Самый тяжкий грех

Королева приложила руку ко рту, и воспоминание о том, с чего все началось, обрушилось с оглушительной силой. В тот день она очнулась в своих покоях и удивленно осмотрелась по сторонам. Королева не понимала, как оказалась там. Последним, что она помнила, был визит к ее детям. Малыши плакали, прощаясь с ней, и умоляли не уходить. Екатерина оставалась с ними до того самого момента, пока один из стражников не заглянул в комнату и не сказал, что пора возвращаться в башню. Но вместо нее королева оказалась в своей спальне и совершенно не имела понятия, как это произошло. Она приподнялась на постели, услышав, как открылась дверь. Без стука к ней мог войти только муж. − Тебе лучше? − не поздоровавшись, с порога спросил он, а Екатерина не знала, что ему ответить, не представляя, после чего ей должно было стать лучше. − Что произошло, Генрих? Как я оказалась здесь? − она снова осмотрелась, в этот раз взглянув и на свои руки, будто они могли подсказать ей объяснение непонятного перемещения. − Ты вернулась в башню после визита к детям. Тебе стало плохо. Нострадамус спас тебе жизнь. Я велел перенести тебя сюда, − объяснил король странно обрывочной речью, и Екатерина занервничала сильнее. − Башню? Плохо? Но я не помню. Я помню только детей. Они плакали… − Генрих замер, и ей показалось, что в его глазах мелькнула жалость и нечто похожее на сожаление. − Почему я здесь? Почему ты не дал мне умереть? Разве не этого ты хотел? − она не помнила произошедшего с ней, но то, что Генрих желал ей смерти, не забылось. Видимо, естественная смерть жены его не устраивала, и он приберег для нее гораздо более интересную кончину. − Я даровал тебе королевское помилование, − сообщил ей муж, и Екатерине показалось, что она ослышалась. Даже то, что, имея возможность, она не сбежала, а отправилась на поиски похищенных детей, не заставило его передумать. Какова же была причина его внезапного милосердия? − Почему? − только это слово она смогла выдавить из себя. В голове крутились десятки вопросов, миллионы сомнений, но все они так и не сорвались с ее губ. − Считай, что я понял, как скучно мне будет без тебя, − огрызнулся Генрих, подходя ближе к кровати. − Есть еще вопросы? − Нострадамус. Что ты сделал с ним? − вспомнив о верном друге, поинтересовалась королева. Генрих терпеть не мог прорицателя, но Екатерина была уверена − он прекрасно знал, что жена никогда не видела в своем преданном слуге мужчину. Это они выяснили еще до того, как стало известно о Ричарде. − Какая забота, − недовольно поморщился король. − Я выпустил его из темницы. В конце концов, он спас тебе жизнь, − Генрих опустился на кровать и провел ладонью по щеке жены. − Скоро ты поправишься и отблагодаришь меня за милосердие, − Екатерина застыла, чувствуя, как его рука скользит по шее и опускается ниже, ныряя в вырез сорочки и сжимая спрятанный под тканью сосок. − Ты вернешься на мой трон и в мою постель, − пообещал Генрих и отстранился, глядя на нее незнакомым прежде взглядом. − Генрих… − почти неслышно прошептала она, пораженная его поведением, не зная, что думать и чего ждать дальше. − Поправляйся быстрее, жена, − не дал продолжить он и направился к двери, оставляя королеву наедине с непониманием и страхами. Да, тот день стал началом. Началом того, что Екатерина никак не могла объяснить себе. Так ничего и не вспомнив, она поправилась, узнав о своей болезни ненамного больше сказанного Генрихом. Нострадамус разъяснил ей, что на почве переживаний о детях и грядущей казни у нее произошел нервный срыв, совпавший с подхваченной в башне сильнейшей простудой. Четыре дня она пролежала в бреду, и предсказатель начал волноваться, что болезнь победит, но на пятый день королеве стало лучше, а на шестой она пришла в себя. Екатерина быстро пошла на поправку, но то, как вернулась в башню после визита к детям, так и не вспомнила. Она и сама не знала, зачем старательно пыталась вызвать в голове несколько забытых часов, но пустота вместо них пугала и нервировала ее. Королева могла понять, почему не помнила проведенных в горячке дней, но как могли полностью стереться из памяти часы, в которые жар еще не властвовал над ее телом, оставалось для нее загадкой. Екатерина рассказала о своих волнениях Нострадамусу, и он прописал ей новое лекарство − в дополнение к тем, что королева уже принимала. Она почувствовала себя спокойнее. Пока муж не нарушил наступившую было гармонию − выполнив свое обещание, он потребовал благодарности в не самой привычной для королевы форме. В первое же утро после официального выздоровления Екатерины он явился к ней в покои и взял ее, нетерпеливо прижав к двери, задрав юбку только что надетого платья и ворвавшись в болезненно охающую с непривычки супругу. Она не сомневалась, что стража слышала каждый стон, каждый удар ее тела о полированную деревянную поверхность. Не прошло и пары часов, как о страстном порыве короля узнал весь двор. И это была не последняя шокирующая выходка Генриха − с тех пор лишь одна женщина скрашивала его ночные, а порой и дневные часы. Отвергнутая прежде жена. Именно тогда к провалу в памяти добавились сонливость, забывчивость, странные ощущения в теле и мгновенное засыпание. Екатерина старалась не обращать внимания на свои недомогания, но они не проходили. От прописанных Нострадамусом лекарств не было толка. И она решилась. Измучившись переживаниями, она навестила друга и попросила помочь. Он расспрашивал ее долго и подробно, своими уверенными комментариями развеивая каждый ее страх, каждое сомнение. Радостно-спокойная Екатерина с удовольствием выпила с прорицателем травяного чая и, получив новую настойку, вернулась в покои мужа, немедленно потащившего ее в кровать. Переживания снова захватили королеву, стоило ей узнать о своей беременности. К ее симптомам прибавились почти забытые недомогания. Генрих по-прежнему не выпускал жену из постели, и, волнуясь теперь еще и за ребенка, она снова отправилась к прорицателю. Екатерина ожидала, что он поддержит ее и подскажет, как хотя бы на время отвадить Генриха, но он лишь объяснил, что беременность протекает необычно из-за перенесенной недавно болезни, и настоятельно советовал не отказывать королю, ведь никто не знал, как тот мог на это отреагировать. Опустив глаза в пол, Нострадамус признался, что боится лишиться женщины, которая так много сделала для него и которую он считал своим другом. И выписал ей новое лекарство, призванное облегчить ее страдания. То самое снадобье, что ради ребенка королева заставляла себя пить каждый день… Екатерина резко распахнула глаза, осознав, что лежит на спине, а чьи-то руки гладят ее шею. − Кто? − приподнявшись, закричала она, заставляя обоих присутствующих в спальне мужчин отшатнуться. − Кто отец моего ребенка? − завопила королева еще громче, наплевав, что кто-то посторонний мог услышать ее неосторожные слова. Она имела право знать, чьему младенцу собиралась дать жизнь. − Если я скажу, что он мой, тебе станет легче? − после недолгой паузы и обмена взглядами с Нострадамусом поинтересовался король. Екатерина обессилено легла обратно, закрыв лицо руками. Даже они не знали. Что они с ней сделали… Любимый муж и единственный друг. Оба предали ее. − Ты приняла верное решение, Екатерина, − Генрих забрался на кровать и навис над женой, вынудив ее убрать руки и испуганно вжаться в перину. − Какое решение? − попыталась спросить она, но он не позволил, впившись в ее губы своими. − Не трогай меня! − ладони Екатерины уперлись ему в грудь, изо всех сил стараясь оттолкнуть. Это не должно было повториться снова. − Только попробуй! Только попробуй, и я залью эту дрянь прямо тебе в горло! − прошипел ей в лицо Генрих, помахав перед ней прозрачной склянкой, видимо, имевшейся под рукой на всякий случай, и сверкая полным безумия взглядом. Мгновение Екатерина хотела, чтобы именно это он и сделал. Забвение, желанное забвение − все, о чем она просила. Больше всего королева боялась вспомнить. Вспомнить, что происходило в те ночи, которые до сих пор прятались в дальних уголках ее памяти. Что они делали с ней? Что она сама делала? Как был зачат ее ребенок, этот несчастный малыш, к которому она отчаянно давила вспыхнувшую внезапно ненависть? Нет, ни за что. Она ни за что не должна узнать. Рука сама потянулась к зажатому в руке мужа пузырьку и тут же упала на перину. Если она выпьет, они и дальше продолжат терзать ее, насиловать, делать одного ребенка за другим, и ей придется жить с этим, ничего не зная, но смутно догадываясь, до тех пор, пока один из них не умрет. Или не умрет она сама. Она не доставит им такой радости. Она заставит их пожалеть. Пожалеть, что однажды они родились на свет. Екатерина закрыла глаза, и король принял это за согласие. Когда она снова распахнула веки, он уже подзывал Нострадамуса. Королева нервно сглотнула, не готовая ощутить на себе его прикосновения, но ее реакция никого не интересовала. − Как будет удобнее сделать это? − спросил Генрих, и она с огромным усилием подавила в себе очередную вспышку ярости. Они говорили о ней, как о кобыле, выставленной на продажу. − В ее положении вариантов немного. Безопаснее всего на боку, − ответил Нострадамус и, забравшись на кровать, взялся за плечо королевы, помогая перевернуться, пока она представляла, как верный прежде друг испытывает на себе самые жуткие орудия пыток. Предатель. Похотливый ублюдок. Такое же животное, как ее муж. Подтверждая ее мысли, Нострадамус прижался к ней сзади своим мощным обнаженным телом, вызывая в королеве дрожь омерзения. Так гадко она себя не чувствовала даже тогда в темнице. Но уже зародившийся в голове план мести требовал от нее разыграть покорность судьбе и в здравом уме провести ночь с двумя мужчинами. Она не привыкла лить слезы. Она привыкла действовать. Даже сейчас. История пишется выжившими. Ей снова нужно выжить. − Хватит возиться, − нетерпеливо приказал Генрих, расстегивая рубашку и пожирая жену полным похоти взглядом. − Екатерина… − довольно протянул Нострадамус, укладывая ладонь на ее бедро. Позабыв на мгновение все, что еще минуту назад внушила себе, она дернулась вперед, но тяжелая рука прорицателя удержала ее на месте, − тебе понравится. Тебе всегда нравится, − раздался его отвратительный шепот у самого уха. Он потянул подол сорочки вверх, оголяя зад королевы, и согнул ее ногу в колене. Екатерина судорожно вцепилась в сбившуюся ткань, удерживая на животе. Усилием воли ей удалось победить стыдливость и омерзение, но обнажать то, где считал дни до своего появления на свет ее несчастный ребенок, казалось предательством. Избавившийся от рубашки муж улегся рядом, и Екатерина порадовалась, что он не соизволил снять штаны. Радость ушла в тот самый момент, когда он посмотрел через ее плечо и едва заметно кивнул. Понявший этот знак Нострадамус приподнялся и потянулся к вырезу ее сорочки. Екатерина еще не успела понять, что он собирался сделать, как тонкая ткань с треском разорвалась, обнажая налитую тяжестью женскую грудь. Нострадамус вернулся на место и, пользуясь замешательством королевы, толкнулся в нее пальцами, для верности удерживая свободной рукой ее бедро. Она сдавленно охнула, снова и снова проклиная его за предательство и похоть. Новый выдох вырвался изо рта, когда все это время наблюдавший за ней Генрих впился губами в ее грудь. Муж и любовник словно раздирали ее на части, пока она отчаянно прикрывала живот, опасаясь, что, забывшись, они просто раздавят его. − Скажи, что тебе нравится, − то ли попросил, то ли приказал Генрих, оторвавшись от ее затвердевших сосков и накрыв ее покоившуюся на животе руку своей. − Мне нравится, − прошептала Екатерина, видя, что каждая секунда ее затягивавшегося молчания убивала в муже страсть, заменяя свирепостью. Ложь далась непросто, но, чувствуя, как, покончив с лаской, медленно проникает в ее податливое тело Нострадамус, и как все отчаяннее, то и дело возвращаясь к груди, гладит ее живот Генрих, королева все ярче, все отчетливее видела свою месть. Тело могло уступить ласкам, но разум ни на мгновение не забывал о предательстве. Эти люди воспользовались ей. Обезумев и уступив похоти, они опаивали и насиловали ее месяц за месяцем, даже когда плод этого насилия стал настолько велик, что начал мешать ей справляться с ежедневной рутиной. Они лгали ей в лицо. Они смеялись над ее страхами и сомнениями. И за все это они расплатятся сполна. − Совсем скоро я займу его место, − откидывая волосы с ее плеча и целуя в шею, пообещал король, когда Нострадамус прижал Екатерину ближе к себе и задвигал бедрами еще быстрее. При взгляде на раскрасневшееся от удовольствия лицо мужа ее снова затошнило. Как ему могло нравиться смотреть на жену в объятиях другого мужчины? Близкий к разрядке Нострадамус скользнул ладонью между ее ног, и, вскрикнув от неожиданности, королева запрокинула голову назад. Унизительное удовольствие потекло по венам, смешиваясь с ненавистью и делая ощущения еще ярче. Проклятый провидец знал ее тело слишком хорошо и умело этим пользовался, лаская уверенно и почти грубо. − Видишь, тебе нравится. Ты создана для моей постели, Екатерина, − самодовольно заявил Генрих, придвигаясь ближе, отнимая ее руку от живота и направляя в свои расстегнутые штаны. − Подари мне то, что я дарю тебе, − приказал он, и она подчинилась, чувствуя, как, снова ухватившись за ее бедро, замер позади удовлетворенный Нострадамус. С трудом загнанное глубоко внутрь омерзение вернулось, и королева постаралась сбить его, выровняв дыхание. Нужно только довести до вершины мужа, и они оставят ее в покое. Ей жизненно необходим этот покой, чтобы не поддаться истерике. Чтобы успокоиться. Чтобы тщательно продумать свой план. − Генрих… − протянула королева, двигая ладонью все быстрее. Она надеялась, что сладострастия в ее голосе и ласки, которую она давала мужу, хватит, и он не вспомнит обещание взять ее следом за прорицателем. На мгновение ей показалось, что так и будет, но, издав протяжный стон, муж вдруг схватил ее за руку и оттолкнул. − Достаточно. Это не должно кончиться так. Тем более, ты еще не получила главного наслаждения, дорогая жена, − хитро прищурившись, он поднялся и перевернул ее на спину. Нострадамус отодвинулся в сторону, предоставляя королю больше свободного места и глядя сытым взглядом на королеву. − Скоро ты привыкнешь и вспомнишь все, чему тебя учили, − заявил Генрих, устраивая бедра между ее раздвинутых ног и нависая сверху. − Мы приложили к твоему обучению немало усилий, − обменявшись понимающим взглядом с прорицателем, он внимательнее всмотрелся в ее лицо, − но это того стоило. Сегодня из-за своего беспамятства ты получила поблажку. В следующий раз... − Генрих многообещающе улыбнулся, − ты продемонстрируешь нам полученное мастерство. Особенно, − его большой палец прошелся по плотно сжатым женским губам, − когда, вместо того, чтобы спорить со своим королем, используешь рот для более полезного занятия, − глаза Екатерины распахнулись в немом ужасе, вызвав у Генриха усмешку. − Ты проявляешь поразительные таланты, удовлетворяя страсть сразу двух мужчин, − убрав руку от еще плотнее сомкнувшихся губ, король снова огладил живот жены и отстранился, чтобы в следующий же миг толкнуться в ее едва успевшее расслабиться тело. − Ночь впереди длинная. Надеюсь, ты готова, дорогая…