Самый тяжкий грех

Екатерина вертела в руках маленькую склянку с почти прозрачной жидкостью. Она пила это лекарство каждый день, и каждый день ей приходилось бороться с собой, чтобы выпить его. Сегодня победить себя не получалось − стоило поднести пузырек ко рту, и королеве начинало казаться, что она вот-вот лишится чувств. Она пробовала снова и снова, но ее мутило так, будто в пузырьке была не безвкусная жидкость с едва-едва уловимым запахом, а что-то тухлое и кишащее отвратительными жирными червями. Прохладное стекло коснулось губ только для того, чтобы опять вернуться на стол. Екатерина нервничала все сильнее − Нострадамус настоятельно советовал ей пить снадобье каждый день перед сном, уверяя, что это необходимо в ее состоянии. Королева нежно огладила свой большой живот. Совсем скоро должен был родиться ее очередной ребенок. Каких-то несколько месяцев назад она бы не поверила, что Генрих захочет вернуться в ее постель и получить от нее еще одного младенца. После рождения их младшего сына он решил, что наследников у них достаточно, а после того, как узнал об измене жены, чуть было не лишил ее жизни. Но по непонятным до сих пор причинам в последний момент пощадил и вернул все полагающиеся привилегии. Даже Нострадамус по-прежнему был с ней − после неожиданного помилования жены король освободил и его. Однако больше всего муж поразил ее, когда снова пригласил в свою кровать. Интерес, проснувшийся в нем, был столь велик, что он отказался даже от Кенны, немало удивив девчонку, а вместе с ней и весь двор. Теперь королева проводила каждую ночь в спальне супруга, и каждую ночь он любил ее так страстно, что стоило голове Екатерины коснуться подушки, она мгновенно отключалась. И всего несколько месяцев спустя королева поняла, что беременна. Известие не стало удивительным, учитывая, насколько редко Генрих позволял ей уснуть без исполнения супружеского долга. Не то чтобы она жаловалась, просто это было странно. Муж годами не обращал на нее внимания, предпочитая Диану и прочих фавориток, но что-то в нем изменилось, что-то заставило его брать жену каждую ночь. Екатерина до сих пор краснела при мысли, что даже ее увеличившийся живот не остановил его. Она пробовала высказывать ему свои опасения − такая активность могла навредить ребенку − но он обещал быть нежным и аккуратным, и все еще опасавшаяся его гнева королева соглашалась, каждый раз напряженно откидываясь на подушки, когда муж забирался на нее сверху, нависая, чтобы не придавить, и оглаживая ее ставшую невыносимо чувствительной грудь, слегка раздавшиеся бедра и даже большой круглый живот. Или когда он укладывал беременную жену на бок, прижимая к своему возбужденному телу и просовывая ладонь между ее испуганно сжатых ног. Или… Екатерина оборвала себя, отказываясь вспоминать, что еще муж делал с ней. Нострадамус сказал, с ребенком все будет в порядке, если Генрих и дальше продолжит проявлять необходимое внимание во время любовных утех, и посоветовал не злить короля отказами. Она признавала его правоту, но, когда до родов оставалось совсем немного времени, Екатерине наконец удалось уговорить мужа повременить с занятиями любовью, сославшись на сильное нездоровье. Что было почти правдой. С самого начала воссоединения с Генрихом она испытывала смутное беспокойство, просыпаясь по утрам со странным ощущением в теле и легким дурманом в голове. Это пугало ее. И то, как быстро она выдыхалась после утех с мужем, тоже. Она подумала было на возраст и нервы, расшатанные после башни, в которой ей пришлось провести немало времени по обвинению в измене, но беременность подтвердила, что на годы и здоровье жаловаться рано. Убрав ненавистную склянку в ящик стола, Екатерина отправилась в кровать. Завтра она скажет Нострадамусу, что просто не в состоянии пить эту мерзость. Шелковые простыни встретили ее желанной прохладой, и королева довольно потянулась, накрывая себя тонким одеялом. На входе в покои раздался шум, и Екатерина закрыла глаза, притворяясь спящей. Снова объяснять мужу, почему они должны просто спать, совсем не хотелось. − Ваше Величество, возможно, королева права. Срок ее беременности уже очень большой, − послышался хорошо знакомый хриплый голос, и она едва сдержалась, чтобы не приподняться и не рассмотреть его обладателя. − Если хоть на секунду потерять бдительность и сделать что-то неправильно, могут начаться преждевременные роды. Пальцы Екатерины до боли сжали простынь. Она отчаянно силилась понять, что Нострадамус делал здесь, вместе с ее мужем, и почему ему говорил вовсе не то, что ей самой. − Мы не сделаем ничего неправильного. В конце концов, ты врач, а она вовсе не бессознательная кукла, − Генрих говорил громко, будто не допускал и мысли, что она может услышать его странные речи, и волнение королевы росло с каждой секундой все больше. − Ваше Величество… − неуверенно начал Нострадамус, но Генрих перебил его. − Твои настойки действуют превосходно. Они еще ни разу нас не подводили. Екатерина выполняет все, что ей приказывают, и… − он запнулся, а королеве показалось, что она оцепенела, словно вечно неподвижная статуя. Осознание еще не пришло до конца, а страх уже заструился по венам. − Черт, возможно, нужно остановиться, но сейчас она стала еще желаннее, чем раньше. Ее тело… ее грудь стала еще больше, бедра еще мягче, волосы еще ярче… даже живот придает ей красоты. Я желаю ее постоянно. Жаль только, что при твоей настойке она перестает быть собой. Она выполняет все, но это не она… − Екатерина задышала чаще, неосознанно прижимая руку к животу и пытаясь понять, зачем Генрих пошел на это. Она ведь не отказала ему ни разу, позволяя брать себя как угодно и когда угодно. Почему же ему было мало? Что еще ему нужно? − Вы же знаете, что иначе она не согласилась бы на это. Королева любит вас, но на такое не решилась бы никогда. Даже из любви. Даже под страхом смерти, − твердо сказал Нострадамус, и Екатерина почувствовала, что дрожит. Чем Генрих опаивал ее? Что он заставлял ее делать, пользуясь затуманенным рассудком? Почему Нострадамус помогал ему? Чутье не подвело ее − что-то было не так, что-то неправильное происходило с ее телом и разумом. − Хорошо. Я подумаю над тем, чтобы отложить наши утехи до рождения ребенка, − вспомнив, с чего начался разговор, сообщил Генрих, и спустя мгновение она услышала звук его приближающихся шагов, − но не сегодня. Я уже отказался от удовольствия развлекаться с ней до твоего прихода. Раньше время, необходимое для того, чтобы подействовала настойка, мы проводили куда приятнее, а теперь мне приходится просто смотреть, как самая желанная мною женщина спит у меня под боком, − на мгновение в комнате воцарилась вязкая тишина. − Впрочем, достаточно разговоров, − Екатерина почувствовала громкое дыхание мужа у себя над головой. − Как ты возьмешь ее на этот раз? Мне не терпится увидеть, как она будет дрожать от наслаждения в твоих руках. Ужас ударил под дых, прокатившись оглушающей волной по телу и сделав его слабым и безвольным. Сердце заколотилось у самого горла, куда немедленно поднялась и тошнота. Губы приоткрылись, судорожно хватая воздух. «Нет-нет-нет», − застучало набатом в голове. Кусочки головоломки сложились в одну полную картину. Причина, почему они оба были здесь, причина, почему Нострадамус говорил ее мужу прямо противоположное сказанному ей, причина, почему она так странно себя чувствовала, почему так быстро засыпала и ничего не помнила на утро. Сговорились, они сговорились, чтобы… Воспоминание накрыло неожиданно резко, выбивая из легких последний воздух. В тот день Екатерина навещала придворного прорицателя в темнице, куда его бросил Генрих, вынуждая признаться в прелюбодеянии с королевой. Признание стало ненужным, когда он узнал про Ричарда. Генрих убил еще совсем недавно лучшего друга, и Екатерину ждала та же участь. Унижаясь как никогда в жизни, она уговорила мужа позволить ей навестить перед казнью детей. Особенно она волновалась за Карла и Генриха-младшего, которые пока не пришли в себя после похищения старшей сестрой. Уже возвращаясь обратно в башню, королева решила заглянуть напоследок и к единственному другу. Терять ей было нечего, и в сопровождении стражи она спустилась в подземелье. Стража осталась за дверью, а Екатерина − один на один с понимающим и печальным взглядом. − Ты ему больше не нужен. Он нашел того, с кем я на самом деле имела глупость согрешить, − вместо приветствия произнесла она. − Генрих выпустит тебя отсюда, − пообещала королева то, в чем совсем не была уверена. − Ваше Величество, не стоит... − начал прорицатель, но на пустые любезности у нее времени не осталось. − Я должна тебе сказать. Перед тем, как умру. Я благодарна тебе за все, что ты сделал для меня, − королева опустилась на колени рядом с закованным в цепи и сидящем на полу другом. − Спасибо, − ее рука дотронулась до его щеки как раз в то мгновение, когда дверь распахнулась, и на пороге возник король. − Как интересно. Второй раз я прихожу сюда и второй раз вижу эту прелестную картину. И после этого ты еще пытаешься убедить меня, что он не твой любовник? − лицо мужа стало красным от ярости и злобы, и Екатерина поспешила подняться и отойти от Нострадамуса. Словно это могло что-то изменить. − Не начинай, Генрих. Ты уже нашел моего любовника. Этого достаточно, чтобы избавиться от меня. Оставь в покое Нострадамуса. Он мой единственный друг. Не больше, − Екатерина надеялась, что муж все же поверит. Смысла лгать ей все равно не было. − Не больше? И поэтому ты, уверив меня, что пойдешь к детям, отправилась к нему? Потаскуха. Точно так же ты морочила мне голову, наставляя рога с моим лучшим другом. Тебе даже хватило наглости родить от него ребенка. У тебя очень специфические представления о дружбе, дорогая, − выплюнул Генрих, надвигаясь на нее. Екатерина беспомощно огляделась по сторонам. Генрих подходил все ближе, а Нострадамус молчал, бросая на нее сочувственные взгляды. От мужа ее не мог защитить никто. Тем более, он имел право злиться. − Он не мой любовник, Генрих. Клянусь, − больше сказать ей было нечего. − И чего стоит твоя клятва? Ты уже давала ее. Перед алтарем. Ты поклялась мне в верности, а сама легла в постель с моим другом, − конечно, напоминать ему, что он тоже клялся в верности и первым нарушил свой обет, было бессмысленно. Екатерине хотелось лишь, чтобы этот спектакль кончился как можно скорее. Ее и так ждало представление, в которое должна была превратиться ее казнь. − Докажи, докажи мне, что не спала с ним! − вдруг выкрикнул король, и она отшатнулась, испугавшись его ставшего совершенно мутным и безумным взгляда. − Докажи! − Как? Как я могу доказать то, чего не было? − где-то рядом послышалось звяканье цепей, и этот звук заставил королеву поёжиться. − Как хочешь, − прошипел Генрих, − докажи, и я сохраню ему жизнь, - она замерла, раздумывая над его словами. Она хотела бы отблагодарить Нострадамуса, сделав единственное, что было в ее силах. Убедить мужа пощадить его. Но Генрих требовал от нее невозможного. − Я не знаю, как. Тебе недостаточно того, что нет ни одного свидетеля? Того, что Нострадамус не признался в связи со мной даже под пытками? − сказанное явно не удовлетворило короля. С каждой секундой он злился все больше, все сильнее сжимал кулаки и все ближе подбирался к ней. − А ты хотела бы? Хотела бы, чтобы он стал твоим любовником? − неожиданно выдал Генрих, поразив Екатерину так, что на мгновение она потеряла дар речи. − Что? Что за ерунда? Конечно, нет, − возмущенно ответила королева, справившись с шоком. − И это ты, разумеется, тоже не можешь доказать, − прошипел Генрих, и она снова попятилась. − А вот я знаю, как помочь тебе в столь непростом деле, − его лицо исказила гримаса, которую Екатерина еще никогда не видела, он словно потерял рассудок. − Раздевайся! − подтвердил ее предположение муж. − Что? − глупо переспросила она. − Что ты задумал? − Ваше Величество... − наконец-то подал голос Нострадамус, глядя на короля со смесью удивления и ужаса. − Молчать! − приказал Генрих и, одним прыжком преодолев расстояние между ним и женой, схватил ее за руку. − Перестань играть в скромницу и не делай вид, что показывала свои прелести только мне. Раздевайся! − повторил он, и Екатерина содрогнулась от страха, взглянув в его полные безумия глаза. Он расстегнул первый крючок на ее платье и отступил, сложив руки на груди, всем своим видом выражая ожидание. Нервно сглотнув, Екатерина расстегнула остальные застежки. Платье медленно соскользнуло на пол, оставляя ее в корсете и подъюбнике. Генрих наградил жену оценивающим взглядом, и она опустила глаза, надеясь, что странная игра закончена. − А теперь я хочу, чтобы ты отдалась Нострадамусу, − спокойно сказал Генрих, и королева шокировано выдохнула, слыша, как точно так же выпустил из легких воздух прорицатель. − Как ты смеешь? − крикнула она. − Что это значит? Не можешь дождаться казни, чтобы втоптать меня в грязь? − ее ногти впились в сжатую в кулак ладонь, выдавливая из нее капли крови. Екатерина почти тряслась от ярости и унижения. − Ваше Величество, мы никогда... Я никогда не прикасался к вашей жене как мужчина. Только как врач, − вступился за нее Нострадамус. − Вот и проверим, − бросив на него быстрый взгляд, сообщил Генрих и снова посмотрел на жену. − Только твое лицо, пока он будет брать тебя, скажет мне правду, − это заявление заставило Екатерину ощутить себя одной из шлюх мужа, которыми он крутил, как ему вздумается. − Ни за что. Я лучше умру, чем отдамся ему, − выдала она свой ответ. − Зачем ты так обижаешь своего друга? Разве он не заслужил немного ласки, таскаясь за тобой все эти годы? − Генрих рассмеялся, но почти сразу разозлился снова. − Будете упираться, я прикажу запытать вас обоих до смерти. Что лучше − умереть в муках или почти безболезненно, да еще развлечься напоследок? − он продолжал смотреть на Екатерину с ненавистью, все больше уверяя в своем безумии. − Соглашайся, и, возможно, он все же выйдет отсюда живым и почти здоровым. Он ведь твой друг. Подумай о нем. − Генрих… − она застыла, все еще не веря, что это происходило наяву, а не в одном из ее кошмарных снов. − Тебя не устраивают условия сделки? В этом вся ты − вечно торгуешься, пытаясь выгадать побольше для себя. Так уж и быть. Я заменю твою казнь монастырем и аннулированием брака. Но сначала докажи мне, что я не напрасно столько лет закрывал глаза на слухи о тебе и этом проходимце, − он смотрел на нее, будто предлагал что-то невероятно выгодное. Возможно, так оно и было, но… Королева считала Нострадамуса другом и никогда не думала о нем иначе… Она не представляла, как сможет отдаться ему на глазах у мужа. − Докажи мне! − снова завопил он. Она сделала несколько нерешительных шагов в сторону Нострадамуса, но потерявший терпение король не собирался ждать еще дольше и толкнул ее так сильно, что она не удержала равновесия и упала на попытавшегося ее поймать полулежащего прорицателя, оцарапав руки о цепи. − Поторопитесь. У меня мало времени, − Генрих прислонился рядом к стене. − Даже если у вас ничего не было, в чем я сомневаюсь, ты все равно знаешь ее тело и то, как ее расслабить, − обратился он к прорицателю. Королева приподняла голову и встретилась взглядом с Нострадамусом. − Мне жаль, Екатерина, − усаживая сверху, он впервые назвал ее по имени. − Я постараюсь сделать все как можно быстрее. Только расслабьтесь. Его руки заскользили по ее спине, заставляя королеву вздрогнуть, и сразу потянули подъюбник вверх, забираясь под него. Она часто задышала и опустила голову ниже, почувствовав, как он начинает неожиданно уверенно ласкать ее там, где до него ее трогали всего два мужчины. − Вы готовы? − услышала королева напряженный голос Нострадамуса над ухом. Она едва заметно кивнула, закусывая губу и медленно впуская его в себя. Стон, изданный прорицателем, неприятно удивил ее, а из Генриха выбил резкий смешок. Королева ухватилась за плечи своего вынужденного любовника, пока он, подтянув плотную ткань подъюбника выше, крепко взялся за ее бедра, помогая все быстрее подниматься над ним и все нетерпеливее дергая обратно. Екатерина зажмурилась, пытаясь отвлечься от происходящего, но у нее не получалось. Она стала любовницей единственного друга, к которому не испытывала и капли желания. Он не был в этом виноват, как и она сама. Но то, как его тело впечатывалось в ее собственное, то, как его пальцы судорожно сжимались на ее бедрах, словно навсегда оставляя на них следы этого позора, то, как горячело его дыхание на ее шее, вызывало в ней омерзение и желание до скрипа отмыть свою кожу от каждого прикосновения. − Екатерина... − выдохнул Нострадамус с последним резким движением. Прикрыв глаза, он провел влажной ладонью по ее затянутой корсетом спине. Неприятная липкость потекла по бедру, и королева обессилено упала ему на грудь, чувствуя себя опустошенной и униженной и мужем, и другом. − Моя очередь, − оттолкнувшись от стены, Генрих вцепился в волосы пытавшейся подняться с любовника жены и вытащил ее в центр тюремной камеры, заставляя встать на четвереньки. − Генрих... ты обещал, − только и успела сказать королева, прежде чем он занял место, которое только что освободил Нострадамус. То, что его не остановили даже следы, оставленные прорицателем, еще больше усилило ее шок. С каждым толчком бедер мужа Екатерина чувствовала, как все сильнее туманится ее сознание, как все непоправимее теряется нить с реальностью, как все глубже она сама погружается в прошлое. В прошлое, где точно так же один мужчина за другим брали ее на холодном грязном полу, где точно так же растрепанные волосы били по лицу, и где точно так же она мечтала умереть. Когда муж отпихнул ее размякшее тело от себя, она безвольно завалилась на бок, пытаясь отогнать застилающую глаза пелену. − Исходя из того, как восхищается твоими талантами моя жена, думаю, ты знаешь, как сделать так, чтобы она забыла о случившемся, − пробился к ней через шум в ушах голос Генриха. − Уж больно плохо она выглядит. В таком виде она в монастырь отправиться не может. Если вообще туда доедет. Один Бог знает, какой жертвой она себя выставит и что наговорит нашему сыну. У меня нет никакого желания возиться с ней. Пусть просто забудет. И приведи ее в порядок − она жутко смотрится, − Екатерина хотела прокричать ему в лицо, что это только его вина, что лучше бы он просто убил ее, но губы издавали лишь хриплые стоны. − Прикажите перенести королеву в ее покои, Ваше Величество, − прервал звук удалявшихся шагов Нострадамус. Грохот закрывшейся почти сразу двери металлическим скрежетом прошелся по пульсирующей болью голове, и темнота поглотила королеву окончательно. Боль и унижение, пережитые тогда, несколько месяцев назад, о которых ее заставили забыть, вернулись с такой силой, словно все произошло совсем недавно. Схватившись за живот, королева резко перевернулась на бок. Ребенок не оценил столь неожиданную смену положения и толкнул ее ровно в то место, что больше всех пульсировало призрачной болью. Екатерина провела ладонью по животу, пытаясь одновременно утихомирить и младенца, и собственные неприятные ощущения. − Екатерина? − с легким удивлением в голосе позвал ее Генрих и дотронулся до ее щеки. − Не подходи ко мне! − выкрикнула она, отодвигаясь от него, путаясь в простынях и натягивая одеяло повыше, словно пытаясь защитить себя и своего нерожденного ребенка. − Что случилось? − муж смотрел на нее непонимающим взглядом, заставляя кровь кипеть от ненависти. − Она вспомнила, − раздался рядом второй голос. Нострадамус тоже подошел к кровати, и от одного вида мужчины, предавшего ее таким подлым образом, королеву замутило. − Зачем? Зачем тебе это? − накинулась она на мужа. Ей все еще не верилось, что человек, который убил лучшего друга за давно оборвавшуюся связь с ней, теперь готов был делиться женой с придворным прорицателем, которого искренне ненавидел. − Видишь ли, дорогая, тот случай в темнице раскрыл мне глаза… − начал он, но даже нескольких слов хватило, чтобы Екатерина возненавидела его еще больше. − Случай? Ты заставил меня отдаться другому мужчине, а потом надругался надо мной! И это ты называешь случаем? − она пожалела, что у нее нет ничего подходящего под рукой, чтобы воткнуть ему прямо в горло. − Это помогло мне понять, что я все еще неравнодушен к тебе. Ты должна быть благодарна, − его глаза сверкнули злобой, и Екатерина отодвинулась еще дальше. − Ты по-прежнему вызываешь во мне страсть. И сильнее всего, когда тебя берет другой мужчина, − добавил он, и королева прижала руку ко рту, чтобы не закричать от ужаса и омерзения. Подобное было слишком даже для ее мужа. − Успокойтесь, Ваше Величество... − Нострадамус посмотрел на нее с тревогой, заставляя вспомнить, что он виноват едва ли не больше обезумевшего Генриха. − Как... Я думала... я думала, ты мой друг, я сделала все, чтобы спасти тебя от смерти. Как ты мог? Зачем? − просипела она тот же вопрос, что задала мужу, глядя в ставшие совершенно незнакомыми глаза. − А ты не догадываешься? − не позволив прорицателю сказать хоть слово, встрял Генрих. − Ты же вспомнила темницу. Ты не задумалась, почему он взял тебя с такой готовностью, стоило лишь предложить? − королева моргнула, не понимая, что имел в виду муж. − Он неровно дышал к тебе, а ты не дала ему ни единого шанса. Не могу сказать, что я этому не рад. В конце концов, как я могу огорчаться, что жена сохранила мне хоть какую-то верность? Но поскольку мне нравится наблюдать, как ты извиваешься в объятьях любовника, то почему бы не предоставить бедняге возможность? − голос короля был таким ровным и спокойным, будто он говорил о погоде, а не рассказывал о своих отвратительных пристрастиях. − Я не... − хотела возразить Екатерина, уверенная, что никогда не извивалась в объятиях любовника, но потом поняла − она не помнила слишком много. − Что вы заставляли меня делать? − паника срывала голос, мешала дышать и связно думать. − Нет, я не хочу знать! − закричала королева, когда Генрих уже открыл рот, собираясь ответить. − Ваше Величество, мы ни разу не причинили вам боли. Вам нравилось. Вы сами говорили об этом, − она уставилась на Нострадамуса, не веря в серьезность его слов. − Говорила? Вы опоили меня! Вы использовали меня, как вам вздумается, не спрашивая и не беспокоясь о последствиях! Господи, я ведь жаловалась тебе, что быстро устаю, что слишком глубоко сплю, что многого не помню! А ты... ты успокаивал меня и поил снадобьями от слабости и головной боли... − она замерла на мгновение, пораженная внезапной догадкой. − Это была та самая отрава, верно? − бросила она обвинение в лицо бывшему другу. Нострадамус даже не попытался оправдаться. Они с Генрихом просто стояли, с одинаковым безумием в глазах пожирая ее взглядами, словно она была лежащей в постели обнаженной шлюхой, дожидавшейся своего клиента. Приступ тошноты снова подступил к горлу, и Екатерина наклонилась вперед, надеясь избавиться от противного ощущения.