Осенний вечер

Kareeda ni karasu no tomarutaru ya aki no kure[1]

- Ты знаешь, - задумчиво сказала утром мама, - на Крабьем Острове люди открывают санаторий. Небо и море были серыми, и серый дождь сшивал их длинными тонкими нитями. - Знаю. Русалки всё равно ушли оттуда уже много лет назад, и крабы, и бабочки. Только бабка Хасико всё так же ходила каждый день на кладбище, молиться своей принцессе. Интересно, сколько же ей лет? Она ведь была старухой ещё тогда, в пятидесятых. Противно мяукнула электронная почта, оповещая, что пришло письмо от маленькой Тайра, внучки Дзэни. Наверное, зовёт на бабушкину годовщину: через неделю ей бы было восемьдесят лет. Люди... живут, как цветы цветут: всего-то лет пятьдесят прошло, а два полных поколения сменилось. «Извини, милая Юна, я не могу прийти: сама понимаешь...», - будет несколько странно, если ровесница и одноклассница твоей бабушки на вид окажется, как твоя ровесница, - «...старость не радость. Но вы там помяните как следует дорогую Дзэни и за меня тоже». В комнате совсем темно, и только с монитора льётся нереальный, неотмирный ровный свет. Так светятся лисьи огни или чаша с сакэ, когда её наполняет господин Нура. К оконному стеклу ветер прибил кленовый листок, и тот отчаянно цепляется за стекло, прижимается детской ладошкой. Люди живут, как цветы цветут - но разве не так же живут ёкаи? Просто для них времена года сменяются медленнее, более ровно, более плавно, незаметно... для них для всех. Для всего клана. Так странно - величайший враг побеждён, а вместо радости на душе - гулкая пустота. Тэнгу, впрочем, как всегда остались в стороне: их в замок Аои не взяли. Слишком слабые. Уж конечно, Цурара сильнее, чем троица великих тэнгу, первородных детей ветра. А то. Она ведь предана господину всем сердцем и прочими интересными частями тела. Так что пока она и ей подобные завоевывали нетленную славу, тэнгу буднично несли свой воздушный дозор, не подпуская врага к мирному населению, носили цемент и песок для отстройки поместья - должен же кто-то выполнять скучную и рутинную работу... Недостойные мысли. Куро бы сказал - просто банальная зависть. Тосака... а вот Тосака согласился бы. Собраться бы всем троим, распить по чарочке за победу... но Куро должен быть в Главном Доме, при отце, а Тосака - в Киото, при Кэйкаинах. Тэнгу, крылатые вестники, нужны везде. А она нужна маме, потому что мама опять осталась одна. Она всегда рано или поздно остаётся одна. И начинает грозиться, что подаст на развод и уйдёт к Гьюки. Потом подбирает чужих детёнышей, воспитывает их, затихает, смотрит на море и всё ждёт, когда же распогодится. Потом возвращается ненадолго из Главного Дома отец, озирается недоуменно, смотрит на младенца у мамы за спиной и ничего не говорит. А мама гоняет его мухобойкой. И так раз за разом, год за годом, десятилетие за десятилетием. Так же неотвратимо, как смена сезонов - только раньше при маме была тётка Сэцура и они вместе пили и ругались на мужиков-козлов. Теперь и Сэцура тоже - в Главном Доме. Время сворачивается в кольцо и кусает себя за пятки. Глухо жужжит мобильный. Нежный женский голос нараспев читает: «На голой ветке ворон сидит одиноко...». Братья? Или, может, Юна-тян? Ах, бабушка Сасами, у тебя такой молодой голос, просто удивительно, какой молодой! - Слушаю. - Сасами, срочно! Западные ёкаи объявили, что отказываются от союза с Нура - господин на совещании требовал отказаться от охоты на людей. Собираем все силы. Бери маму - и в штаб, срочно, срочно! Папенька. Вечно он куда-то спешит. Сасами встала, закрыла нетбук и, не зажигая света, начала искать, куда же она кинула сумку. Мама, разбуженная звонком мобильного, ругаясь, собирала себе в дорогу платья и еду. Над морем сгущались тучи, сквозь вой ветра доносился стук людских моторов. Kareeda ni...