somehow so

У Намджуна только "Блядь!" и "Бежать!", когда становится невыносимо даже глотать воздух — жжет изнутри. Он прикрывает глаза и дышит через рот, периодически облизывая сухие губы, потому что очень жарко, душно и близко. Слишком близко. И пиздец-пиздец. Намджун, в принципе, не привык кипишить — послушает, подумает, прикинет, разберется, а когда и вправду жесть, то может попсиховать, и то недолго — видите ли, гармония аж прет. Сокджин его за это ненавидит черной ненавистью, кроет матом в эн слоев и, прикрыв дверь так, что та чуть с петель не слетает, уходит к себе, а утром просит прощения за "тварь бесчувственную" и "недочеловека". Намджун, типа, понимает и прощает, его-то особо не зацепило, а Сокджин еще с неделю парится. Просто Намджун помнит еще со школы, что нервные клетки не восстанавливаются, а фиолетовый цвет тоже яркий. Но так, наверное, жить просто нельзя. Намджун думает, что это, видимо, наказание за весь тот пофигизм, пропитавший его жизнь, и в спешке пытается вспомнить хоть какую-то молитву. Мать в детстве говорила: "Не забывай молиться Богу и в любой беде он тебе поможет". Только Намджун в атеисты заделался с восьми лет, ибо тогда пацаны и не круто, а потом — откровенно пофиг. И если даже Бог существует на самом деле, то, Намджун уверен, это наказание он сам ему и придумал, так что хоть всю Библию на память процитируй. Лифт останавливается на двенадцатом этаже и "Мужик, ты что слепой — забито ведь!". А мужик слепой. По телу прокатывает волна дрожи, ноги как-то резко слабеют, а волосы, если бы не лак — то точно дыбом. Ехать на верхний этаж в битком набитом лифте, когда жара, дышать нечем и все к тебе жмутся, трутся, наступают на ноги и толкают локтями так, словно проходили курсы "Куда тыкать, чтобы больнее" — это каких-то там семь минут, можно потерпеть. Но когда в этой всей толкучке к тебе прижали горячее тело, а у тебя, как у законченного последнего извращенца, встал только от прижавшейся вплотную к паху упругой заднице — это такое огромное "блядь", что конца ему с Эвереста не видно. Намджун сглатывает и не дышит, потому что именно в этот момент хочется удавиться, а Хосок, стоявший спереди, напрягается и замирает. Намджун думает — каков красивый конец нарисовался, и что это он выбрал самый хреновый способ открывать в себе способности к истерике. И даже раскрывает рот в попытке что-то сказать, хотя что говорят в такой ситуации, пока этой задницей к его паху ни прижимаются сильнее. Намджун давится воздухом и пытается отступить назад, потому что "Какого хрена?", а Хосок просовывает руку назад, ловит его за рубашку и притягивает обратно к себе. В мужском туалете жарче, чем в любой комнате на этаже, да и во всем здании, наверное, — Намджун в этом не уверен, ему так кажется. Но то, что Хосок любит кусать за язык, когда целуется и имеет очень нежные и умелые руки он знает точно, когда оказывается прижатым к стенке кабинки, с расстегнутой рубашкой и спущенными до колен джинсами с бельем. А еще Хосоку нравится мелко царапать кожу на ребрах, оставлять засосы на шее и играть с сосками. Последнее Намджуну не очень нравится — гармония нарушается.