La belle et la bete

Солнце щекочет переносицу, забирается под веки, вынуждая Джиёна поморщиться и чихнуть. - Сынок! - судя по всему, отец уже давно встал. - Спускайся завтракать: я слышал, что ты не спишь. Джиён улыбается, сбрасывая ноги с постели. Кажется, ему снился плохой сон, но он сейчас даже не может его вспомнить. Наверное, это и к лучшему. Откуда-то с улицы доносится чей-то низкий голос и металлический лязг, но Джиёна это не касается - он уже бежит вниз. По кухне разливается дразнящий аромат свежеприготовленных блинчиков. Джиён бухается на стул, улыбаясь отцу от уха до уха. - Доброе утро, пап! Джиён вздрагивает, когда Сынхён входит в него одним толчком. Он пытается дернуться в сторону, но повисает на короткой цепи. Его глаза завязаны плотной тканью, и темнота угрожающе звенит металлом. Этот чертов ублюдок имеет его пятый раз за неделю, да еще так грубо, что синяки на теле не успевают заживать, раз за разом сменяясь новыми. Ссадины на запястьях немного удивляют Квона, и он оттягивает рукава свитера, но уже через секунду забывает об этой досадной мелочи. Он отчаянно машет своим сокурсникам, Сынри и Черин, торопящимся к нему навстречу. - Отлично, Джиённи! – Черин повисает на нем, мягко целуя в щеку. - Куда пойдем? - Куда наш именинник захочет, - смеется Квон, трепля младшего по отросшей челке. Сынри морщится, но потом тоже заливается смехом. - Значит, мы пойдем в кино на «Трансформеров»! Член уверенно входит в него полностью, до самого основания, и Джи кричит от боли. Топ бьет его по лицу, чтобы закрыл рот, и поднимает в воздух, заставляя обвить себя ногами. Теперь, когда Квон буквально висит на цепях, удовольствие от фрикций становится лишь ярче. Сынхён маньячно улыбается, всматриваясь в лицо своей игрушки, и ускоряется. Квону кажется, что его руки немного дрожат, когда он принимает бумаги, согласно которым, он теперь владелец собственного небольшого магазина. Это стоило всех мучений, главным из которых оказалось выпрашивание ссуды у сильных мира сего, так как банки ее выдавать отказались. Но Джиён был уверен, что покроет займ в самые сжатые сроки, в конце концов, разве у него не было великолепной и отточенной, правда, пока только в теории, схемы развития? Он расписывается в нужной графе, потирая глаза: буквы почему-то расплываются, вокруг все темнеет, но всего на пару секунд. Квон смаргивает, широко улыбается и пожимает руку чиновнику, присланному из мэрии. Сегодня вечером он обрадует отца. Джиён почти привыкает к боли, апатии, повиновению и почти смиряется с собственным бессилием. Наручники впиваются в кожу, сдирая ее по краю обода, а Квон лишь тихо скулит, синхронно с толчками подпрыгивая на Чхве. Время завязывается тугой петлей вокруг нисходящих синяков на Джиёновой шее и медленно затягивает удавку. Квон не против - его скорее убивает тот факт, что он получает удовольствие от подобных вещей. Котенок слепо тычется носом в подставленную ему миску, и Джиён, вздохнув, берет его за шкирку. Вот опять он, идя со школы, не сумел пройти мимо потерянного животного. Кто-то, видимо, оставил дверь открытой, и котенок сумел сбежать, да вот только не учел, что на улице прохладно, а двери домов похожи одна на другую. Отец останавливается в проеме, в уголках его глаз играют лучики морщин. - И как его зовут? - Как хозяин решит, - отзывается Квон, усиленно пытаясь покормить упирающееся вредное животное. - А ты, значит, не хозяин? - Я его только нашел, - пытается возмутиться Джиён, но спокойный голос отца перебивает возмущение. - Если хочешь – оставляй. По-моему, котенок, это очень даже ничего. Квон закусывает нижнюю губу и прижимает к груди пушистый урчащий комочек. Можно ли быть счастливее? Топ упивается картиной. Так трудно решить, что ему больше нравится: трахать его или смотреть, как он его трахает. Джиён весь такой «для него созданный», что он не находит в нем ни одного изъяна. Сынхён любовно наслаждается каждым моментом, смотрит на него, и уголки губ упорно держатся наверху, придавая его улыбке совершенно сумасшедший оскал. А еще он все время думает, каковы его губы на вкус. Их хочется кусать, лизать, ласкать. Он хочет это сделать, но не будет, помня правило: "никаких поцелуев, пока Джиён не захочет сам". А он захочет. В этом Чхве уверен. Стоны возобновляются: Топ нащупывает нужный ритм и, усмехаясь, продолжает в том же темпе. Так же, как и вчера, и позавчера Джиёна выгибает под неоправданно сильными волнами удовольствия. Он почти кричит, жмурясь под повязкой до фейерверков под веками, и судорожно дергается, чувствуя, что тело предает его в очередной раз, бросая в новый оргазм. В момент, когда наслаждение пронизывает его от кончиков пальцев до волос, последнее солнечное утро, наполненное ароматом блинчиков, разбивается на множество осколков. Наверное, именно сейчас, дрожа на цепях в замке мерзкого чудовища, Джиён до конца понимает одну простую истину: выхода нет. Когда Джиён кончает, он сжимается, а Чхве стонет от самых ярких и непередаваемых ощущений. Это словно чувствовать оргазм партнера, но не разделять его. У Топа еще много сил, но он почему-то не хочет продолжать: Джи выглядит таким измотанным, что Сынхён невольно задумывается о том, что перестарался. Поэтому он выходит из него, расстегивая наручники, и, когда Квон падает на пол, кончает ему на лицевую повязку. Джиён не двигается, тяжело дыша и прижимаясь к прохладному полу. Пол дарит ощущение защищенности, но Квон уже знает, что оно ложное. Кашель мешает ему, поднимаясь из живота и заставляя его содрогнуться и поджать колени к груди. Теплые руки берут его и поднимают в воздух. В этот раз Чхве не тащит его за шиворот и не сует под холодный душ. Он аккуратно опускает его в теплую ванну и лишь тогда снимает повязку. Джиён жмурится, безучастно смотря на собственные запястья, пока глаза не привыкают к свету. По запястьям вперемешку с ссадинами рассыпаны осколки, и это был бы замечательный выход, если бы он так не боялся смерти. Квон садится удобнее и растирает воду по телу, смывая пот и кровь. Он знает процедуру: нужно сделать все самому, чтобы позволили отдохнуть. Жаль, что грязь не вымоешь изнутри. Сынхён опускает в воду губку и сжимает ее над головой Джиёна. Он пока не уходит, лишь молчит, сидя рядом и смотря, как Джи отходит. Топ ненавидит себя сейчас, потому что не смог вовремя остановиться. Только как вообще можно останавливаться, когда делаешь то, что приятно обоим? - Следующую неделю я не буду тебя трогать. Вообще не буду прикасаться. Обещаю, - говорит он внезапно даже для самого себя и трет губкой его плечо. Квон вздрагивает, не решаясь поднять голову, а потом отрывисто кивает. Наверное, это-какая то новая издевательская задумка, не более того. Джиёну все равно: это его больше не касается. Он с легким напряжением ждет, что Топ либо бросит в него губкой, либо заставит ее съесть, либо еще что-нибудь похуже. Чхве вздыхает, потирая висок сухой рукой, а второй продолжает легонько касаться его кожи. Сынхён с юношества отличался тем, что не мог отказать себе в больном, неоправданном садизме и удовольствии. А после садизм и стал его удовольствием. И самым печальным было то, что он никогда не задумывался, каково его партнеру. Ведь до Квона были лишь приученные к избиению шлюшки. Джиён был другим, и, смотря на него сейчас, Сынхён понимает, как ему больно. Сейчас он как ребенок понимает разницу между добром и злом. И более того, кажется, начинает догадываться, что свершилось большее зло, чем ему казалось. - Ну, ты помылся, тебе помочь встать? Квон наконец-то поднимает на него взгляд, пытаясь понять, где подвох, но тут же отводит глаза в сторону. - Я сам, - даже голос стал пародией на его прежний звонкий. Сегодня внутри сломалось что-то важное, без чего прежний Квон Джиён существовать не мог, а значит, умер. Он поднимается на дрожащие ноги, помня одну вещь, которой его научили в самом начале: не доставляй неприятностей, и от тебя отстанут. Он честно старается вылезти сам, но конечности подводят, заставляя пошатнуться и упасть прямо в ванну. Благо воды много, что облегчает падение, и Джиён даже не ударяется, разве что копчиком слегка. А вот поднявшаяся волна накрывает не самого Джиёна, а Сынхёна, который все еще неподалеку. Он стоит, весь промокший, но на его лице не вздрагивает ни один мускул. Трудно понять, что на уме у этого садюги: злится он или нет, будет ли наказывать за это или снизойдет до выговора? - Извини, - Джиён с ужасом смотрит вверх, даже не представляя, насколько жуткие последствия ждут его за подобную выходку. Сынхён спокойно вытирает мокрое лицо белым махровым полотенцем и сдержанно вздыхает. - Закончишь сам? Я пойду переоденусь... - он так же спокойно разворачивается и медленно шагает к выходу, но у самой двери замирает и оборачивается. - Только аккуратнее из ванны вылезай. Дверь закрывается, даже не хлопнув. Квон замирает, не вполне доверяя своим ушам. Что за очередную игру затеял этот человек? Он смотрит на свои истерзанные руки и кусает губы. Человек ли? В любом случае он способен сделать с ним все, что захочет, и Джиёну давно следовало это понять. Он осторожно перебрасывает ногу через бортик и ступает на мокрый пол. Лишнего внимания и правда лучше не привлекать. На следующее утро Джиёна осматривает врач. И, как Сынхён и обещал, он больше не приходит и не касается его. Первые дня четыре... За это время прежний Джиён успел бы разузнать, что и как здесь вокруг, и, может быть, подготовить хотя бы возможные варианты планов побега, зализывая раны. Новый Джиён просто молча читал книги и редко вставал с постели. Это заметила даже прислуга, которой бойкий наглый Квон очень нравился. Сынхён хотел сломать Джиёна? Пусть празднует победу. Апатия заползает в каждую пору на его коже. Иногда Джиёну кажется, что он даже дышит через раз. Мозг, изнуренный отсутствием якорей и чрезмерным насилием, просто отказывается бултыхаться как прежде, превращая Квона в плюшевого зайца. К концу недели, когда Сынхён расправляется со всеми делами и со слов врачей убеждается, что Джиён чувствует себя лучше, он наконец приходит в его комнату. Чхве открывает дверь, как обычно, не стучась, и оценивающим взглядом осматривает все помещение, останавливая свое внимание на самом Джиёне. Парень, лежа на кровати, читает книгу и лишь вздрагивает, когда открывается дверь. Увидев вошедшего, он машинально сжимается, но после его отпускает. Чему быть, того не миновать. Квон медленно откладывает книгу в сторону, не отрывая взгляда от Чхве. Сам же хозяин так же продолжает рассматривать своего… гостя? Раба? Игрушку? На Сынхёне строгий костюм темно-синего цвета, скорее всего, сшитый на заказ, как и почти все в его гардеробе. Прическа, как обычно, идеально уложена, волосы слегка зачесаны назад и в бок. Глаза блестят, а его ровные, аккуратно выточенные губы слегка улыбаются, и Чхве кивает в сторону выхода: - Одевайся, - произносит он привычным командирским тоном. Обычно после этого он всегда «брал» его в самой извращенной форме. Но... Это же было не "раздевайся" - Я одет, - глупо уточняет Джиён, не сразу понимая, чего от него хотят. Что он вообще имеет в виду? Платье? Униформу? Костюм собаки? Что нужно надевать на этот раз? - В этом на улице замерзнешь, - Сынхён идет к шкафу и перебирает вещи. - Я не хочу, чтобы ты заболел, когда мы будем гулять. - Гулять? - Квон все еще чувствует себя попугаем-дауном и в упор не может понять, что происходит. Ему просто страшно, ведь события развиваются не по сценарию, а значит, впереди ждет что-то еще более страшное, чем обычно. - Зачем? - Слушай, - психует Чхве и разворачивается к вздрогнувшему Джиёну лицом. - Я извиняться не умею и не буду. Но... Я перегнул палку относительно тебя и теперь пытаюсь загладить свою вину. Это же очевидно... Сынхён вздыхает и кивает на шкаф. - Выбирай сам, хочу с тобой погулять просто так. Не бойся. Сложно понять намерения Чхве, особенно когда их не понимает даже он сам. Но на данный момент его съедает совесть, вернее ее остатки, и все это не дает спокойно спать, вынуждая постоянно думать о Квоне: на работе, дома, на отдыхе. Все его мысли и планы так или иначе связаны с ним, и иногда Топу кажется, что он просто помешан на нем, а может, так все и есть. Его даже начинает раздражать, что ради этого парня он готов на все... Это неприемлемо ни для кого другого, но почему с ним так? Джиён пожимает плечами, спеша согласиться: он больше не пытается понять этого человека, так что просто делает так, как он хочет, пока тот не вышел из себя. Он заглядывает в шкаф, в котором действительно висят теплые вещи, и стаскивает с полки первый попавшийся свитер. Сынхёну не очень-то нравится такой Джиён. Ему больше нравилось, когда тот брыкался и матерился. И чем больше он думает об этом, тем больше считает себя виноватым во всем. - Куда поедем? - спрашивает он после паузы. Джиён снова пожимает плечами, нервно комкая пальцами вязаный подол: он уже отвык от мысли, что, кроме стен этой комнаты, можно увидеть что-то еще. - Ну давай, подумай, куда бы ты хотел поехать, м? - настойчиво спрашивает Чхве. - Я могу выбрать что угодно? - Квон втискивает голову в ворот свитера и безразлично смотрит на мужчину. - Ну, кроме полицейского участка и еще пары мест, - смеется тот в ответ. - Тогда я хочу в пиццерию, - неуверенно произносит Джиён. - Ту, что у Даймонд-молла. - Там можно купить колу? - заинтересованно спрашивает Сынхён. - Д... да, - Квон впервые проявляет эмоции, удивленно смотря на Топа. - Конечно, можно. - Никогда не пробовал, значит, будет интересно... – задумывается Чхве с энтузиазмом. - Скажу водителю, а ты пока собирайся и спускайся на первый этаж. Не пробовал? Квон провожает его ошарашенным взглядом и пятерней зачесывает отросшую челку набок. С ним нужно держать ухо востро: это явно какая-то игра. Джиён спускается вниз уже через пять минут, все еще не до конца поверив в то, что они действительно куда-то едут. И пусть это будет похоже на выгул собачки, но, по крайней мере, пусть всего пару часов он не будет видеть эту комнату. Сынхён успел переодеть пиджак и туфли. Теперь вверх бирюзовый, а туфли обычные лакированные, без белых узоров и прочих изысков. Увидев Джиёна, он улыбается и кивает. - Пойдем, - он первым направляется к двери, выходя и галантно придерживая ее снаружи для Квона. Первый шаг на улицу за долгое время отзывается внутри Джиёна настоящим взрывом эмоций, из которых на лице он старается не показать ни одной. А если закрыть глаза, то вообще можно представить, что он просто вышел погулять и может вернуться домой в любое время. Они садятся в машину: оба на заднее сидение, но каждый у своего окна. Шофер везет их на другой конец города, а между парнями стоит напряженная, немая тишина. Джиён и не пытается ее нарушить. Даже просто находясь в обществе своего мучителя, парень испытывает дискомфорт, поэтому он с радостью пользуется случаем и смотрит в окно, поглощая пейзаж за пейзажем. Сынхёну тоже неловко. Но... Почему? С одной стороны, он действительно себя сдерживает, потому что обещал не трогать. Нужно продержаться еще три дня. С другой стороны, ему не все равно, что скажет Джиён. Это, как оказалось, было странным явлением. Чхве украдкой бросает на Квона взгляд за взглядом, то и дело ловя себя на мысли, что ему нравятся очертания его лица, взъерошенность волос, красивые губы и ключицы. Для него он идеален от головы до кончиков ног. Чужой взгляд скользит по коже будто холодная тряпка. Джиён чувствует его почти физически, и это до безумия раздражает. Раньше, когда его тупо валили и трахали, он хотя бы знал, как себя вести, но вот сейчас... Машина останавливается около небольшой пиццерии. - Мы на месте, - сообщает водитель, выходя и открывая дверь с сынхёновой стороны. Чхве выходит и воодушевленно оглядывается, словно турист в музее. А водитель обходит машину, открывая дверь Джиёну. Квон шагает осторожно, словно асфальт заминирован, и оглядывается по сторонам. На секунду появляется глупое желание убежать, но что толку? Его найдут уже через час, да и охранников двое, вон они, выходят из соседней машины. Глупо было предполагать, что Чхве поедет один. Джиён вздыхает и шагает внутрь кафе. Народа почти нет, поэтому его сразу же замечают. - Джиённи! - молодая девушка в костюме официантки машет ему рукой и подбегает, крепко обнимая. - Засранец, где ты пропадал? Мы все скучали. Сынхён стоит рядом, с интересом наблюдая за девушкой. Оценивает, кто она и представляет ли угрозу, при этом выглядя очень дружелюбным. Улыбается настолько сногсшибательно, что тоже не остается без внимания. - О, ты не один? Это твой друг? Джиёна передергивает, когда слово «друг» употребляется по отношению к этому ублюдку. - Не совсем, - выдавливает он из себя, но девушка не замечает напряженности. Она подводит их к столику у окна и вручает меню. - В любом случае рада познакомиться, меня зовут Черин. - Я тоже рад. Сынхён, - вежливо говорит Топ своим приятным басом и берет меню. - Надеюсь, Джиён знает тут лучшие блюда? Я хочу попробовать у вас все, - вновь говорит он милым тоном, и Черин кокетливо хлопает ресницами. - А откуда вы знаете Джиённи? - она поправляет и без того безукоризненно лежащий фартучек и подмигивает словно заледеневшему Квону. - Он никогда не рассказывал, что у него есть такие очаровательные знакомые. - Мне как обычно, - Квон хлопает меню по столу и отводит взгляд в сторону. Какого хрена его подруга растекается лужей перед этим ублюдком? - Мне он тоже не рассказывал, что у него есть такие замечательные друзья. Думаю, Джи просто скромный, как вы считаете? - Сынхён игнорирует поведение Джиёна и решает стать еще милее, чем казался до этого. Он целует Черин ручку и отдает ей меню. - В общем, хочу какого-нить фастфуда, что берут чаще всего. И много колы. С трубочкой... И игрушкой. У вас есть наборы с игрушками? - вполне серьезно спрашивает большой дядя Топ. - Разумеется, но они для детей, - Черин растерянно моргает и улыбается. - Хотя можно и исключение сделать. Девушка уносится на кухню, словно на крыльях, а Джиён больше не считает, что приехать сюда было такой уж хорошей идеей. Это наглое противоречие внутренней гнили Чхве с внешним лоском и благодушием бесит его настолько сильно, что Квон начинает тлеть. - И что это за цирк с конями? - тихо цедит он. - Ты, оказывается, актер… - Нравится? - самодовольно улыбается Сынхён. - Можем попрактиковаться с твоими актерскими данными. Они у тебя совсем хреновые, - фыркает он и внимательно следит за людьми вокруг них: кто-то ест, кто-то болтает и использует халявный вай-фай, кто-то пришел сюда просто справить нужду. - И я не слишком-то притворялся. Черин милая, а я милый, если того требует ситуация. - Разумеется, - Джиён утыкается взглядом в собственные руки, сцепленные на столе, - разумеется. Девушка возвращается через несколько минут, принося для начала напитки: карамельное латте для Джиёна и заказанную колу с игрушкой. - Ох, богиня, а кто это? - Сынхён моментально забывает обо всем и превращается в ребенка, хватая игрушку и вертя ее в руках. - На коробке было написано, что губка боб, - девушка смеется и пихает Квона локтем. - А он забавный. Джиён даже не пытается выдавить из себя улыбку: если честно, его трясет от негодования, пусть до настоящего огня еще далеко. Какого черта этот садист-извращенец разыгрывает из себя пай-мальчика? Да еще и смеет нравиться его подруге детства, которой Джиён... Так и не успел признаться в чувствах. - А вообще, Джиённи, где ты пропадал-то на самом деле? Ёнбэ беспокоится, говорит, что ты на звонки не отвечаешь... - Он много работает, - отвечает за него Сынхён. - Трудяга-работяга, - добавляет он спокойно и пробует колу через трубочку. Молчит некоторое время, потому что газировка щекочет нос, а на языке остается странный привкус чего-то странного. - Ммм, вкусно, - подводит он итог и снова делает глоток. - Работает? О, - Черин всплескивает руками. - Значит, у тебя все выгорело с фирмой? Джиён давится своим латте и очень хочет сейчас куда-нибудь в другое место. Но девушка, кажется, так рада, что ничего не замечает, переводя внимание на Сынхёна. - А вы что, в самом деле еще ни разу колу не пробовали? - Нет, - честно отвечает он. - В детстве у меня не было денег, чтобы ее покупать. А когда они появились, не осталось времени, чтобы сделать это. Как-то так, - усмехается он. - Ой, - сердце Черин совершенно точно вздрагивает. Квон горько усмехается, отодвигая от себя любимый салат. - Тогда, может быть, вам остальные вкусы принести? - Они что, бывают разными? - восхищается Чхве. Тот, кто держит весь город под контролем, упустил такую мелочь, как разнообразие видов кока-колы. - Конечно! Я сейчас! - девушка снова убегает на кухню, унося с собой и последние остатки квонова настроения. Парень сидит, кусая губы и стуча пальцами по столешнице. - Палку не перегибай. Это уже чересчур наивно. - Что? Я серьезно не знал, - оскорбленно произносит Чхве. - Еще скажи, что у Миринды, помимо оранжевого, есть другие цвета... - Вообще-то есть, - растерянно отвечает Квон, временно даже прекращая злиться. - Ты серьезно? - Как есть? - в ужасе говорит Топ и таращит глаза. - Нет, это ты серьезно? Какие? Ты меня обманываешь? - Да весь спектр, - Джиён уже чувствует себя неуютно, - красная, фиолетовая, синяя... В супермаркет зайди как-нибудь. Сынхён озадаченно замолкает и долго молчит, смотря в стол. А потом обиженно бурчит: - Ну... Я не знал. Мне еду покупают, да и некогда мне: я много работаю. Сегодня, между прочим, первый выходной за много месяцев, а ты даже не улыбнулся ни разу. Да еще и вот так говоришь со мной. Топ становится похож на оскорбленного ребенка. Для полноты картины Чхве берет в руки спанчбоба и вертит его до тех пор, пока не приходит Черин. Он серьезно? Джиён ошеломленно открывает рот, но так и не может придумать, что же сказать в ответ на такую вопиющую наглость. Этот засранец всерьез думал, что они на свидании или типа того? Он тут только потому, что Сынхёну приспичило быть добреньким то ли из прихоти, то ли в честь очищения собственной совести. Но никто не отменяет того, что, когда они вернутся в тюрьму, все вернется на круги своя. Девушка выставляет перед Чхве несколько стаканов с разными игрушками и откровенно радуется: - Вообще обычно мы так не делаем, но друзья Джиённи - наши друзья. - Спасибо, - говорит Сынхён, но уже более сдержанно. - Я обязательно попробую все. Черин кивает и снова теребит волосы Джиёну. - Пойду принесу ваш основной заказ, - и вновь оставляет их наедине. Сынхён по очереди пробует каждую трубочку с разной колой, смакует ее, как вино, и задумчиво хмыкает. - Ну и как? - мрачно спрашивает Джиён, размешивая латте. - По-моему, они все одинаковые, - озадаченно говорит Чхве, будто от его вердикта зависят все мировые показатели продажи колы. Джи фыркает. - Одна гранатовая, - Джиён тычет пальцем в стаканы, - другая лайт, а вот эта - ванильная. Он отдергивает палец, когда до него доходит, что он делает. Объясняет своему собственному похитителю вкусовые нюансы напитков! Их снова спасает Черин, принося пиццу, бургеры и клубничное мороженое для Квона. Ее глаза горят, и, подставляя свое ухо под взволнованный шёпот, Джи уже заранее знает, что услышит: - Он такой милашка! Сынхён заинтересованно смотрит на бургер, поднимая булочку и с сомнением смотря на мясо. Оно ли это вообще? Но, делать ничего, и он откусывает кусок побольше и жует, долго смакуя и прислушиваясь к ощущениям. - Мммм, офигеть, посоветую шеф-повару французского ресторана у вас отобедать, может, научится готовить мясо. А Джиёна уже тошнит от всего этого. Он хотел бы поговорить с друзьями, но только чтобы Чхве здесь не было, и... Что? Рассказать им все? Они ничего не смогут поделать и просто будут знать, что Квона ебет богатый упырь, на которого нет управы. И если они будут в курсе, то как им вообще оставаться друзьями? Только поэтому Джиён держит себя в руках. - Ты чего не ешь? - заботливо спрашивает Чхве и самодовольно улыбается. Догадаться, отчего Квон так бесится, совсем нетрудно. - Не хочется, - Джиён отворачивается, - тошнит. - О, - огорчается Черин, заботливо приподнимая его лицо за подбородок, и Квон краснеет, как и почти каждый раз, когда она к нему прикасается. - Это очень-очень плохо, Джиённи, принести тебе таблеточку? Сынхён выгибает одну бровь и едва слышно хмыкает. - Черин, ты работать будешь, балда такая? - слышится из кухни. Видимо, это был старший менеджер. - Да-да!- девушка подпрыгивает на месте и гладит Джиёна по голове. - А лекарство я тебе все-таки принесу. Приятного аппетита! - она салютует обоим и уносится к другому столику. - Это твоя первая любовь или просто очередная френдзона? - между делом интересуется Сынхён, доедая гамбургер. - Черин - чудесная девушка, - тут же напрягается Джиён, - не трогай ее. И тебя это не касается. Чхве вновь улыбается. Но на этот раз как-то нехорошо. Улыбка заставляет почувствовать пронизывающий до костей холод. - Интересно, а почему ты повел меня именно сюда? Так сильно хотел ее увидеть, что даже перспектива, что я могу узнать о ее существовании, казалась не такой страшной? Черт, я теперь ревную, - последняя фраза произносится с плохо скрываемой досадой. Сынхён не привык отдаваться эмоциям - он всегда их контролировал. Но сегодня все было не так. Впрочем, Квон, кажется, оживает, поэтому он продолжает: - Интересно, а если я позову ее на свидание и она согласится, это будет считаться? Ведь она сама хочет этого... - Не смей, - Джиён подскакивает и бьет ладонями по столу, не замечая, как повышает голос. На них начинают оглядываться, и он поспешно садится, - не смей ничего делать с моими близкими. Тебе ясно? Хватит и того, что ты делаешь со мной. - Они этого хотят. Ты этого хочешь. Не понимаю, в чем проблема, - специально злит его Чхве. Такой Джиён ему явно нравится больше, и он едва сдерживается, чтобы не зажать его в туалете, не оттянуть его за волосы и не прикусить его шею до крови и грудного стона. - У тебя извращенные понятия о том, чего хотят люди. По-моему, ты все подменяешь тем, чего хочешь сам, - Квона всего трясет, стоит ему только подумать о Чхве и Черин. - Уехать отсюда. Мы можем уехать отсюда? - Я не доел, - удивляется Чхве, отпивая колу. – К чему такая спешка? - Меня действительно тошнит, - Джиён кусает губы в бессильной ярости. - Все это было плохой идеей. - Хорошо, - вздыхает он, стараясь скрыть свое раздражение, и кидает на стол пачку купюр, в которой чаевых гораздо больше, чем можно было представить. Они выходят из пиццерии, не попрощавшись ни с кем. Квон не ждет, пока ему откроют дверь: он сам садится, пристегивается и отворачивается к окну. Теперь на душе еще паршивее, чем было до того, как он приехал. А ведь он даже не поговорил с подругой. Она будет волноваться, и папа... Что с его отцом? - Даже не поел ничего, - ворчит Чхве, садясь в машину. - Из-за какой-то бабы... Сдалась она тебе, - он уже начинает злиться. - Не тронул бы я ее. Меня не интересуют женщины. Ясно? Но я могу пойти назло своим принципам из-за такого поведения. - Она не "баба", она моя подруга детства, и ты ничего с ней не сделаешь, потому что... - Джиён замолкает, пытаясь придумать хоть что-нибудь достойное в обмен, но ни черта не выходит. Он лишь отворачивается, обнимая себя за плеч. - Я просто прошу. - Не путай понятия, мальчик, - продолжает злиться Сынхён. - Если женщина хочет со мной общаться или ложиться со мной в постель, то это ее добровольный выбор, а твоя ревность не к месту. Не делай из меня чудовище. Ведь если бы я им был, то выкрал бы и ее тоже, посадил в соседней комнате и каждый вечер, после того как выебал бы тебя, заставлял бы вас трахаться на моих глазах. Звучит, уж поверь, очень привлекательно, но я не буду этого делать. Так что успокойся, понял? С каждым сказанным Сынхёном словом внутри Джиёна отмирает по одному кусочку сердца. Он был прав, и вся эта глупая показуха в кафе была не более, чем песком в глаза. Впрочем, она и сейчас продолжается, но он больше не попадется. Квон молча кивает, в очередной раз смиряясь с произошедшим. Иногда Чхве говорит много лишнего. Иногда он говорит то, чего не думает на самом деле. Вздыхая, Топ трет переносицу и не знает, как быть дальше. - Что бы я ни сделал, тебе все не нравится. Почему просто нельзя радоваться тому, что у тебя есть... - и сейчас Чхве имеет в виду очевидные для себя вещи, что готов дать Джиёну все. И работу, и деньги, и вещи, и поездки в любую точку мира. Все, но только с условием, что он будет рядом. Не так много, если посудить. Любой захотел бы быть на его месте. Если, конечно, он мазохист и извращенец, коим, конечно же, является Квон. Топ был уверен, что ему нравится все, что Чхве с ним делает, иначе он никогда бы не стал мучить человека. Просто доказать это ему уже стало делом чести. - Потому что у меня ничего нет?- одними губами шепчет Джиён, практически не шевелясь. Апатия опять накрывает, словно пуховое одеяло, но ему уже не хочется что-либо с этим делать. Чхве больше не произносит ни слова. Когда они добираются до дома, он уходит в свой кабинет, а охрана доводит Квона до комнаты, чтобы оставить его в одиночестве на следующие семь дней.