Ты мой свет в ночной тьме

POV Хао Зачем меня сюда тащат? Ублюдки, называющие меня демоном скалят зубы, сами больше походя на животных, чем на людей. С чего вообще начался весь этот цирк, именуемый "судом"? И с каких пор инквизиция стала рассматривать моё дело с присутствием важных должностных лиц? Все те, кто сидят сейчас там мне знакомы: ставшая ещё шире морда верховного монаха Японии, озарённые хитрыми усмешками лица прохвостов-придворных, даже "светлый лик" императора Мичинаги тут. Ну а последнего судью я узнаю среди тысячи, а то и миллиона других. Это Сеймей. Я был совсем мальчишкой, когда представительный мужчина взял меня в свои ученики. Когда-то доброе, морщинистое от старости лицо было искаженно презрением. Глядя в мудрые карие глаза я видел своё отражение. Худой мужчина с острыми чертами и впалыми щеками. Не сумев побороть презрение, я, фыркнув, живо опустил взор вниз. - Хао Асакура, - лениво, и в тоже время официально протянул низкий голос монаха. Однако даже я услышал в нём насмешливые и злорадные нотки. - Вам представляется обвинение в многочисленных преступлениях. Среди них убийства, зверские набеги на мирных граждан, грабёж, насилие. Повисла тишина. Да как они могут судить меня? Я вижу здесь около половины тех, кто выполнял все перечисленные деяния на моих глазах. Но, разумеется, намного проще выкупить прощение богов за украденные у народа деньги, чем сгореть на костре, молясь и унижаясь перед чиновниками. Мне не подходит ни один, ни второй вариант. А огня я не боюсь! Пусть хоть сейчас кинут меня в него, даже слова не скажу. Ну что же? Так и будете молчать, господин монах? - Можете что-нибудь сказать в своё оправдание? - ехидно спросил дородный мужчина, чуть подавшись вперёд. Он и не собирается выслушивать мой детский лепет. Я сам знаю, что совершил. Точнее, что совершили по-моей прихоти. - Мичинага-сама согласился сам вынести вам приговор, - слащаво протянул один из придворных, обращая свой восхищённый взор на правителя. Ха! Как-будто бы я просил о такой чести! Разумеется, ни на что не годный выродок якобы великой семьи Фудзивара будет ждать, что я упаду перед ним ниц и буду целовать его руки, испачканные в грязных деньгах. Надменный взор я уловил на себе почти сразу. Меня словно холодной водой окатили. - На колени! - взревел мужчина, скрутивший мои руки за спиной. - На колени, я сказал! Жгучая боль отозвалась чуть выше икр, и я, как подкошенный, упал на каменный порог перед императорским троном, чувствуя, как под коленями стало мокро от крови. Невольно подняв взгляд на правителя я понял одно - справедливости ждать не придётся, а значит я не собираюсь унижаться перед всеми, кто сейчас с интересом наблюдает за моим поведением. - Тебя не учили манерам? Покажи свою вежливость, - прогремел всё тот же властный хриплый голос тюремщика. Я помнил всё, от корки до корки. Знал, что именно должен делать слуга, чтобы показать своё более низкое положение. Однако, я не считаю себя ниже. Приподнявшись настолько, насколько позволяла спина, я презрительно прошипел, дерзко глядя в лицо императора. - Я ничего не буду вам говорить! Думайте, что хотите, но мне не кажутся добрыми намерения жаждущих власти псов. Мне только и довелось видеть, как нахмурились седые брови Сеймея, как зашуршали люди, требуя моей смерти, как прикрыл рот ладонью молодой оммёдзи, театрально удивившись моей наглости. А ещё тут был ещё совсем молодой мальчишка, внук моего бывшего учителя, по имени Масахиро. Его зрачки нервно метались из стороны в сторону, словно парень не мог понять, что именно происходит. - Сжечь колдуна! - первый несмелый возглас послышался из толпы, подхватываемых более яростными другими: - Выкрутить ему все конечности! Пусть походит так перед народом! - Нет, вырежете ему сердце и заставьте съесть! Один способ беспощаднее другого. Выслушав достаточно видов казни для себя любимого, я усмехнулся про себя. - Тихо! - прикрикнул Мичинага и все замолкли. - Я отдаю право приговора Абэ-но-Сеймею. "Что же выберешь ты, сенсей?" Ты молчишь. Твой взор неясен и я не могу понять, что чувствуешь ты, глядя, как я стою на разбитых коленях, ожидая смерти. И отдать приказ должен ты. Не Мичинага, не монах Денсен, не люди. Ты. Мне показалось, или твои тонкие губы на мгновение зашевелились, произнося моё имя? Именно моё - Асаха. Не Хао, которое я взял себе, а имя, данное мне при рождение моей почившей матерью. Но это только иллюзия. - Нет, я не хочу, чтобы вы убивали его, - произносишь холодно и на мгновение я расслабляюсь. - Я хочу, чтобы преступник умер в мучениях, сам. Мне словно выбило землю из под ног. Это сказал Сеймей? Я не верю. Вот какова его любовь к ученику? Я уже привык к ударам в спину. Только не от родных людей. Хочу в последний раз посмотреть в эти карие глаза, чтобы убедиться во всём. - Бросить убийцу в такую гнилую камеру, как и он сам, - ледяным тоном отозвался монах, поднявшись со своего места. Тюрьма? Так вот, что они придумали? Заточение. Чувствую, как меня охватывает паника. Нет, так не должно быть! Нет! - Лучше убейте меня! Сожгите на костре! УБЕЙТЕ МЕНЯ! - ору во всю глотку, надрывая и так напряжённые голосовые связки. Люди начинают медленно расходиться по домам. Это значит только одно: приговор сказан. Но это не справедливо! Я заслуживаю смерти, а не унижений! Почему мне откажут даже в такой простой просьбе? Почему? Но я уже ничего не могу сказать. Крепкий удар ногой в спину и я падаю в на четвереньки, откашливая кровь. В лёгкий застыл болезненный ком, не давай вдохнуть полной грудью. Ещё пять минут и мне не хватает воздуха. Чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Перед глазами всё плывёт и я уже не могу увидеть, кто именно бьёт по моим рёбрам, ломая их одно за другим. Удар, за ним ещё один. От боли я уже теряю способность кричать, только хриплые стоны вылетают из приоткрытых искусанных губ. Крови становится всё больше и больше. Я уже лежу в тёмно-красной луже, а во рту металлический привкус, от которого вот-вот стошнит. Длинные пальцы судорожно скребут по земле, стараясь найти опору. С ужасом узнаю свои собственные руки, на которых неаккуратными разводами застывает что-то пугающе-чёрное. Ещё один удар приходится по хребту. Слышится треск. Снова хриплый стон и почти беззвучный кашель. Внутри жжёт огнём. Почти раздирает в клочья. Не только от физической боли, но и от душевной. В один момент я начинаю осознавать. "Значит, я заслужил..." Стоит ли теперь корчить из себя героя? Мне больно. Вот единственное, что я понимаю сейчас. И я не хочу, чтобы это продолжалось. Я хочу одного: чтобы всё прекратилось. Удар, и левая ключица сломана. "Мне больно..." Будда, молю тебя. чтобы этому пришёл конец. Мне уже всё равно, сколько унижений придётся пережить. Меня одолевает страх. Он почти осязаемый. "Я не хочу..." Чтобы сказала моя покойная мать? Я не знаю. Ещё один удар приходится между лопатками, от чего я взвываю. Только никто не слышит. Я сам себя не слышу. Из груди вылетают только жалобные хрипы и жуткий свист, сопровождаемый лишь ещё более обильным кровотечением. "Мама... забери меня..." Очередной удар, но уже в живот. Я только скорчился от боли, повернувшись набок. Всё же меня вырывает собственной кровью, которая тут же впитывается в землю и мою, когда-то белую, одежду. Кажется, чем больше увечий мне приносят, тем сильнее звереют смотрители. Однако, через минуту я потерял сознание, беспомощно лежа под ногами своим карателей.