длинное гибкое тело и острую мордочку. А также гребень из шипастых иголок и кисточку на сужающемся хвосте. Этой самой кисточкой змееныш азартно помахивал, беспокойно скручивался в кольца, не отрывая заинтересованных изумрудных глаз от лохматого дракона. — Я думал, они впали в зимнюю спячку, — растерялся парень. — Что он тут забыл? Как вообще здесь оказался? — На них, наверное, колдовской морок не действует. Летал неподалеку, заметил с высоты «родственничка» — вот и решил познакомиться. Это было похоже на правду. Предположение незамедлительно подтвердил сам змееныш — сиганул огненной стрелой из окошка, рассыпая в полете золотые искры. Шустро облетел «дракона» — над спиной, под брюхом, меж засуетившихся ног, оставляя в ослепленных глазах очевидцев медленно тающие светящиеся завитки и спиральки. Кадайцы сперва приняли его за неосторожно запущенный кем-то фейерверк. Но разве фейерверки умеют замирать в воздухе на месте, перевивающейся буквой «зю»? — Вот глупый! — переживая, выдохнул «замарашка». — Они ж его поймают! Юркий змееныш не давался в руки, хотя и рисковал подлетать к принявшимся подпрыгивать кадайцам очень близко — любопытство детское свербило! Принял опасность за забавную игру. У кадайцев от таких салочек в глазах мельтешили огненные искры, и всё равно все кинулись ловить, пусть с хохотом и хмельным весельем, но до беды недалеко. Даже «ноги» сбросили с себя лохматого «дракона», присоединились к остальным. Змееныш то ли неладное почуял наконец-то. То ли разочаровался в «родственнике», лежащем теперь на земле грудой лоскутков и бахромы. А, может, просто обрадовался, заметив позади толпы знакомого — и поспешил приветствовать. Так или иначе, выписав в последний раз над гогочущей компанией искристую восьмерку, змееныш сиганул к парню с яблоками. Обвил горячими кольцами за пояс, скользнул по шее огненным ожерельем, подластился под свободную руку, к щеке мордочкой на мгновение прижался — и шустро юркнул за шиворот, под балахон. За пазухой и затих, намереваясь подремать в надежном убежище. Невидимка выдал странный звук, который вполне мог сойти за одобрительное хрюканье или возглас удивления. Кадайцы, ошеломленно следившие за встречей, отмерли. — Девица? — высказались с хищной ноткой. — Нет, дяденьки, вы обознались, — пролепетал парень, делая шаг назад. — Как же? — подал голос самый заинтригованный, щуря без того узкие глаза, подступая ближе. Остальные словно по команде рассеялись цепочкой, намереваясь окружить и всё вызнать. — За любовником на чужбину подалась? Или за весельем? — Нет, дяденьки, — продолжал лепетать «замарашка». Отступать было некуда — ловко окружили со всех сторон, драки не избежать. — Да вы что? Я парень, вы что! — Огненные змеи к парням не ластятся, — пропел заводила компании. — Неужто ты служанка у нашей принцессы? А? О! А может, ты сама принцесса и есть? — Дяденьки, окститесь! — на чистом кадайском увещевал парень. — А если и мальчишка, я всё равно не откажусь! — ляпнул самый озабоченный. Компания загоготала, принялась потешаться уже над своим приятелем, который себе всю жизнь умудрился испортить наперед одной этой пьяной шуткой. — Вот дурак! — даже посочувствовал невидимка. — Yozhik, может, бросишь уже свою корзину? Поймать диковинку кадайцы не раздумали. Со смешками круг сужался, руки тянулись… Один, самый наглый, дернул за косу. Тугая косица легко оторвалась на корню, осталась в кулаке — глаза наглеца округлились в удивлении. — Да парень я, что ж вы такие непонятливые! — проворчал Ёж. Одно хорошо — можно больше не щурить глаза, а то уж надоело, так ведь и морщинки недолго заработать. Первого напавшего переодетый принц ухватил за протянутую руку и простым приемом кувырнул в землю носом. Второго уложил мгновением спустя. — Не хочешь помочь всё-таки? — бросил невидимке. — Ты и так прекрасно управляешься! — хохотнул тот. Но парочку-другую нахалов уложил крепким ударом кулака по макушке. — Предлагаю отступить! Со всеми обитателями слободы нам не справиться. Предложение было принято благосклонно. Врезав с разворота сразу двоим по мордам скользящим ударом тяжелой корзиной, Ёжик высыпал яблоки на землю. Пустую тару надел на голову очередному нападающему, сунувшемуся под горячую руку. И бросился бежать. Вдогонку полетел хриплый мат, крики — это ринувшиеся следом разозленные мужики дружно покатились по яблокам. Не зря Ёжик на базаре долго выбирал плоды пожестче. …И всё же самые упорные нагнали беглецов пару минут спустя. Остановились ровно напротив, поозирались по сторонам — и пробежали дальше. — Косу жалко, Дарёна расстроится, — негромко вздохнул о потере Кириамэ. Стоять, притиснутым к неровной холодной стене, было неудобно. Даже змееныш за пазухой недовольно заворочался. — Тихо, — шепнул Хродланд, прижимаясь еще теснее. Бережно заслонил собственной широкой спиной от протопавших назад разочарованных преследователей. Змееныш высунул узкую мордочку из воротника, уставился немигающими зелеными глазами на Хродланда. Вернее — на его острую бородку, маячившую перед самым змеиным носом. — Ш-ш, это друг, — успокаивающе погладил зверюшку принц, запихнул светящуюся голову назад. Впрочем, змееныш не воспротивился, юркнул в тепло охотно — на прощанье зевнув во всю пасть. Хродланд оценил продемонстрированные зубки. — Друг? — протянул Рорик. Новое звание вдохновляло на подвиги! А то всё «негодяй», «мерзавец», «убью к лешему»… — Вообще-то, чтобы колдовство шапки сработало и на мне, стоило всего лишь прикоснуться, — напомнил Кириамэ, мягко отпихивая от себя защитничка. Хродланд отпихивающую руку накрыл теплой ладонью, стиснул, согревая замерзшие пальцы-ледышки. Оскалился в белозубой ухмылке: — Зачем довольствоваться малым, котик? Если есть возможность… — Опять завел свое? Принцу эти вечные приставания уже настолько надоели, что даже злиться устал. — Расскажу Войславе! — пригрозил нахалу набившей оскомину угрозой. Но Хродланд, усмехнувшись… перешел все границы наглости! Прилип с поцелуем. Губами к губам. Щекоча усами и дурацкой бородкой. К счастью, еще не совсем разум потерял — язык не распустил, да и отлип достаточно быстро. И поглядел на замершего принца с настороженностью. По потемневшим глазам было совершенно неясно, чего ожидать. Какой удар предупредить: то ли сейчас укусит, то ли под дых врежет, то ли оплеухой одарит, то ли каблучком по пальцам ноги, что тоже больно даже через сапог и много раз уже испробовано. — Это к чему было? — уточнил Кириамэ. От неожиданности Рорик едва не поперхнулся собственной слюной. Хотя в горле вроде бы наоборот жутко пересохло. — Это? — не сразу нашелся, как ответить. — Плата за мою помощь. — Всего лишь? — выгнул бровь Ёж. — Ну, раз с тобой так несложно расплатиться… И тут Хродланд подумал, что умер. Успел скопытиться, а сам и не заметил! Другого объяснения у него не нашлось. Не могло это быть правдой, не могло быть на самом деле. Но и примерещиться тоже не могло — он же всё чувствует! Остро и явственней некуда. Кириамэ сам потянулся к нему. И поцеловал. Опять-таки в губы. И отстранился тоже первый, подарив несколько несравненных, драгоценнейших мгновений наслаждения. Ошеломляющее богатство. Как же он целуется сладко… — Э… — переведя дыхание, пролепетал Рорик. — А это — к чему? — Плата вперед! — лукаво блеснул глазами Ёжик. Высвободился наконец-то из объятий. Но руку не отпустил — потянул за собою. Дьявол, они словно парочка. Пошли домой, мило болтая вполголоса… На выходе из слободы изобразили порыв ветра, смутив сторожа самовольно распахнувшимися воротами. Уже на подходе к городской стене, Хродланд немного пришел в себя. Тряхнул головой, отгоняя наваждение. Опомнившись, схватился за едва не свалившуюся шапку-невидимку, натянул поглубже, на самые брови. — Мне еще кое-что от тебя нужно, — признался Кириамэ, за легкомысленным тоном скрывая серьезную озабоченность. — Мне… Я хочу… чтобы ты кое-что рассказал Пересвету. — Что-то настолько страшное? — сразу поник Хродланд. Несправедлива жизнь — за каждое мгновение сладости придется расплачиваться втридорога! — Что же это такое, о чем ты сам боишься ему поведать? Даже в спальне, наедине? В постели? После услады? Не можешь? Кириамэ не сумел подавить тяжкий вздох. — Я даже спрашивать боюсь, — ужаснулся Хродланд. — Поздно, — мрачно отозвался принц. — Ты уже получил награду. Кстати, можешь снять шапку. — Нет, спасибо, ветер холодный. Очередь вздыхать пришла Рорику. Выслушав объяснение, он с жестокой очевидностью понял, что за тот поцелуй придется ему расплатиться собственной головой. Нет сомнений, что Пересвет оторвет ему оную, едва успеет рот раскрыть. Не посмотрит Берендеевич, что родственников убивать нехорошо. — Ты толкаешь меня на чистой воды самоубийство, — посетовал Хродланд. Ёж сильнее стиснул его ладонь своими холодными пальцами. Раз тот отказался снимать шапку, приходилось держаться за руки — разговаривать о столь важных вещах с невидимкой было бы странно. — Требую повысить оплату! — на полном серьезе потребовал Рорик. — После, когда выполнишь, — отрезал Ёширо. Не отказал? Это значит — согласился?.. — Э, какое ж мне тогда будет удовольствие? — возмутился Рорик, решив ковать, пока дают. — Конечно, когда в гробу буду лежать, ты меня поцелуешь! Никуда не денешься, родня ж, придется целовать, как не хочешь! В лобик. А мне-то уж будет всё равно, понимаешь ли… Кириамэ зарычал негромко — резко развернулся. И, грубовато пригнув его голову за уши, впечатал в губы еще один поцелуй. Горячий, отчаянный и на удивление долгий. — Вот только об оплате ему ни слова! — прошипел Ёж, оторвавшись. Захмелевший с непривычки Хродланд оскалился: — Дважды он меня не убьет, не бойся! — И не упустил случая, обнаглел: — А вот у молчания отдельная цена! Ты обязан показать мне свой пушистый хвостик. И дать погладить. — За это я тебя сам убью, — сказал Кириамэ. Хродланд снова испустил тяжкий вздох. Если Пересвет ему просто свернет шею, то от нихонца милосердия ждать нечего — смерть подарит верную, но долгую и мучительную. Впрочем, на губах Рорика всё равно неудержимо расцвела довольная ухмылочка. Он сыто облизнулся — до сих пор на губах сладко!.. А в голове уже зрел тайный план, как избежать навязанного самоубийства — причем совершенно честным способом… Кириамэ, идя рядом, с подозрительностью покосился на воспарившего к небесам напарника. Разбойник навсегда останется разбойником, хоть наряди его в княжеский кафтан, хоть жени на царевне. Но иного выхода он не видел. Сам себя Кириамэ загнал в угол — и третий день не смел поднять глаза на ничего не подозревающего супруга… Неспокойная совесть пекла грудь жарче посапывающего за пазухой змееныша. Эта жуткая мысль пришла ему в голову три дня назад. Сам напросился. Сам вызвался. Сам решил. Сам отдал своего любимого на пытки. И сам себя обрек на страдания многократно худшие. Ну, что Пересвет? Разозлится. Вазу, может быть, разобьет в сердцах. Откажется делить постель. А Кириамэ опять волком на луну выть? И как долго эта пытка продлится и чем закончится — бог ведает…***