Принц Х Царевич - 5 (Первый том)

На пир нихонский принц разоделся впрямь именинником! Давно подобного себе не позволял, а тут и глаза подвел, и разрешил Дарёне под Лианкиным руководством прическу себе соорудить. Причем воспользовались подарком Забавы, что цесаревне было безумно лестно. Для красоты девчонки уговорили его даже длинный шиньон приколоть, чтобы красивым хвостом на спину ниспадал. (Пересвет, как глянул, до того стыдно сделалось — словами не высказать. Если б не его пьяная глупость, никаких фальшивых локонов не потребовалось бы!) Челку оставили как обычно, кончиками прядок касаться скул. А вот остальные его собственные волосы завернули на макушке в хитрые узлы, куда и повтыкали золотые спицы и прищемили замысловатыми заколочками. К навершиям спиц, украшенным зернами граната в тонкой оправе, были прилажены цепочки — по две, а то и более. Причем одни цепочки просто покачивались, свисая вниз на три-четыре вершка, утяжеленные граненой, посверкивающей багрянцем каплей самоцвета на конце. Другие же цепочки вторым концом продевались на ту же спицу, но не закреплялись, а скользили свободно по длине спицы, провисая дугой, при каждом движении головы играя бахромой множества привешенных на них подвесок.       К гранатам цвета крови прекрасно подошло длинное платье в кадайском вкусе из гладкого, плотного бордового шелка с золотой искрой: облегающее, прямого кроя, с короткими широкими рукавами до локтя, с разрезами по подолу почти до пояса. Пересвет покосился на эти самые разрезы неодобрительно. Но Ёж, поймав его взгляд, хмыкнул и как бы невзначай отставил ногу. Продемонстрированная в разрезе платья стройная конечность была облачена в прямые штаны черного цвета, в туфлю с узким носком из мягкой кожи с вышивкой. Царевич вздохнул тяжко — как будто эти штаны делали его супруга менее соблазнительным для мужского взгляда! Однако пришлось молчать, не перебивать же унылым нытьем восторженный девичий хор.       Черного цвета была и шелковая рубашка, надетая под платье — длинные рукава на запястьях подхватывались широкими золотыми браслетами. Высокий воротничок платья, строго застегнутый под самое горло, украшала подаренная принцессой пряжка в виде дракона. Ею же подаренный ремень из массивных звеньев… как-то чересчур свободно обхватывал… нет, не талию, а уж скорее бедра. Кссо-о… Слишком соблазнительный именинник получался. Вроде раньше и более вычурно наряжался, а столь сильного затаенного пламени ревности царевич еще не испытывал. Как страшная изжога внутри полыхала, совершенно портя настроение.       Пересвет нисколько не удивился тому, что все выписанные матушкой женихи пялились отнюдь не на Лиан-Ай.       Нет, принцесса тоже нарядилась куколкой. И прическа у нее тоже была украшена спицами — очевидно специально похожий убор подбирала в пару к Ёжикову. Только не с гранатами, а с яркими золотистыми цирконами. И волос у нее было больше… (Еще бы! Ведь ее никто не стриг по пьяни!) Следовательно «фудзияма» из хитро зачесанных локонов получилась гораздо внушительней, чем у ее кузена, по-женски роскошной, кокетливой даже.       Многослойные переливчатые шелка праздничных одежд где надо облегали тонкую фигурку, где надо — струились четко продуманными складочками, оборочками, лентами, поясками, шлейфами… Пересвету трудно было на принцессу долго смотреть — в глазах рябить начинало и укачивать от переменчивости играющего силуэта.       В общем, все для праздничного вечера вырядились — но этих двоих никто не затмил.       Перед началом собственно пира, строго соблюдая чины и родовитость, всё гости подходили к царю, беспокойно восседающему на малом троне. (Ибо большие троны полагалось использовать исключительно для встреч с послами и для больших государственных праздников. Сейчас же и Василиса Никитична была слишком занята, чтобы восседать рядом с мужем, и высокие ступени больших тронов помешали бы сердечному общению с гостями.) Гостей громко представлял мажордом, нарядившийся на этот вечер герольдом, те раскланивались и в нескольких словах докладывали о благополучии и процветании вверенных земель. (Все как один хвастались добрым урожаем, но сетовали, как бы оный сберечь за зиму, чтобы мыши не погрызли.) Царь встречал подданных не в одиночестве: по левую руку от него стоял и активно принимал участие в разговорах первый министр, Патрикей Дормидонтович. По правую руку от государя сидел на золоченом табурете цесаревич, Светополк Берендеевич. Вообще-то он также должен был принимать гостей стоя, но целый день изводил семейство похмельным ворчанием и брюзжанием. Чтобы он вовсе не сбежал от своих прямых обязанностей наследника, Берендей Иванович уступил и разрешил поставить для него эдакий «полу-трон». Хотя стыдно было — среди гостей бывали бояре с родословной длиннее, чем у царской семьи, про почтенный возраст некоторых и поминать не приходится. Ладно хоть цесаревич вел себя тихо — не лез в разговоры, а то как пить дать нахамил бы, только сидел филином, сложив руки на груди.       Дожидаясь же своей очереди, гости разгуливали по парадным залам дворца. Новички из провинций с любопытством разглядывали убранство хором, парадные троны царя и царицы с бархатными балдахинами (по случаю тщательно выбитыми от пыли), перенесенную сюда клетку с верещащими песенки жар-птицами. Обычно пустынные, гулкие тишиной залы теперь наполнились шумом светских разговоров: хозяева соседствующих земель, сталкиваясь, принимались решать насущные вопросы, воеводы постарше — ударялись в дружеские воспоминания о совместных походах, княжичи помладше быстро находили себе новых приятелей и начинали строить планы на счет ночных кутежей в столичных трактирах.       Василиса Никитична безукоризненно играла роль хозяйки вечера. Для каждого находила привет и ласку. Расспрашивала коротко, но обстоятельно о семье и здоровье. Перспективных молодцев знакомила с кадайской принцессой, о которой те уж были наслышаны, причем не только из пригласительного письма государыни.       Примерно так же действовали Забава с Войславой, пусть и не столь тонко. Последняя не забывала хвастать всем и каждому своим суженым. (Ведь пока еще посторонним не полагалось знать о тайном венчании, так что бывший герцог Кухблюмемарка всё еще значился в женихах). Хродланд не тушевался — заводил новых друзей, благо в именитых семьях образование было в чести, каждый второй княжич или боярин свободно умел изъясниться на иноземных наречиях.       И тоже все старались ради кадайской принцессы. Бедную Лианку дергали из одного угла зала в другой. Перед ней мелькали одинаковые с непривычки усато-бородатые лица, молодые и не очень. Но внучка императора держалась безукоризненно — заводила разговоры о чем угодно. Впрочем, увлекалась и быстро сбивалась на неприличествующие для девицы темы, как то законодательство, алхимические науки, теория ведения войны и сорта порохов. Сыны князей и бояр пучили глаза, даже что-то пытались блеять в ответ. К их огромному облегчению, она не задерживалась рядом с ними — райской пташкой летела на очередной зов.       Кириамэ с застенчивым нежным румянцем принимал поздравления с днем рождения, очаровывал прицельной стрельбой глазами, умными речами. В толпе затеряться он не мог при всем желании Пересвета. Сперва к принцу подходили воеводы, уже знакомые по «стоянию в степи» с Шеморханкой. Восхищались без стеснения, как он похорошел с их первой встречи, отвешивали цветастые комплименты, сами краснели от удовольствия, ловя его ответные улыбки, каждый взмах подкрашенных ресниц. Воеводы выхватывали из толпы своих приятелей — вели к принцу знакомить, словно спеша показать им диковинное чудо, удивительнее тех же жар-птиц.       Пересвет из своего наблюдательного угла скрипел зубами, но не вмешивался. Если принцу надоедали новоприобретенные ухажеры, он подзывал Ясмин. Вид Шеморханки на воевод действовал отрезвляюще. Припоминая степной дурманный плен, рьяные молодцы быстро теряли пыл и вскоре растворялись среди прочих гостей.       — Не кокетничай так откровенно, — буркнул Пересвет муженьку, когда тот подошел с отчетом.       Тот на его ворчание лишь рукой махнул — недосуг придираться к методам, когда дело не сделано.       — Может, ее Шеморханкиными духами обрызгать? — предложил Ёж с отчаянья. — Со мной они готовы хоть час проболтать, глазки мне строят, как девице. Стоит Ай-тян позвать — тут же убегают. Не понимаю! Если бы дело было в отвращении к восточной внешности, я бы понял. Но мы с ней как близняшки сегодня! Даже накрасились одинаково. Почему ее избегают, если за мной хвостом ходят?       Пересвет надулся на его простодушное зазнайство. Ну да, красив сегодня, как картинка. Впрочем, как и обычно. Хорош и знает это. Тем и пользуется.       — Толку, если похожи? — отозвался царевич. — Не тебя же за них замуж сватают. Может, они бы с радостью с ней поболтали о ее любимых порохах? И любезничали бы с не меньшим удовольствием, чем с тобой. Да не в красоте дело. С Любавкиным приданым и родословной внешность вообще значения не имеет. Вон, матушке кое-кто честный признался, что следом за ее письмом с приглашением на пир, к каждому пришло письмо без подписи. А там ультиматум: мол, возьмете кадаянку в жены — не сносить вам головы.       — Запугали, выходит, — с досады прикусил губы принц.       Пересвет с трудом отвел глаза: хмурый, губы кусает, одну ладонь на бедро положил, на золотой пояс. Головой сердито тряхнет — а сзади хвост черных волос, пусть и фальшивый, а на макушке спицы с подвесками… Да, царевичу сегодня вино пить не следует — уже хмелеет.       Взгляд-то Пересвет еле оторвал — и тут же наткнулся на, самое меньшее, дюжины три заинтересованных пар глаз, на них двоих из толпы пялящихся. Вот хоть сдирай со стены гобелен — и на мужа сверху, мешком, чтобы не сглазили. Да нельзя. Черррт… Хорошо, успел вовремя в иноземскую слободу к колдуну сносить и гранатовый убор этот, и пояс с драконьей пряжкой — какая ни наколдовалась второпях, а всё-таки защита! Лучше, чем ничего, и на сердце спокойнее.       — Некоторые вообще осмелились царскую просьбу не выполнить, не явились, — продолжил со вздохом Пересвет. — Другие придумали: вместо сыновей старики-отцы вон приехали. Одни матушке наврали в глаза, будто успели сыночков женить, да весть до столицы не дошла. Другие честно покаялись: побоялись, мол, чадо отпустить после таких угроз.       — Значит, не избежать… — вырвалось у Ёширо.       Пересвет покосился на него, хмурого-задумчивого, с неласковым подозрением, но смолчал.       С теми же самыми вестями по очереди подходили к царевичу сестрица и ее муженек, затем Ясмин, потом Забава.       И даже дядька Изя принялся хлопотать: пусть сваха из него плохая, зато многих женихов знает, как облупленных. Благодаря ему Кириамэ надеялся раздобыть побольше сведений о письмах с угрозами — вдруг удастся распутать эту ниточку, раскрутить клубок и отыскать начало всех их проблем?..       — Приглянулся кто-нибудь? — не без ехидства поинтересовался Пересвет у Лианки, подошедшей в его уголок перевести дух.       — Все вы одинаковые! — буркнула принцесса, исподлобья кинув на царевича угрюмый, почти ненавидящий взгляд. — С Ёшихиро-сама всё равно никто не сравнится. Даже ты — всего лишь тусклое зеркало с блёклым отражением его безумия! Он тебя выдумал. Без него ты был никем, безликим, не проснувшимся, и вкус жизни не узнал бы…       Пересвет молчал — девчонке нужно спустить накопившуюся усталость, так что он потерпит.       — Царь! Его величество речь держать будет! — прошел шепоток по толпе.       Народ ручейками потянулся поближе к возвышающимся парадным тронам, замолкли разговоры. (В тишине чей-то надсадный кашель прервался так резко, будто стоящие рядом соседи подсуетились и кашлюну рот собственной бородой заткнули.)       Берендей Иванович взошел на ступени, встал перед троном, однако садиться не стал — обозрел обращенные к нему заинтересованные лица, сложив руки на животе. Завел речь чин по чину: мол, благодарю, что бросили все свои дела и явились почтить присутствием. В этот чудесный день господь благословил отметить сразу несколько замечательных событий! Во-первых, двадцатилетие зятя, который вошел в семью не так давно, но без которого уже непонятно, как жили раньше.       — То ли сын, то ли дочка! — захихикали тихонько смельчаки-острословы, не стесняясь шиканья со стороны более рассудительных гостей. — Украшение дворца!       Царь же невозмутимо продолжал речь, будто не слыхал ничего: во-вторых, помолвку дочери с иностранным королевичем — тоже приобретение для семьи небесполезное.       — Правильно! Умница Берендеевна! Мужик в доме хоть один должен быть! Пускай даже бесприданник.       И в-третьих, сегодня же Берендей Иванович с радостью объявляет о помолвке младшего сына с заграничной принцессой. Вот так всё замечательно совпало!       — Никто больше не согласился, значит? — зашелестело над толпой с явным облегчением и с некоторой долей сочувствия к жениху. — Бедный царевич, опять ему отдуваться! Опять невинным агнцем под заклание подвели!       — Что сказал его величество? — не поверила своим ушам Лиан-Ай.       Пересвет сам не понял.       Но толпа стала, будто по команде, оборачиваться к ним двоим радостными лицами. «Поздравляем! Горько-горько!» — загомонили отовсюду.       Царевич поискал глазами Кириамэ. Однако того было не видать.       — Ну хоть в щечку поцелуйтесь, иначе никто не поверит, — негромко велел Хродланд, подкравшийся к ним с тыла. Обнял Пересвета с Лиан-Ай за плечи, силой придвинул друг к другу. Прошипел: — Целуйтесь!       Словно деревянные куклы, царевич и принцесса соединились в целомудренном чмоке. Пересвет мысленно поклялся нахлестать муженька по щекам. Лианка наверняка думала о том же — на глазах ее блестели застывшие злые слезы. Оба даже прикосновения холодных губ друг дружки не почувствовали.       Толпа взревела удовлетворенно, и Хродланд наконец-то убрал от них двоих свои руки-клещи.       Царь объявил пир на весь мир. Гости потянулись в трапезную залу, где ждали накрытые длинные столы, ломящиеся от угощения…       Пересвет, разумеется, к пирующим не подумал присоединиться. Войслава увела сердито насупившуюся принцессу, уговорила поприсутствовать, надавила на чувство долга, воззвала к соблюдению приличий. Но к брату подойти близко царевна не осмелилась.       Как он мог сидеть за столом с веселым видом? Как он мог есть-пить, если в горле колючий ком и жжение? Как он мог смотреть на весь этот люд, если всех до одного женишков-трусов придушить хотелось?!       За последующие полчаса царевич мысли о страшной мести сжег в лихорадочном метании по терему. Искал супруга, чтобы всё ему в глаза высказать. Но тот слишком хорошо Пересвета изучил. Спрятался, проявив неожиданное благоразумие. И вот где, спрашивается, ночевало благоразумие принца, когда он затеял помолвку собственного мужа со своей бывшей невестой?       В том, что всё это случилось с разрешения Кириамэ, с его ведома и, скорей всего, по его же идее, Пересвет ни минуту не сомневался. Ёжик знал заранее. Сам всё устроил. Сам решил. Никто бы не осмелился провернуть такое без его попустительства! Ни отец, ни мать не стали бы! Во всём только его вина. Его прихоть и извращенное желание сделать всем благо, пусть даже против воли. Чёртово благо, к лешему никому не нужное на самом деле…       Выдохшись, остыв, проголодавшись, Пересвет осознал, что готов был муженька сгоряча пристукнуть, не иначе. И ведь рука поднялась бы! Потом раскаялся бы, волосы на себе стал бы рвать. Да поздно было бы…       И так живо себе это представил Пересвет! Что сердце защемило. Ведь Ёжику-то, поди, сейчас ничуть не легче, чем ему? Как бы не наложил на себя руки, кляня себя самого вдвойне предателем: и царевича взбесил, и Лианку довёл до слез, только придворное бессердечное воспитание позволило ей не разрыдаться прилюдно, спасло от позора. И знал же ведь, паршивец, как всё обернется…       Пересвет выполз на открытый балкон, подышать тьмой и сыростью, охладить голову, а то совсем перегрелась от волнений, ярости, раскаянья, страхов…       Праздничное гуляние было слышно и здесь. В темноте каждый звук можно было разобрать отчетливо, в залах всё бы слилось в оглушающую какофонию. Здравицы, звон кубков. Смех, громкие разговоры. Скоморохи — топот плясок, свист свирели, дребезжание гудка, бубны, трещотки, орущиеся песенки и тараторки-частушки, в которых ни слова не разобрать, кроме полуприличного припева, посвященного двум скорым свадьбам.       Вот и куда он пропал? Куда делся? Бежать его вылавливать из ближайшего омута? Вынимать из петли? Отбирать кинжалы-ножи? Куда бежать-то? Где он может быть?..       — Эй, жених! Ты Ёши-тяна не видел?       Пересвет хотел спросить о том же самом, но Лиан-Ай опередила. Возникла в двери, уперлась обеими руками в косяки, чтобы не мотало из стороны в сторону так уж сильно. И всё равно на ногах еле держалась. Хохотнула совсем не подобающим принцессе образом:       — Я сейчас с кем только не целовалась! На собственной помолвке. Все наперебой поздравляли, желали счастья! С тобою счастья, зараза, слышишь? А я хотела только одного — чтобы он меня тоже поздравил. Хоть слово бы сказал. Хоть поглядеть бы ему в глаза… предателю…       Крайне неуверенной походкой она преодолела расстояние от порога до перил. Пересвет всерьез побоялся, как бы ее не перевесила тяжелая прическа, поэтому придвинулся ближе, на всякий случай. По крайней мере, успеет за шлейф подола схватить, если начнет переваливаться невзначай-нарочно.       — Ведь я его… — всхлипнула пьянущими слезами Лианка. — Ведь он тебя… А ты!.. А я!.. А он…       — А, вот где разница, — улыбнулся Пересвет.       — Чо? — не поняла принцесса.       — Он не пьянеет от вина, а тебя развезло, — поведал царевич о только что сделанном открытии. — И сколько тебе потребовалось принять от огорчения?       Лианка хрюкнула презрительно. Показала на пальцах, помахав рукой перед самым носом царевича:       — Три! — гордо возвестила она. — Три рюмки!       Пересвет вскинул брови, протянул с уважением:       — Целых три? Рюмки?       — Угу!       А на пальцах принцесса уверенно показывала четыре.       — Чего рюмки-то?       — Смородин-н… ой!.. Смородиновой наливки. Одну стопочку.       — А остальные?       — Вино, — вспомнила Лианка, сама удивилась. Стала растопыренные пальцы поочередно загибать в кулачок: — Красное. Или белое? Чарку, небольшую. А еще… Ме-е… э-эх… медовуху попробовала. Чуть-чуть.       — Даже горилку не пила? — дивился Пересвет с самым невинным видом.       — Неа, — мотнула головой принцесса, аж все спицы-цепочки-подвески зазвенели. — Ты с ума сошел? Я б от горилки совсем!.. Да ну тебя.       И оба вдруг застыли, спинами почуяв тяжелый взгляд. По позвонкам мурашки пробежали.       — Ай-тян? — негромко и очень неуверенно. — Любимый?       Лианка проглотила слезы, распахнула мерцающие глазищи, судорожно вцепившись пальцами в дерево ограждения. Но не обернулась. Пересвет тоже резко выпрямился одновременно с ней. Вздохнул с невероятным облегчением — живой! Здесь!.. Но оглядываться тоже не стал. Прячется? Подойти боится? Так пускай же помучается виной, поганец! Пусть совесть его погложет! Пускай теперь просит прощения! У них обоих!       — Я не буду ничего объяснять. Вы сами понимаете, почему это было необходимо, — бесцветно прошелестел голос принца из мрака дверного проема. — Что мне сделать, чтобы вы простили меня?       Принцесса молчала. Пересвет видел даже в ночной синей темноте, как задрожали у нее губы и сморщился подбородок. Еще один вздох — и заревет в голос. Поэтому пришлось говорить самому:       — Хорошо! Мы с Любавой придумаем тебе достойное наказание! Мы как раз совещаемся по этому вопросу. Пока что сходи, покажись родителям. Они наверняка волнуются. Скажи, что с нами тоже всё в порядке. И останься с Хродландом, передай ему, что сегодняшним вечером он головой отвечает за твою безопасность, понял?       — Как скажешь, — тихо отозвался принц. — Я понял.       Судя по едва слышному шороху шагов, он ушел.       — И вот что он понял?.. — вздохнул с горечью Пересвет.       Лиан-Ай не выдержала — разревелась, не пряча лицо, по-детски размазывая обеими ладонями по щекам и подбородку слезы-сопли.       — Это всё ты! — всхлипнула, ткнула в царевича мокрым кулачком. — Всё ты виноват! Он тебя так любит! Так любит! А ты!.. Да ты!.. Он ради тебя готов собой пожертвовать! Мной пожертвовать! Что угодно готов! А ты? Ты разве этого достоин? Да что ты о нем вообще знаешь! — заревела с новой страстью. Пересвету приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова, искаженные рыданиями, судорожными вздохами и пробившимся от хмеля акцентом, из-за которого все «р» стали расплываться в смешные шепелявые «л». — А я? Кем я была для него? Подруга? Подушка, в которую можно поплакаться? Вот и пустил теперь без жалости мой пух и пёрышки-и-и по ве-е-етру-у-у-у!.. Ёши-тян никогда меня не любил как женщину-у-у-у!..       Чтобы принцесса не дорыдалась до икания, Пересвету пришлось ее обнять, утешая, погладить по плечу (по головке гладить мешала «фудзияма» локонов). Она же охотно уткнулась ему в грудь носом, используя вышитый лацкан парадного кафтана в качестве промокашки. Тушь с ресниц текла по щекам черными полосами, аж смотреть страшно. Пересвет старался не думать, как служанки станут отстирывать кафтан от заграничной стойкой туши. И от помады. И от пудры с румянами, кстати.       — Он мне всегда всё рассказывал, — продолжала сокрушаться принцесса. — Обо всех своих девках докладывал, с подробностями, ничего не скрывая-я-а-а-а!.. А каково мне было это всё слушать? Переживать, что все они были с ним, а я — нет? Чем же я хуже? Чем же ему не нравлюся-я-а-а?.. А-а-а! А еще в письмах писал о каждой попытке его убить: как отравить хотели, как головорезов подсылали, как из-за угла нападали, как лошадь и сбрую портили… Он-то с шуточками отписывался, всё ему было весело. А я? Я потом неделю глаз сомкнуть не могла, пока ответ не получала — что живой, что не убили его всё-таки! И так из года в год! Письма-письма… А встреча — раз или два в году, и то при всех, при любопытных няньках. Хорошо было в детстве — могли с ним удрать от служанок и разгуливать вокруг монастыря только вдвоем, по рощам, по горам… Только вдвоем… А когда я уставала — он брал меня на спину и нёс. Он всегда был очень сильным, хотя по виду не скажешь… Ах, как же давно это было! — замечтавшись, реветь она стала потише, пригрелась в объятиях царевича.       — Даже не верится, что ему уже двадцать… А двадцать первый день рождения… — она завсхлипывала с новой силой, что-то вспомнив. — А двадцать первого не…       — Что? — Пересвет не знал, как ее слезы унять, если не понимал, о чем она сокрушается.       Но вместо прямого ответа Лиан-Ай оттолкнула его от себя. Отвернулась, торопливо размазывая красочные потеки по лицу. Высказала запальчиво:       — Ты же понятия не имеешь, какой он на самом деле! Он рыдал у тебя на груди? Он вцеплялся в тебя с отчаяньем умирающего? После подземелья он месяц не мог глаз сомкнуть, если меня не было рядом! Он кричал среди ночи, понимаешь? Ты вообще… что ты вообще знаешь?       — Про влюбленную тёщу императора я знаю, — кивнул царевич, приведя принцессу в замешательство. Она успела малость протрезветь и только теперь поняла, что проболталась сгоряча.       — Знаешь? — подозрительно покосилась на него Лианка. Глаза сверкнули в устрашающих пятнах на пол-лица. — Знаешь про его связь с женой его старшего брата?       Пересвет кивнул.       — Знаешь об их детях?       — И о синих волосах «демона» мне тоже известно, — признался Пересвет. — Выходит, это ты забрала его после пыток?       Лианка опустила голову. Ей и сейчас было тяжело об этом вспоминать:       — Больше он никому не мог довериться. В таком ужасном виде — он бы лучше умер, чем показался кому-то. Хорошо, что я как раз приехала погостить к родственнице. Мы собирались с ним встретиться, но он опаздывал, я не могла понять, почему… А потом — это письмо, с просьбой. С кривыми строчками. Мне пришлось задержаться еще на месяц, пока он не оправился… Когда же я вернулась в Кадай, он решил уехать тоже… Но ты не знаешь, почему Мисомото согласился его отпустить в вашу страну.       — Из-за детей, они родились похожими…       — Глупость! — отмахнулась принцесса. — Пока дети вырастут, Ёши-тян повзрослеет. Ну, отпустил бы бородку и усы. Мало ли можно придумать способов, чтобы сходство не бросалось в глаза! Пока Мисомото жив, никто не посмеет обвинить его супругу и наложниц в измене. После его смерти на трон взошел бы старший сын, а регентом стал бы Ёши-тян. Все злопыхатели тем более прикусили бы языки.       — Тогда почему же?.. — изумленно распахнул глаза Пересвет. — К чему это всё было?       — Мать императрицы поступила с ним так по собственной ревнивой глупости, — горько вздохнула Лиан-Ай. — Никто и подумать не мог бы, что она способна на такое зверство. Причем из любви к нему... Если бы Ёшихиро знал, чем это для него обернется, он ни за что бы не доверился ей, не согласился бы на эти испытания… Но ее безумную выходку Мисомото решил использовать как предлог для изгнания Ёши-тяна. На самом же деле причина иная.       Принцесса теперь говорила ясно и отчетливо. Хмель вылился слезами, оставив только жгучее желание раскрыть мучающую ее тайну. И ужасную усталость.       — Двадцатый день рождения будет для Кириамэ последним, — промолвила принцесса через силу. — Предсказано, что двадцать первого не случится. Вскоре после празднования ему суждено пасть от руки близкого по крови человека. То есть, кто-то из прямых родственников… убьет… его.       — Предсказано? — Пересвет закричал бы, но горло перехватило от такой новости, потому лишь прошептал. — Кем предсказано? Что за глупость?       Но сам уже знал, что не глупость. Яга предупредила же — не зря!       — Астрологи прочитали предзнаменование по звездам, — бесцветным голосом обреченной на потерю произнесла Лиан-Ай.       — По звездам?! — голос вернулся к царевичу, принцесса вздрогнула от его вопля, съежилась, зябко обхватив себя руками за плечи. — Как можно судьбу прочитать по звездам? И вы им поверили, этим звездочетам?!       — Не знаю, что городят ваши звездочеты, — отрезала она, повысив тон, — но наши жрецы никогда не солгут! Если бы жрецы лгали императору, то давно бы все монастыри опустели, залитые кровью, понял, жених? Благодаря именно предсказаниям жрецов нам с Ёши-тяном разрешили заключить помолвку. Потому что по вычислениям получалось, что я не рожу от него детей, которые смогли бы претендовать сразу на оба престола — кадайский и нихонский. Поэтому наши родственники с обеих сторон не стали возражать. Поэтому меня спокойно отпускали в Нихонию!       Пересвет молча пытался осмыслить.       — Ёширо не знает о предсказанной смерти! — опомнилась принцесса, кинулась к царевичу, схватила за изгвазданный лацкан кафтана. — Об этом известно лишь императору и мне! Теперь еще и тебе. Он не должен об этом узнать, ты обещаешь?!       — Обещаю, — кивнул Пересвет. Взял ее холодные, как ледышки, руки в свои.       — Поэтому Мисомото и отослал его к вам, — повторила Лиан-Ай. Руки отняла из горячих ладоней. Устало прислонилась к ограждению балкона спиной. Подняла голову, всмотрелась невидяще в черные небеса. — Ты не представляешь, как больно Мисомото было расставаться с любимым младшим братом. Он же в нем души не чает. А пришлось. В надежде, что здесь, среди чужаков, проклятье его не настигнет. А теперь — Ёши-тян тайком полез в логово наемников, не подозревая, что среди кадайцев может оказаться кто-то из нашей родни. Не зная, чем ему это обернется. Сам понимаешь, женишок, у нас семья огромная, законных братьев и сестер — и то не всех перечислить можем, а что говорить о бастардах от наложниц и служанок.       — Поэтому ты и поторопилась приехать? Чтобы быть с ним в эти дни? — тихо проговорил царевич.       — Я жизнь отдам, чтобы отвести от него удар, — решительно, совсем не по-девичьи, произнесла принцесса. — В предсказании был указан мужчина. Так что я, хоть и близка по крови, не могу быть причиной его гибели. Поэтому я буду оберегать его… Я осталась бы здесь любым способом, ни за что бы не уехала назад в Кадай. Он же побоялся за меня, что меня заставят вернуться — поэтому и устроил этот фарс с помолвкой. Как будто я в самом деле пошла бы за кого-нибудь из этих княжичей! Такой вот дурак… Боже, какой же мне непонятливый жених достался! Из-за тебя у меня голова раскалывается!..       Приложив ладонь к горящему лбу, она пошатнулась. Силы ее покинули совершенно — после всех треволнений, после чистосердечной исповеди. Опустошенная и беспомощная, но такая смелая. Лианка сердито ударила Пересвета по рукам, когда он хотел ее поддержать:       — Уйди, — мрачно пробормотала она. — Похититель чужой любви! Ненавижу тебя. За что он тебя полюбил только? Что в тебе нашел? Дурак и есть… И ты дурак… Нашли друг друга на мое горе…       — И знаешь, что самое ужасное? — всхлипнула она, решив высказаться до конца. — У него десяток детей от наложниц-любовниц. Но не от меня! А мне… Мне ведь тоже предсказано иметь много детей. И дочки будут, и сыновья… Светловолосые, светлоглазые, мне сказали, родятся… Но не от него. Знаешь, он ведь специально мне письмо послал с опозданием. До меня долетали слухи, будто кто-то из нихонской императорской семьи отправился заключать мир с Тридевятым. Потом весть о свадьбе с вашей царевной. Но я не хотела верить, что это правда Ёши-тян, что это с ним такое… А потом пришло письмо. От него письмо. Которое он мне написал еще перед отъездом. Он признался, что отныне не сможет никогда разделить брачное ложе с женщиной. Поэтому наша с ним помолвка теряет всякий смысл. Он не хочет ломать мою жизнь, обрекая на несчастный брак. С ним я не познаю радостей материнства, а теперь еще и не смогу вкусить плотской страсти. Он всё решил за меня! Здесь у вас он собирался жениться по расчету, но клялся, что никогда не прикоснется к своей жене. Был готов остаток жизни провести, словно монах. И специально велел гонцу принести мне это письмо уже тогда, когда будет поздно его останавливать!! А ведь я могла бы!! Могла бы, слышишь?! Мне ничего не стоило перехватить Ёши-тяна, когда караван двигался по кадайским землям! Я могла бы его отговорить! Могла бы его выкрасть и спрятать от всего мира! Могла бы образумить… Но когда я получила его письмо, было уже поздно. Слишком поздно. Для меня.       Принцесса тяжко вздохнула. Но продолжала исповедь, едва слышным голосом.       — Я не хотела верить, что всё так обернулось. Что я уже ничего не могу сделать. И тогда я пошла к оракулу…       — Куда? — не понял царевич.       — К жрице-предсказательнице. И знаешь, что она мне поведала? — теперь в ее голосе звучала неподдельная, тихая злость от бессилия. — Что мне никогда не суждено было выйти за Ёши-тяна! Что настоящий мой суженый — светловолосый иноземец с глазами цвета льда! Это с ним мне придется провести всю свою жизнь до самой кончины в глубокой старости.       — Поэтому ты?.. — тихо проговорил Пересвет.       — Да! — подняла она голову, с вызовом взглянула ему в глаза. — Поэтому я и решила, что этим иноземцем должен стать ты! Хотела отобрать тебя у Ёши-тяна! В отместку!       У Пересвета в груди похолодело.       — Поэтому ты… — у него слова с языка не шли.       В голове царевича всё перемешалось. Если предсказания восточных жрецов настолько точны, как уверяет Лианка, что ж выходит? Если, упаси боже, Кириамэ погибнет — им двоим ничего другого не останется, кроме как искать утешение друг у друга, стать друг другу поддержкой и опорой… То есть — пожениться?       Принцесса сверлила его взглядом, а по щекам ее катились слезы:       — Ты… ты не прогонишь меня?.. если с ним… если что-то…       — Не каркай, с ума сошла?! — заорал Пересвет, отшатнувшись от нее.       Кириамэ не нашел лучшего момента, чтобы вернуться на балкон:       — В чем дело? — всполошился принц.       — Ёшихиро-сама! — заплакала Лианка, протягивая к нему руки: — Я не хочу от него рожать детей! Не хочу-у-у!..       Ёж растерянно оглянулся на царевича.       — Я ей и не предлагал!! — взвился Пересвет.       — Пожалей меня, я так устала!.. — захныкала принцесса.       Кириамэ позволил ей себя обнять, вернее, повиснуть на шее. Они заворковали на нихонском, нежно, шепотом. Пересвет сглотнул, глядя широко распахнутыми глазами: таким мягким, столь осторожным и бережным его принц, пожалуй, с ним самим никогда не был. Но нет, ревность в душе царевича не шевельнулась. Впрочем, если только чуть-чуть заворочалась.       — Прости, — повинился перед мужем Ёширо. — Ей совершенно нельзя пить вино. Пьянеет от одного запаха.       — Отнеси меня спатеньки! Как в детстве… — капризно попросила принцесса. В ласковых руках успокоилась моментально, тут же украдкой зевать начала, ладошкой прикрываясь.       Кириамэ безропотно подчинился прихоти — повернулся к ней спиной, присел, и Лианка обрадовано запрыгнула на него, обхватив руками за шею, коленками за пояс, с блаженным вздохом уткнулась носом в волосы. Ёжик, заведя руки назад, придерживая под попу, поднял ее эдакой заплечной котомкой.       — Не тяжело? — спросил Пересвет.       Ёж, бросив на мужа смущенный взгляд, мотнул головой:       — Одежда на ней тяжелее. Как маленькая была вылитая кукла, так куклой и осталась. Хотя старше меня на три года.       — Вот не поверил бы, — удивился Пересвет. — У тебя была такая старая суженая?       — Для тебя невеста получается еще старее, — не удержался от смешка Ёж.       Он улыбнулся, а для Пересвета словно звезда на ночном небе засияла!       — Черт, верно… — надулся царевич. — И ты, вредный, меня за старуху сосватал?       — Ш-шш! Не разбуди. Прости ее, она устала. Смотри, какие у нее маленькие ножки, а она целыми днями не присядет отдохнуть, по Думе бегает от советников к министрам, хлопочет…       Пересвет прекрасно видел: платье задралось до острых коленок, светящихся в темноте фарфоровой белизной, стройные икры, тонкие щиколотки со сползшими в складки чулочками, туфельки с вышивкой. Узкая ступня — меньше ладони царевича.       — Позволь, я отнесу ее… — шепотом попросил разрешения Кириамэ. — А потом… мы… ты и я… сможем поговорить?       — Погоди! — Пересвет шагнул ближе, вплотную, чтобы рассмотреть, не мерещится ли в темноте блеск.       Напугавшись его хмурой физиономии, принц невольно отодвинулся:       — Что?       — Ты что сделал? — опешил царевич.       Кириамэ отвел глаза. Чуть слышно отозвался:       — Как ты хотел. Пошел к Хродланду, он мне… Кулон вот…       Пересвет разрешения не ждал — сам залез рукой за воротник к покрасневшему муженьку. Вправду нашел цепочку с камушком. Выходит, Ёж не шутил, когда поклялся, что на всё согласится, лишь бы любимый его простил.       — Мало ли что я хотел! — зашипел в сердцах Пересвет. — Может, я уже передумал хотеть? Может, другие амулеты нашел? А ты! Это же больно! Ты даже не сказал! Не спросил!..       Кириамэ смотрел на него непонимающе.       Пересвет опомнился — сам себя с головой выдал! Пока принц не уразумел, что из распереживавшегося муженька опять можно веревки вить, сменил скорее тон:       — А как же твои священные ушки? — съехидничал царевич. — Божественная кровь и императорская плоть? Ты столь легко отбросил неприкосновенное наследие?       — Ради тебя… Я… Ты же… — замямлил растеряно Ёж, что было совершенно на него не похоже.       — Какое волшебное видение! Мне чудится это чудо? — прогудел восхищенный до крайности Хродланд, завалившийся на балкон без приглашения. Ослепил всех сиянием фонаря со свечкой за рыжеватыми стеклышками. Но ярче сияла его ухмылка во все сорок зубов.       — Боже-боже! — понизил голос нахал, оглядел секретничавшую троицу со всех сторон. — Право, не могу выбрать, кто из вас милее! Но так и быть, — решил он со смешком, облизывая алчным взором принца с принцессой, — раз вас двоих разлепить уже невозможно — беру обоих! Марш ко мне в постельку: отогрею, обласкаю, спать уложу!       Пересвет и Кириамэ только рты открыть успели, чтобы ответить как следует. Но их опередила Лиан-Ай — вскинула голову, толком не просыпаясь, выставила ручку, сунула ему в нос фигушку:       — Не мечтай, развратник!       И снова обмякла.       Хродланд поморгал в растерянности. Безупречная красотка глянула на него страшными глазами в пятнах черноты? Да еще отказала так резко, сопроводив неприличным жестом?       — У твоей жены научилась! — нервно хихикнул Пересвет, толкнув застывшего статуей Хродланда.       Тот отмер. Уже без шуточек, смирно и заботливо, предложил забрать принцессу и отнести в ее покои, отдать на попечение служанок. Намекнул, что им-то двоим, должно быть, совсем не до нее сейчас.       Кириамэ возражать не стал, доверил любимую кузину без лишних разговоров.       Но вот Лиан-Ай, очнувшись в чужих руках, согласилась на замену, лишь получив поцелуй на ночь. От Ёширо, разумеется. Нежный, любящий, короткий поцелуй в губы. Хродланд, наглядевшись на их милование, чуть не взвыл в голос.       Принцесса, удовлетворенно вздохнув, прильнула к могучей груди, обняла ручкой за шею. Прикрыла глаза.       — Всё, не могу больше! — воскликнул Рорик, потопал прочь: — В постельку! Сейчас же!       Пересвет покосился на муженька: улыбается, застенчиво и мило как никогда.       Издалека донесся голос Войславы:       — Вот ты где! Что? Куда? Погоди, куда ты ее тащишь?! Тебе кто вообще разрешил?! В спальню? Ее спальня в другом крыле! А ну вернись сейчас же!! И не смей на меня шикать!..       Кириамэ робко поднял на супруга глаза:       — Уже поздно. Пойдем?       Нет, ну как на него такого злиться? Пересвет позволил взять себя за руку и повести в сторону их покоев. Но поворчать царевичу было просто необходимо для здоровья — иначе всю ночь несварением промается!       — Как там Яга нагадала? Помнишь? — начал с напускным равнодушием Пересвет. — Ты же мне сам пересказывал ее пророчество! О том, что ты через сколько-то лет поведешь к алтарю свою племянницу. Для меня. Или дочь? Что-то я запутался.       Кириамэ тактично промолчал. Шел впереди, через полутемные галереи дворца, но руку царевича не отпускал.       — А тут, получается, не племянница и не дочка, а двоюродная сестра. И верно — чего время терять! Ждать чего-то, если можно побыстрее самому предсказание воплотить в жизнь. Собственноручно, — продолжал рассуждать Пересвет, сверля взглядом узкую спину в бордовом шелке с золотыми переливами. И подвески позвякивают от быстрого шага. И хвост фальшивых локонов, до самого пояса, покачивающийся маятником при ходьбе. И пояс — подаренный принцессой.       — Толкаешь меня на супружескую измену, между прочим, — не унимался царевич. — Я с тобою венчанный! Загонишь пинками к алтарю вторично — так и объявлю при всём честном народе! И рот мне не заткнешь, ибо кто ж священнику за меня «да» скажет? Тоже ты?       — Это временное решение, — соизволил разомкнуть уста Кириамэ. — Как верно сказала твоя матушка: помолвка еще не свадьба, ее и разорвать не сложно.       — Так я тебе и поверил! Сколько раз ты мне твердил? — хмыкнул Пересвет. Продолжал противным голосом: — «Найду тебе невесту! Позабочусь о твоем счастье! Женю тебя по-человечески, а сам со спокойной душой в гроб лягу!» Ты ж сам уверял: мол, мечтаешь умереть у меня на руках, чтобы я тебя потом всю жизнь оплакивал. Свечки бы за упокой души ставил. А тут — такой удобный случай подвернулся! И любимую подругу пристроишь в добрые руки, и меня женишь, на порядочной и красивой. И будем мы с ней на пару по тебе слезы лить, могилку навещать по воскресеньям. Так что ли? А? Так знай же! Если ты умрешь, я без тебя ни…       Кириамэ слушать его ворчание был не намерен — вдруг резко развернувшись, заткнул рот ладонью.       Пересвет недоуменно похлопал глазами, но послушно затих.       Сделав ему знак оставаться на месте, Ёжик достал из-под подола длинный кинжал. (Пересвет и не заметил бы ни ремешков, ни ножен, пристегнутых к ноге, если б муж прямо при нем не полез за припрятанным оружием!) Крадучись, принц подобрался к гобелену, висящему на противоположной стене зала…       Но отогнуть чуть шевелящийся угол вышитого ковра он не успел. Прямо под клинок выскочила Ясмин, собственной персоной. Вернее — собственной грудью, едва не вываливающейся из лифа, на котором половина жемчужных пуговичек была расстегнута, а часть впопыхах почти оторвана, повиснув на ниточке.       — Не убивай, смилуйся! — хмельно пошутила Шеморханка.       И еще ближе выступила, не позволяя принцу заглянуть за гобелен. Впрочем, носки мужских сапог (из недешевого алого сафьяна) были прекрасно видны. Догадаться об остальном не представляло большого труда.       Принц убрал кинжал в ножны. Спросил коротко:       — Ты уверена, что не пожалеешь после?       — Об уходящей молодости — вот о чем я пожалею! — заявила с переизбытком чувства Ясмин. — Не до старости же в девках сидеть, приживалкой, правильно? Давно пора и о собственном счастье похлопотать, о семье подумать, детишками обзавестись самое время. Вы-то уж все по парам! Одна я горемычная, не сосватанная!..        — О да, сейчас момент подходящий, — фыркнул Пересвет. — Женихов полный дом — выбирай на вкус.       Ясмин обиженно губки дуть бросила — расплылась в многообещающей улыбке. Ну точно кошка перед корытом с рыбой — всё не съест, но хвост каждому лещу погрызть обязана!       — Всё равно, будь осторожна и не теряй благоразумия, — шепнул ей на ушко принц.       — Кому ты это говоришь? — усмехнулась на его заботу степная соблазнительница.       Кириамэ попросил Шеморханку извиниться за них перед царем с царицей, что так рано ушли с пира. И увел Пересвета за собою.       Ясмин же обернулась на шорох — улучив момент, поклонник сбежал из-за ковра, ловкостью превзойдя таракана. Она разочарованно вздохнула. Понятно: как шептать непристойности, как тискать роскошное тело — это всегда с радостью! А чуть опасность быть застигнутым свидетелями, которые могут вообще-то и к ответственности призвать! И царю наябедничать! И жениться заставить! Нет, эдакий ужас редкий княжич вынесет.       Ну, что ж. Значит, не придется тратить время на труса. Благо княжичей в тереме нынче избыток: не этот — так следующий, не тот — так другой. И все тепленькие, разгоряченные вином, молодые, страстные! А девиц-то на пиру маловато — Войславка да Лианка, всех и обчелся! Да и тех просватали! По всему выходит Ясмин — первая во дворце невеста. Сам бог велел погулять вдоволь!       Походкой прирожденной хищницы она направилась обратно — выбирать себе новую добычу, еще слаще предыдущей. Покачивая бедрами. Не подумав застегнуть пуговички… И не забыть бы доложиться государю и государыне, как велено…       Но до пиршественных залов не дошла: наткнулась на цесаревну.       — Всемогущий Аллах! Что случилось?       Чтобы спросить это, успокаивающе обнять за плечи рыдающую в два ручья Забаву, Ясмин пришлось даже побегать за подругой! Прижатая в укромном уголке, притиснутая к мягкому бюсту, царская невестка сдалась. Призналась-таки сквозь слезы: никто из посторонних на нее руку не поднимал. Это от пощечины, что собственный супруг отвесил, так щека разгорелась. Зубами клацнула от удара, аж губу до крови прикусила.       Всё оказалось просто и очень болезненно: Светополк завел любовницу. И ладно бы тайком, как обычно. Нет, на сей раз от жены не подумал скрываться. Уходил, когда вздумается, пропадал на всю ночь и до обеда. Возвращался злой, шальной, на себя не похожий. На жену рычал без ее вины, она и близко подойти боялась.       Но нынче вышло совсем плохо. Гуляя по ювелирным мастерским, вместе с подарком для нихонца, Забава не удержалась от соблазна, купила и для себя украшения: пару ажурных браслетов с зернью, бусики из крупных шариков скани, два сканевых же накосника с жемчугом, к ним ленты новенькие, атласные с прошивкой канителью. Кокошник покупать не стала, потому что слишком дорого вышло бы. И правильно сделала!       [примечание: Зернь — мелкие шарики из золота или серебра, напаиваемые в ювелирных изделиях на орнамент. Скань — то же, что филигрань, ювелирное узорчатое изделие из тонкой кручёной проволоки. Накосник — украшение для волос, обычно в форме треугольника, часто с подвесками, с петлей для привешивания за ленту, закрывает кончики волос на конце косы. Канитель — тонкая золотая или серебряная проволока для вышивания.]       Нынче перед пиром Забава вырядилась во всё новенькое. Покрасоваться перед гостями, а главное перед мужем вздумала. И тот заметил обновку, оценил. Весь вечер с жены не спускал глаз. А она-то, дура, вообразила, что это в нем страсть вспыхнула по новой.       Порядочно напившись, Светополк затащил супругу в первые попавшиеся на пути покои. Она рада-радёшенька, глупая! Приказал ей все новенькие украшения с себя снять. Она-то подумала, что сейчас прямо здесь на лавке завалит, любить будет. Ан нет — даже ленты потребовал из тощей косицы выплести, чуть сам не выдрал вместе с волосами, когда она замешкалась. Попихал всё по карманам и ушел. К любовнице ушел!       — Вот же … … …! — ругнулась в сердцах Ясмин. — Кобель … … …! Чтоб его … … …!       Забава от таких ее слов икнула и реветь прекратила. Попыталась осмыслить, да не смогла, только ресничками светленькими хлопала беспомощно.       — Плюнь! — велела Шеморханка. — Погуляет и обратно вернется, никуда не денется. А я тебе приворотное зелье дам. И как раньше не сообразила! Надо было его сразу опоить, всё равно вечно пьяный валяется. А сейчас пошли веселиться! Вон сколько мужиков холостых для нас матушка царица собрала. Негоже им всё на Ёжика пялиться, эдак ведь забудут, какие настоящие девки бывают — краше и глаже! Он тебе сколько раз изменял, Светополк черт его за ногу Берендеевич-то?       — Н-не сосчитать… — всхлипнула-вздохнула Забава.       — Вот и тебе пора!       — Чего — пора? — испугалась радостного вида подруги цесаревна.       — Изменить ему пора. Никто ж не узнает, никто не проведает, а на душе всё полегче будет, правильно говорю?       — С к-кем? — моргала непонятливая цесаревна.       — Любого выберешь, с кем не противно будет! — Шеморханка силой попыталась ее вытащить из угла, куда бедняжка забилась. Да не вышло.       — Он же меня убьет! — вытаращила глаза Забава. — Не-не-нет!       Вырвавшись из рук подруги, обманутая жена сбежала от греха подальше.       Ясмин разве не плюнула от досады: еще бы от таких овец на стороне не гулять! Но и старший Берендеевич последний стыд потерял. Надо будет на него царю наябедничать. И про зелье для пса гулящего не забыть, обязательно… Но это всё потом! Сейчас же Ясмин нельзя упустить своё счастье.       

***