Марсель

***** Часть II Месяц спустя Время бежит, превращая суетливые секунды в минуты, а часы в сутки. Мир все также обманчиво стабилен, день приходит на смену ночи, чтобы позже уступить место вечеру. Лето сменила разноцветная осень, чтобы спустя три месяца отдать бразды снежной зиме. Все так, как и всегда, из года в год. Все так, а вот любви больше нет. Она умерла, высохла, как доведенный до ручки анорексик. Вроде еще есть, но уже иссохшаяся и непривлекательная, превратившаяся в тень. Тень любви. Где-то внутри меня. И убить ее не поднимается рука. По ночам я холил и лелеял свою убогую любовь, а утром начинал все сначала. Каждый день, как День Сурка, начинался с не выспавшейся рожи в забрызганном зеркале ванной и моих слов: "Чтоб тебя, Матвей, отпусти уже..." Мне ничего от тебя не нужно. Совсем-совсем не нужно. Просто у нас не получилось, как не получалось со всеми до тебя. Наверное, это моя вина. Наверное, я не умею так, чтобы «на века и вместе в закат». Наверное, это и твоя вина. Трудно в тридцать шесть принять, что тот, кого ты хочешь до дрожи, парень. Сильным быть не получилось, а труса и слабака рядом видеть мне не хочется. Не хочу, чтобы меня прятали ото всех и доставали лишь тогда, когда хочется секса. Как старый и удобный фаллоимитатор, к размеру которого давно приспособился. Не хочу. Наверное, никто не виноват, просто так сложилось. Наверное. В этот раз грабли были какие-то очень уж суровые. Разнесли все к херам, и вместо сердца у меня сейчас – дыра. Хреново залечивается, то ли терапия какая-то дохлая, то ли зацепило слишком глубоко. Я вновь свободен. Не надо рано вставать, да и спешить, в общем-то, некуда. Давлюсь этой свободой, как невкусной жрачкой. Запиваю ее бухлом и закуриваю сигаретами. Смотрю порнушку, от которой нифига не стоит. Я вновь свободен. Зачем? Чтобы почти безвылазно сидеть дома, кропать статейки для журналов, вести левый сайт. Труд фрилансера оплачивался средне, но пока я был не готов к встрече с миром. Было предложение от конкурентов, но мне это показалось предательством по отношению к любимой радиостанции. Пока пусть будет так. Скоро я очнусь, и начнется новый виток по спирали. Вперед - к очередным граблям. Терапии ради я ищу в нем недостатки. С маниакальным постоянством ищу минусы в Матвее. Укладываю длинным списочком в мозг, чтобы не забыть, когда скрутит в очередной раз. Очень удобно, кстати. Как только тоска поднимается выше береговой линии, угрожая затопить все соплями, мозг приходит на помощь. Любишь его? А за что, собственно? Трус он. Трус, гомофоб, слабак, мстительная зараза. Все еще любишь? Брось! Люблю. Брошу... Бонька звонил почти каждый день. Звонил, звонил, а потом - раз, и приехал. Нарисовался в обед без предупреждения. Но ведь друзьям можно и так... Он все знает обо мне. О моих бессонных ночах, о залитой водкой депре. О том, что я влюбляюсь редко, но сразу в клочья. О Матвее. Он знает все до копеечки, и это плохо. - Совсем хреново? – смотрит, как на больного в палате для умирающих. - Жизненно. - Ты ел сегодня? - Да, кажется, что-то ел. - Очень сомневаюсь. Ща я чего-нибудь организую. - Да брось, Бонь, всё гуд. Он не слушает меня, по-хозяйски топает на кухню и долго гремит посудой. Через полчаса зазывает меня на ужин. На столе дымится жареная картошка с розовыми упругими сосисками. На большой тарелке ровным полукругом порезанные огурцы-помидоры. Выглядит аппетитно, даже есть захотелось. - У тебя особо не из чего стряпать, так что... что есть. - Не знал, что ты умеешь готовить. - Ты многого обо мне не знаешь. - Неужели крестиком по вечерам вышиваешь? - ржу с набитым ртом. - Придурок, - он беззлобно толкает меня в бок. Пока жуем, Бонька вываливает последние новости. Говорит, что контору завалили звонками возмущенные слушатели. Исчезновение популярного ведущего, определенно, пошло в минус компании. На Матвея наезжает вышестоящее начальство, и приходится выкручиваться. Шеф говорит, что я болен, хотя "умер" было бы, наверное, ближе к истине. Мое заявление об увольнении таинственно испарилось. Что он почувствовал с моим уходом? Облегчение? Вычеркнул дефектный фрагмент и вздохнул спокойно? Избавился и забыл? Что ты, черт возьми, чувствуешь, а? Отпустило? Мишка прёт ночной эфир один, с редкими выходными, когда его подменяет кто-то из "вечерников". - Матвей жалеет, что ты ушел. - Выбора не было. - А если он пригласит тебя вновь, вернешься? - Он не пригласит. - Веник знает, что мы зашиваемся, Мишку уже ветром носит, но шеф никого не берет на твое место. - Возьмет, это дело времени. - А еще он слушает твои эфиры, в записи, естественно. Лена как-то принесла ему кофе, а там радио, ну и... ты. Это похоже на подглядывание в замочную скважину. Неприятно. Неприлично. Словно в штаны залезли средь бела дня или за задницу ухватили прилюдно. - Все не так, Бонь, показалось вам. Просто думает, чем эфир забить, вот и слушает, что я делал раньше. Ничего личного. - Марс, ты возвращайся, если что. Все тебя ждут. - Ему пофиг. На Мишку, на ветер, на вас... на меня. - А тебе? - Мне тоже. На него. - Врешь, да? - Вру. - Любишь его? - Люблю. - Как у вас все сложно-то. - А у кого просто? Вот у тебя, Бонь, все просто? И он спотыкается на ответе, затыкается, пытаясь собрать себя в кучу. Смотрит в тарелку и молчит. Это удар ниже пояса, Бонька любит меня, без какой-либо надежды на взаимность. Я это знаю и тем не менее бью. Ни за что ни про что бью его этим вопросом, и это больнее, чем кулаком. - Так, хватит киснуть! – Бонька решительно отодвигает тарелку, - собирайся. - Куда? - В клуб. Поедем пить, веселиться и предаваться блуду. Есть же у вас какой-то клуб, где на пару приятных парней не будут смотреть косо. - Я не поеду. Чувствую себя дерьмово, да и настроения что-то нет. - Поедешь. Сегодня мой день рождения, в качестве подарка ты ведешь меня развлекаться. - Мне не отвертеться? - Ни за что. Столик недалеко от окна, музыка модная. Берем по коньячку и устраиваемся удобно. Бонька гонит всякую фигню, миксуя жизнь с анекдотами, я слушаю, пью, смеюсь и понимаю, что мне хорошо. Комфортно, привычно, кайфово. И главное - легко. Так, как было раньше, в "доматвейную" эпоху. Пошел он к черту! - Смешной ты, Бонь, - хлопаю его по руке, - ну что, еще по одной? - Может, хватит? - Да нет... Не хватит, - опрокидываю очередную порцию. - Пойдем, - он тащит меня за руку, - я сто лет не танцевал. - Учись, салага! Я хорошо танцую. Более того, я очень хорошо танцую. В ту пору, когда "моделил", даже уроки современного танца посещал. В какой-то момент, он тянет меня к себе за ремень, обхватывая рукой за талию. Что за херня? Натурал соблазняет гея. Так не бывает. Он рядом, очень-очень рядом. Он рядом, а я пьян. Безмерно. Он обнимает, и он рядом. Глаза в глаза, и губы... в губы. Потом, уже в подъезде, я целую его и бессовестно лапаю, забираясь в расстегнутую куртку. У него совершенно сумасшедший вид, хлопает глазами и подается вперед, прижимаясь членом к ноге. Уже в квартире, тянет меня в постель, на ходу расстегивая ремень. - Подожди, давай еще выпьем, - я пытаюсь свернуть в зал. - Не надо, хочу, чтобы ты помнил все, что... все, что будет. - Тогда я в душ, две минуты, - вскользь мазнув губами по щеке, исчезаю в ванной комнате. Долго стою над раковиной, плещу водой на лицо и смотрю в зеркало. Случайный секс – это моя жизнь. Но Бонька никак не должен попадать в эту категорию. Для него все по-другому. Он наверняка ждет от траха со мной чего-то особенного. Для него - это секс по любви. А мне все равно. Абсолютно. Это так мерзко с моей стороны. Так подло, как давно уже не было. Но, блин, не могу я сегодня остаться один. Я так пьян, что начну копаться в себе, копаться в Матвее, дохнуть от одиночества, грызть углы и усираться от собственной несостоятельности. В такие моменты нужно, чтобы кто-то был рядом. Кто-то, способный вытащить, перекрыть собой, как громоотвод. Почему не Бонька? Или это попадает в категорию «воспользоваться»? Я выхожу из душа, полотенце вокруг бедер, вода капает с волос на плечи. Мой дружан облизывает губы и делает шаг навстречу. - Уезжай, - делаю последнюю вялую попытку остаться человеком, - я сегодня не очень адекватен. - Мне нравится, когда ты неадекватен, - тянет полотенце вниз, - да и поздно уже. Поздно? Да, пожалуй… Слишком поздно, чтобы остановиться. Обнимаю и толкаю к кровати. Никаких сомнений, угрызений и прочей херни. Он отлично знает, зачем остался. Для него это единственный шанс получить желаемое. А я просто заполняю пробелы в своей тягомотной тоске. Стягиваю с него остатки одежды и наваливаюсь сверху, раздвигая собой колени. - Хочешь меня? - выдыхаю ему в губы. Смотрит в глаза и кивает головой. - Скажи. - Хочу, - шепчет, обхватывая меня за поясницу, - хочу тебя… Притягивает ближе, зрачки расширены от возбуждения. Жарко дышит мне в лицо, придвигается вплотную, тянется к губам. Я слишком пьян, чтобы думать о его чувствах, как и о неизбежном для первооткрывателя ощущении боли. На меня падают стены, и рушится потолок. Во всем этом нетрезвом апокалипсисе реально только сжавшееся в моих руках тело. Совсем не жалею его, загоняю сразу и от всей души. Он прогибается и стонет в голос. Я чувствую, что так можно. С ним так можно. Бонька потерпит, от меня он готов принять даже грубость. Потому что у него все всерьез. Я не хочу разбираться в его мотивах, просто хочу секса. Мир сузился до скользящих по влажному телу рук и частых толчков в узкую тесноту. Я все смогу. Забыть. Забить. Жить дальше. Я снова стану тем Марселем, каким был раньше. Модным, клубным, клевым, зажигательным. Успешным. Всегда можно начать заново, даже если снесено все до основания. На этой оптимистичной ноте я кончил, намертво вдавив своего случайного любовника в жесткий матрас. Тот дернулся подо мной и замер, лишь грудная клетка ходуном ходит и сердце шарашит, вот-вот выпрыгнет. - Даже лучше, чем я думал, - хрипит мне куда-то в шею. - Повторишь мне это завтра. Стягиваю «резинку» и откидываюсь на спину. Хочется курить… Мы лежим так довольно долго. Молча. Градусы берут свое, мысли путаются. Бонька. Спонтанное желание, закончившееся в постели. Доволен, наверное. Решился. Любит. Господи, за что? За что меня любить? Я не артист, не герой и даже не красавец. Любит. Решился. Доволен? А потом я понимаю, что он остался и лег со мной не ради себя, а ради меня. Пришел, увидел шатающиеся по дому развалины того, что было когда-то жизнерадостным Марселем, и не бросил, не оставил коротать в одиночестве очередной мертвый вечер. Стало охренительно стыдно, до пьяных соплей. Я придвинулся и обнял его, притиснув к себе. - Прости меня... Бонька обнимает в ответ: - Идиот... Уже засыпая, вспоминаю, как в прошлом году, под старый Новый год, поздравлял его с днюхой. Как тащился по заваленному снегом городу с подарком в новомодный бар на Тверской. - Бонь, - бормочу, все глубже и глубже проваливаясь в сон, - а день рождения-то у тебя зимой вроде? - Да, зимой. Спи уже... Утром он опять гремит на кухне. Чем там можно греметь? Холодильник так же пуст и одинок, как его хозяин. Он гремит, я смотрю в потолок. Похмелье явно в сговоре с головой. И явно против меня. Но я все помню. До копеечки. Как билось в руках зажатое тело. Как он не знал, что делать и куда деть руки. Как неловко и неумело сосал мой член, сжимая пальцами ягодицы. Как отчаянно отдавался мне, срываясь на крик. - Перестань грузиться, - Бонька нарисовался в проеме, - у тебя такой вид, будто бы ты слопал печеньки и боишься признаться маме. - Все плохо, да? - Я люблю тебя. Не секрет, правда? - Бонь... - Ничего не говори, просто пойдем завтракать. Я позволил ему остаться, а потом еще раз остаться. И еще... Он уходил на работу, возвращаясь среди ночи или даже утром. Пробирался в постель, прижимался, целовал в волосы и шептал: "Я дома". Так у него появились ключи. Ненавязчиво и почти незаметно Бонька протискивался в мою жизнь. Просачивался по капле. Я был не против, всегда приятно, когда есть тот, кто заботится о тебе. Опять же в качестве терапии от "матвеезависимости" целебно. Какая разница с кем жить, если не с "источником волнений"? Да никакой! Мы смотрели по вечерам фильмы, менялись прочитанными книгами, спорили до хрипоты о программах "Дождя". Бонька довольно прилично готовит, но кофе я варю лучше. Все очень мило. Просто до изжоги. Все так хорошо, что тянет блевать. Это не любовь, это бегство от любви. Позорное и трусливое. И чем я лучше Матвея? Причины разные, а суть-то одна. Я презирал себя. Презирал, но продолжал жить с Бонькой. Потому что так удобнее, теплее, спокойнее, да и выпихнуть его из моей жизни сейчас - совсем низко пасть. Он же не виноват, что все так. В принципе, хорошо с ним. Без искры и вывернутой наизнанку души, но все же хорошо. А может, и не надо так, чтобы душу наизнанку? Может, ну ее, эту любовь? Сколько можно биться мордой о стену? Бонька очень старается. Тащит на себе быт, терпит мое ворчание, молчание и отсутствие настроения в целом. К новой жизни нужно просто привыкнуть, принять ее как данность. Я пытаюсь, но у меня не получается. В полных надежды Бонькиных глазах я отражаюсь циничным ублюдком, присосавшимся к чужим чувствам. - Все будет хорошо, - шепчет он мне по ночам, - ты мне веришь, Марсель? - Верю. Верю – не верю, но тоже жду этого самого «хорошо». Жду, но оно как-то не торопится. Застряло где-то, осело у каких-то счастливчиков. А может, это тоже моя вина. А потом позвонил Матвей. Молчал, сопел и громко дышал в трубку. Я тоже молчал, в конце концов, он инициатор звонка. Не вовремя. Впрочем, такие звонки никогда не бывают к месту. Черт, хочешь оставить прошлое в прошлом, чтобы не вспоминалось, не долбило в голову. Хочешь, а оно вот так вот вылезает. Странным звонком почти ночью. - Как ты?.. - выдавливает все-таки. - Нормально, - могло бы быть лучше, но зачем ему это знать, - а ты? - Я?.. Нормально. Вот и поговорили. Очень содержательно. - По работе не скучаешь? Чертов садист... - Не звони мне. - Почему? - Незачем. Не хочу. И, вообще, я больше не один. - А... Ну... Я рад. Чему? Чему ты можешь быть рад?! Психанув, я сбрасываю звонок. Рад он... Швыряю телефон на тумбочку и натыкаюсь на Бонькин взгляд. Черт... Не надо было при нем так... явно. - Матвей? – он все понимает. Он все понимает, а меня в очередной раз захлестывает чувство вины. - Угу, - и, дабы предупредить возможные расспросы, добавляю: - Пойдем спать. Спать - это самое лучшее, что у нас получается. Бонька вошел во вкус, удовольствие получал на радость всем соседям и даже рвался на передовую. - Научи меня, Марсель, - шептал он мне, задыхаясь от страсти, - научи, как надо. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Мне хорошо. В той степени, в какой это может быть с человеком, которого не любишь. Я привык к сексу без любви, научился получать удовольствие просто от физиологии. Мне нужна разрядка, нужно чувствовать, что я не один. Он дает мне это в обмен на имитацию чувств. Сублимация любви, фейк, подделка. Мне хорошо. Скоро я и сам в это поверю. Надо только еще немного времени. Кидаю ему упаковку с презиком и поворачиваюсь спиной. Шуршит фольгой, рвет зубами. Прижимается, пальцы прохладные по бокам. Елозит членом между ягодиц, целует в спину, лижет кожу, захватывая губами. Входит осторожно, не спеша. - Не больно? – замирает. - С фига бы? Не девочка ж... Он начинает двигаться, пальцы на боках теплеют, хватка крепчает. Разгоняется, короткими движениями вбиваясь в меня. - Боже, Марс, это так... умопомрачительно! – вскрикивает в какой-то момент. Хорошо. Кайфово. Еще немного практики и будет вообще супер... И где-то на излете бьется: ... А... Ну... Я рад. Сука... ***** Я окончательно запутался. В себе. Мне так хотелось вытеснить Матвея из своей жизни, что я, не раздумывая, произвел рокировку. Бонька - отличный вариант. Умный, начитанный, симпатичный. Он не первый попавшийся случайный член. Нет! У нас схожие интересы, хороший секс и полное отсутствие претензий друг к другу. С остальным можно смириться. Именно так я думал, ежедневно целуя его перед сном, но... Можно купить сто пар обуви, но они никогда не заменят любимые кроссовки. И это та самая правда, от которой хочется застрелиться. Как ни крути, а выбираешь все-таки сердцем. Мозгом было бы лучше, да где ж его взять… мозг. Но я хорошо и правильно воспитан, продолжаю ждать Боньку с работы, обнимать у дверей, целовать перед сном. Я верен ему, никаких походов налево. В нашей жизни безумное количество секса, это единственный, очевидный для меня плюс. Я не брошу его, потому что тогда именно он оказался рядом. Кормил, любил, таскал по клубам. Потому что тогда он единственный, кто был рядом. Теперь моя очередь. Может быть, это такой подвид любви? Тону в этих отношениях, вязну, как в старом затхлом болоте. Мне нечем дышать, и дно уже близко. Я стараюсь, барахтаюсь, с каждым днем все сильнее и сильнее захлебываясь мутной жижей. В какой-то момент понимаю, что все... мой предел совсем близко. Не могу я больше разыгрывать из себя образцового бойфренда. Не выдержу. Не хочу. Много, много Боньки. И днем много, и ночью. - Бонь, я… - Не любишь меня? Я знаю… Всегда знал. - Ты очень дорог мне. Очень. Не хочу тебя обманывать, не хочу делать больно. - Мне уже больно, Марс. Можешь не продолжать. В ту ночь он был особенно горяч. Брал меня страстно, вкладывая в секс весь запас любви и нежности. Я отвечал ему тем же. Это была «прощальная гастроль», и мы оба это понимали. Ближе к утру он обнял и, уткнувшись в шею, прошептал: - Я ни о чем не жалею... и никогда не буду жалеть. Слышишь, Марс? Никогда-никогда... Что бы и как потом не сложилось… ты… Матвей… Я же понимаю все. Это лучшее, что у меня было. Я не жалею… Думать не было сил, как и отвечать. Еще сонное солнце потихоньку выползало из розовых облаков. Мы легли с рассветом, измочаленные в хлам. На следующий день он не пришел. И через день не пришел. А я не позвонил. Дважды набирал номер и сбрасывал, не дожидаясь гудков. Он ушел из моей жизни так же внезапно, как и появился в ней. Ушел по-мужски, избавив от никчемных и достаточно тяжелых объяснений. Вновь сделал то, что не смог сделать я. Он был настоящим, самым лучшим и преданным, но... Я не любил его. *****