***
Из лазарета ноги сами несут меня на улицу. Выхожу на свежий воздух в школьный двор, смотрю на безоблачное темнеющее небо, на котором то тут, то там появляются крохотные звездочки. Из кармана мантии выуживаю пачку «Мальборо», прикуриваю от ногтя большого пальца — мелкая невербальная магия, но ее, однако. постигают не все. Я вот потратила три года, пока научилась. Спрашивается, зачем? Палочкой прикуривать ничем не хуже. В Дурмстранге сейчас уже ночь. Ну, оно-то и ясно — он в Заполярье. Но в Дурмстранге в полярную ночь «днем» или «вечером» зажигают магические светильники-шары, которые висят над дорожками, над тренировочными полигонами… Во дворе Хогвартса же темно, словно где-нибудь в трущобах. Спрашивается, чего экономить? Школа на хорошем магическом месте, в магической энергии недостатка не будет. Нарезать шаров из малахита или той же яшмы, нарезать руны, пару капель крови — и будут они летать, где прикажет заклинатель, светить. Можно даже без крови, но тогда заклятье придется обновлять. Опять же — не очень часто — раза три-четыре в год. Достаю из кармана амулет-светильник из нефрита — круглый шарик размером со снитч с вырезанными на нем рунами. Произношу короткую фразу активации, и у меня над головой повисает небольшое «солнышко». Делаю последние две затяжки, отбрасываю «бычок» вверх и в сторону. Красный уголек прочерчивает параболу, но я успеваю испепелить его прежде, чем он упадет на брусчатку. Когда я училась в старших классах, подобное действо считалось верхом ловкости. Причем чем у?же луч, тем больше был повод для гордости. Сейчас, конечно, вспоминать стыдно… Можно и погулять. По двору гуляю недолго, но сумерки успевают уступить место ночи. Взгляд цепляется за ярко освещенные окна. Вблизи получается разглядеть каменную хижину с остроконечной крышей. Хижина громадна — такое чувство, что в ней живет, как минимум, великан. Великан и оказывается. Пока я разглядываю дом, входная дверь распахивается, исторгая из проема клубы пара и огромную бородатую фигуру. Человека узнаю немедленно — именно он гулял с Гарри Поттером по Косому Переулку, и именно он отводил меня к директору. Какое-то время силюсь вспомнить имя, и мне это удается — великана зовут Хагрид. И он — местный лесник. — Добрый вечер, мистер Хагрид, — аккуратно здороваюсь с лесником. — А, здравствуйте, здравствуйте, профессор, — басит великан. — А я-то чую, кто-то гуляет рядом с домом… Вот, вышел поглядеть… — Я гуляю, — киваю. — Извините. Просто… погода хорошая. — Да, хорошая, — Хагрид чешет живот, глядит куда-то вверх, а затем спохватывается. — Профессор, вы бы зашли. Чаю попьем. Задумываюсь на краткий миг, неосознанно поправив охранный амулет под мантией, но затем киваю. Почему бы и нет? Гашу магический «фонарик», прячу его в карман, а затем шагаю внутрь. В жилище лесничего — тепло. Уже в комнате стряхиваю с обуви налипший снег. Великан тянется к швабре, чтобы вытереть следы, но я взмахиваю палочкой. — Да, точно. Простите, профессор, — смущенно гудит Хагрид. — Я… забыл как-то. Привык вот… — Вы не волшебник, — понимающе киваю, но лесник возражает: — Да нет… я до третьего курса доучился, а потом… потом исключили да палочку сломали. Вот теперь и перебиваюсь. От подобного заявления, произнесенного обманчиво-добродушным тоном, по моей спине проползают холодные мурашки. Что же должен был сотворить этот маг, если ему сломали палочку в возрасте… четырнадцати лет? То есть он был признан опасным для магического общества. В возрасте, мать вашу, четырнадцати лет! При том, что возраст частичной ответственности наступает в пятнадцать, а палочку имеют право сломать только после семнадцати? То есть, по сути, этому волшебнику отказали в праве развивать свое магическое ядро. Это примерно как у магглов запретить четырнадцатилетнему ребенку развиваться. Заставить его замереть на уровне подростка. Физически и психически. Поскольку у магов основную роль в формировании личности играет магия, а у магглов — физиология, ввиду отсутствия магии. То есть… Сглатываю. Пальцы под столом тихонько делают отвращающие знаки, пока гостеприимный хозяин дома выставляет передо мной кружку с горячим чаем и блюдо с кексами. Навешанные на меня амулеты уже не кажутся достаточной защитой. Впрочем, сквозь страх пробивается здравая мысль: если этот великан опасен, то его вряд ли оставили бы в школе. Но тут же вспоминаю о Цербере на третьем этаже… Цербер, маньяк в роли лесничего… Напряжение на моем лице не остается без внимания. Хагрид теряется, выставляет на стол бутылку, оплетенную соломой: — Эм… вот, профессор, если хотите… можем за знакомство. Я как-то не очень… Но вот подумал… А то я вас видел, когда вы приходили устраиваться, магглов преподавать… Хлопаю глазами. Великан внезапно краснеет и убирает бутыль. — Нет, ну, я не настаиваю… Просто… вы не подумайте, дисциплину я блюду. Детишкам ни-ни… Вот, варенье лучше… С этими словами хозяин дома поворачивается к большому шкафу, к пузатому глиняному горшку. Пока он проделывает эти манипуляции, украдкой окунаю в огромную, литра на полтора, кружку подвеску из золота. Камень, вправленный в нее, остается прозрачным — значит, чай безвреден — в нем нет не только яда, но и любых сильнодействующих зелий, которые не обязательно имеют смертельный эффект — например, той же Амортенции или какого-нибудь подавляющего волю… Аккуратно отпиваю глоток. Только душисто пахнущие травки. И варенье вкусное — ежевичное. Тепло. Хагрид заводит разговор о каких-то волшебных тварях из Запретного Леса, но я пропускаю рассказы мимо ушей — из всех магических зверей я нормально уживаюсь лишь с драконами и книззлами, все остальная живность меня недолюбливает. Как, впрочем, и я ее. Внезапно ухо улавливает имя «Гарри Поттер», и я тут же возвращаюсь в реальность. — …был у меня недавно, — вещает великан. — Хороший пацаненок, да и отец у него славный малый был. Я ж ему письмо передавал. Его родственники не хотели давать ему письмо… — Вот сволочи! — вырывается, на что Хагрид понятливо кивает. — Ага… Ну что с них взять, магглы… — Его отец что, магглорожденный? — изумляюсь. Магглорожденные — редкость. В Хогвартсе из шести курсов, которые приходят ко мне на занятия, всего пятеро детей имеют обоих родителей-магглов. Остальные полукровки и чистокровные. — Нет, вы что, профессор, — фыркает лесничий. — Джеймс Поттер чистокровным был, почище тех же Малфоев! Это мама его, Лили, магглорожденная. Вот по ее стороне родственники-то… Тетя и дядя. Мысль о том, что моему Гарри (быстро же я стала считать его своим…) какие-то магглы решили запретить посещать Хогвартс, вызывает у меня праведный гнев. Нельзя ребенка-мага не пускать овладевать своей Силой. Это может обернуться катастрофическими последствиями, самым легким из которых будет постепенное сумасшествие необразованного мага — Сила не смотрит, а просто растет. Если ею не научиться управлять, то она будет своевольничать, сводя несчастного волшебника с ума, а если он при этом достаточно мощный маг, то дело может закончиться вспышкой неконтролируемой магии, способной снести пару кварталов в Лондоне. Самым ярким примером подобного служит одно событие в глухой сибирской тайге. В самом начале века в семье старообрядцев, давно утративших связь с внешним миром, родился ребенок-маг. Обычный магглорожденный, которого можно (и нужно) было научить управлять своей Силой. Но тогда еще не так строго все было, и явившиеся за ним представители Китежской школы были посланы родителями-христианами далеко «в теплые края». Взрыв, прогремевший в районе Подкаменной Тунгуски спустя семь лет, магглы приписали падению метеорита. После этого Международная Конфедерация Магов постановила обязательное обучение любого мага управлению Силой, и обучение это необходимо начинать не позднее двенадцати лет. — …сестра-то у Лили маггл… я его вот таким на руках держал, — великан разводит ладони примерно на полметра, — когда Дамблдор его отдавал… Сестра у Лили? Это кто? Недоуменно поднимаю голову. Как раз в этот момент Хагрид достает из кармана огромный, размером со скатерть, платок красно-желтого цвета и трубно в него сморкается. Морщусь. За столом подобные манипуляции неплохо отбивают аппетит… — Сестра по отцу? — интересуюсь, а в сознании запоздало возникает мысль, что мой собеседник может этого и не знать. Но он мотает головой, утирает нос, моргает покрасневшими глазами. — Нет, что вы, профессор. Родная сестра. Петуния. Полагая, что ослышалась, переспрашиваю: — Как-как, говорите, ее зовут? — Петуния, — с готовностью повторяет великан. — Петуния Дурсль. Петуния. Вихрь жгучего холода рождается где-то в районе солнечного сплетения и ползет по телу. Судорожно хватаюсь за чай, который тут же застывает ледяным кристаллом. Кружка тут же трескается, но мой собеседник этого не замечает. Давно у меня не было неконтролируемых вспышек. Перевожу взгляд на горшок с вареньем, и оно тоже подергивается ледяной коркой. — Что-то похолодало, — бормочет Хагрид, подкидывая в очаг полено толщиной с мою ногу. Только сейчас понимаю, что не дышу. Сипло выдыхаю. Перед лицом тут же осыпаются искорки инея. — Да, едва слышно произношу. — Да, похолодало… Петуния. — А в девичестве какая фамилия была у Петунии? — спрашиваю так, что сама пугаюсь. Но Хагрид словно не слышит моей интонации. — А… — великан трет лоб, затем кивает: — А, такая же, как и у Лили. Лили училась же в Хогвартсе… — Какая?!! — собственный голос кажется вороньим карканьем. — Я разве не сказал? — изумляется лесничий. — Эванс. Петуния Эванс. Стекла в хижине вылетают с оглушительным треском.***
Сижу в сугробе где-то в Запретном Лесу. Точнее, на проталине, которая посередине сугроба. Амулеты не дадут мне замерзнуть, правда, их потом подзаряжать… Плевать. Вокруг меня — горсть оранжевых фильтров от сигарет. Делаю очередную затяжку, не ощущая вкуса. В голове шумит, но мне опять же — плевать. Петуния Эванс. Маггла. Сегодняшний вечер оказался слишком насыщенным информацией. Слишком. Причем информация оказалась… Мягко говоря, ошеломляющей. Хотя бы потому, что у моей матери было только две дочери, которые никогда не были полнородными — у нас с Лили разные отцы. Мое полное имя при рождении — Петуния Эва Константин Мареш. Мама назвала меня в честь любимого цветка — Петунии. Имя Эва выбрал отец — в переводе «жизнь». Он всегда меня так звал — Эва. И в Дурмстранге меня называли и называют Эва. Сейчас, конечно, уже Эва Константиновна… А Лили мама назвала в честь любимого цветка моего отчима, Роберта, — лилии. Я никогда не была Эванс. Я Мареш. И я — волшебница. Первым моим порывом было бежать за племянником, хватать его в охапку и мчаться в Румынию, подальше от треклятого Хогвартса. Вторым — пойти и разнести Хогвартс к дракклам на мелкую щебенку. Третьим же… Третий порыв оказался самым правильным — забуриться в чащу Запретного Леса и все хорошенько обдумать. Что я и сделала, поспешно восстановив Репаро стекла в доме лесничего, извинившись за разрушения, заодно наложив на него небольшой Конфундус. Не Обливиэйт, после которого легко можно попасть в аврорат на допрос, а обычный Конфундус. Который можно списать на встречу с каким-нибудь зверем в этом же Лесу, если вдруг кто-то проверит мою палочку. Не убивать же зверушку, верно? Еще и еще раз хвалю себя за то, что не стала говорить о сестре сразу. Подозрения в адрес Дамблдора оказались оправданными. Чьих же еще рук дело могло это быть? Докуриваю сигарету и лезу в пачку за еще одной, но пачка оказывается пустой. Какое-то время тупо таращусь в темноту перед собой, но затем резким движением сминаю картонную упаковку, пахнущую табаком, и бросаю ее тут же на проталине. К весне разложится. Никакого засорения окружающей среды. Отряхиваю мантию, определяю направление простым заклинанием и шагаю в сторону Хогвартса. Война — значит, война.