Солнцеворот

Возвращаясь вместе с незнакомым, но таким родным клинком в руках, Ичиго наткнулся на Аллена. Точнее, тот его ждал – прямо в коридоре, так и стоял у стены, опустив голову. И сейчас – налетел, упорно не поднимая глаз, упрямо сжав губы, и куда–то поволок. Ни слова не говорил, только тащил – очень быстро, будто боясь не успеть. А Куросаки не сопротивлялся, все равно с ним надо было поговорить – и серьезно. Совесть попросту кричала о том, что надо нормально все объяснить, ведь это его друг! Затолкав в какую–то небольшую комнатку, больше напоминающую склеп с кроватью, Уолкер прислонился к стене и длинно, тяжело вздохнул. Ичиго осмотрелся, признал, что здесь ужасно мрачно, а потом сел на узкую койку, скрестив ноги. Ну хоть есть где поспать… – Тимканпи, иди сюда, – позвал мальчик, оглядываясь по сторонам. Из–под кровати вылетел небольшой золотой шарик – прямо как в фильме про Гарри Поттера, хмыкнул про себя Ичиго. Шарик подлетел к Шпенделю, усаживаясь на палец. – Тимканпи, присматривай здесь, чтобы нас не подслушали, хорошо? – обратился Уолкер к голему. Тот понятливо улыбнулся щербатой пастью и вылетел в услужливо приоткрытую дверь. – Это мой голем, Тим. Он все понимает, жаль, говорить не может, – пояснил Аллен в ответ на вопросительный взгляд… Канды. Или не Канды? – Теперь можно нормально поговорить, здесь безопасно. Итак, кто ты? Куросаки сел поудобнее, опустив голову и принимаясь разглядывать свои пальцы. Он нервничал, сам не зная, почему. И реакция этого забавного и не по годам серьезного паренька, ужасно напоминавшего ему Тоуширо, пугала еще больше. Наконец, решившись, он поднял посерьезневший взгляд на напряженного Уолкера и четко произнес: – Будем знакомы. Я – временный шинигами, Куросаки Ичиго. Аллен длинно выдохнул, бессильно опускаясь прямо на пол. Сидеть здесь все равно было негде больше, а ноги не держали. Нет, он знал, он вполне понимал, что там кто–то другой, не Канда, но… Так сильно било по мозгам ощущение сбывающихся худших кошмаров… – Хорошо… Хотя нет, ничего хорошего. Что ты здесь делаешь в таком виде и где Канда? – жестко спросил Аллен. Подозрения роились в седой голове все сильнее, заполняя все доступное пространство и вытесняя здравый смысл. – Канда – тут, – указал Ичиго на свою голову. – А сам я тут оказался случайно. Как – и сам не понял. Надо мной один… ученый эксперименты проводил, хотел мою силу вернуть. Попал в свой внутренний мир, а там этот твой Канда злющий сидит. Попытался в свое тело вернуться, а оказался в этом теле. Вот и все. Ичиго немного неуверенно смотрел на Уолкера. нет, он рассказал правду, но если прикинуть со стороны – ну совершеннейший же бред! И жутко хотелось вернуться назад, к привычному Зангецу и родному уже Пустому, которых понимаешь, как себя. К всезнающему хитрому Урахаре, который всегда все объяснит и поможет. К отцу, к сестрам… Накатила жуткая тоска по дому, и не знаешь – как с ней справляться. Да и надо ли? – Подожди… Так ты из другого мира? И что за шинигами? Объясни нормально! – сжал голову руками Уолкер. Он–то думал, что Канда с ума сошел, раздвоение личности у него. В крайнем случае – Мечта Ноя, Роад, поиздевалась, она любит мозги людям наизнанку выворачивать… Но вот так… – Не знаю, из другого мира или нет, но я в чужом теле – факт! Я в своем внутреннем мире был, там мой меч живет и мой Пустой. Там теперь и Канда твой сидит… Хотя я не представляю, как он туда попал. Шинигами – бог смерти. Отправляю нормальные души на Небеса, если проще. Плохих убиваю – с них смываются грехи, и они тоже отправляются на Небеса. Если не отправлять – они начнут пожирать нормальные души. Все просто, в принципе. И похоже на то, чем ты занимаешься. – Стоп. Еще раз. Канда у тебя во внутреннем мире? Что это такое? И почему ты временный шинигами? Погоди, ты что, мертвый уже?! – разнервничался Уолкер. Такое огромное количество абсурдной информации никак не хотело укладываться в его голове. – Достал уже! Внутренний мир – это место… Ну не знаю, у меня в голове оно, наверное. Там живет Зангецу. А «временный» я как раз потому, что еще живой! Настоящие шинигами тоже духи, им уже много лет… – призадумался Ичиго. И ему уже надоело объяснять простейшие вещи! Ну почему на слово сложно поверить?! – Ла–адно. Так и быть, поверю в этот бред. А теперь ответь, когда ты Канду оттуда выпустишь? У тебя из головы, куда воткнули твой меч?! – слишком спокойно спросил Уолкер. И начал усиленно потирать шишку, возмущенно открывая и закрывая рот. Канда бы никогда… Но это – не Канда. И сейчас над ним стоит растрепанный злой парень, хмуря брови и злобно усмехаясь, и держит наготове воспитательный кулак. – Жаль, продемонстрировать не могу. Не умею я чужих в свой мир затаскивать, да и если Зангецу выйдет, вряд ли ты его увидишь. Да и уговорить его не просто будет… Когда он в предыдущие разы выходил, меня убивали, – задумался Куросаки. – Ладно, тогда так – я сам туда пойду. Выясню, что там с этим твоим Кандой, поговорю с занпакто. Может, хоть старик чего придумал… Аллен озадаченно смотрел, как парень с внешностью Канды – так было проще думать – устраивается на кровати, зачем–то положив на скрещенные ноги Муген. – А что ты делаешь? – не вытерпел он. Нового знакомого он уже совсем не боялся – нормальный же парень. Неадекватный слегка, но все равно лучше, чем Канда. – Медитировать пытаюсь! Правда, у меня все равно плохо получается, и ты еще тут… Смирно сиди и не вякай, понял? – разозлился Ичиго. Медитация была его слабым местом, да и мальчишка обнаглел. Но… – Смотри тут… Я в глубоком трансе буду, а если какая опасность – то твоему другу некуда возвращаться будет. Понял? – Да. Положись на меня, – серьезно кивнул Аллен с мрачной решимостью в глазах. Ичиго еще пару минут вглядывался в стальной оттенок вроде бы невинных серых глаз, затем кивнул, что–то уяснив для себя, и закрыл глаза. Сконцентрироваться… *** Открыл глаза Ичиго уже на знакомом идеальном стекле. Идеально гладком, идеально отражающим только небо и облака, идеально–тошнотворном. И так же идеально, до сотой градуса наклоненном точно перпендикулярно. Такие раздражающе–идеальные поверхности так и притягивают неприятности, взгляды хулиганов и баллончики с краской. Сейчас они притягивали неприятности. Две штуки ровно подозрительно мирно сидели на стеклах, о чем–то болтая. – Йо, Король! – первым подорвался Пустой, с потрясающе широкой улыбкой кидаясь в приветственном рубящем. Ичиго ответил блоком и на рефлексах откинул его подальше, выигрывая секунду. За эту секунду он вполне успел кивнуть хмурому брюнету, равнодушно наблюдающему за схваткой лучших врагов. – А где старик? Он мне нужен, – нахмурился Куросаки, продолжая неспешно отбиваться от Пустого. Банкай делать не торопился, понимая, что так он поговорить не сможет точно – да и бой затянет. А у него там мальчишка сидит, на почти его тело беззащитное пялится… Усы наверняка уже пририсовал, зараза… – Пока я за него. Тут у тебя снова дождь был, он не любит сырость. Ты же не хочешь простуженный меч? Так что говори мне, – потребовал Пустой, закручивая меч за бинты на рукояти. Куросаки стоял в обороне – активных прыжков и переговоров одновременно его дыхалка бы не выдержала. – Говори ему, пусть появляется. Он действительно нужен, срочно, – нахмурился еще сильнее Куросаки, опуская занпакто и серьезно глядя на свою почти–копию. Тот спрятал оскал, подумал, а затем куда–то ушел по стеклу. Ичиго воспользовался паузой, чтобы как следует рассмотреть Канду. Тот уже давно встал в сторонке, держа кислую мину, но при этом следя цепким взглядом за каждым движением бойцов, подмечая все детали. Обошел вокруг, заглянул в лицо, задумчиво поднял руку на святое… Канда отшатнулся, спасая хвост от надругательств. И не выдержал. – Чего смотришь?! – Да вот, понимаешь, когда очнулся – рядом не было зеркала… Точнее, сначала было, но я был немного в шоке… Так что рассматриваю теперь, – сдерживая улыбку, произнес Ичиго. И принялся дожидаться реакции. – Что. Это. Значит? – спокойно, даже слишком, произнес Юу. Нет, он врубился, и довольно быстро – но пусть это будет тупой розыгрыш! – Чего, чего… Я в твоем теле очнулся. И меня это вовсе не радует, что бы ты там не думал, – буркнул Ичиго, отведя глаза. Канда застыл. В такую сказку верилось с трудом, конечно… Но он сам уже пару часов как спокойно расхаживает по стенкам и общается с парнем, у которого черные белки и синий язык… И на сон не похоже. Щипал уже. Да и об эту самую стенку–пол его пару раз приложили, и неслабо – тут не захочешь, а проснешься… Так что придется в это поверить. Хотя… А проверить кто мешает? – Докажи! – решительно глядя в карие глаза, потребовал Юу. Парень немного замялся, но все же начал: – Три человека. Доктор в странном берете, любимая кружка с зайцем, ученый – и явно с большой буквы. Смотритель Комуи. Седой парнишка с шрамом на щеке. Добрый, но не так прост. Наивен – мне сразу поверил и помочь согласился. Очень за тебя переживал, кстати. Шпендель – я имя забыл. На стручок гороховый похож, даже прозвище такое… Рыжий парень с повязкой на глазу, болтливый, но тоже с двойным дном. Говорят, что ты его Кроликом называл и гонял почем зря. Так – веришь? Я это выдумать бы не смог. Канда молчал. Очень подавленно и зло. Ему было совсем не смешно. Да кому вообще такая ситуация может показаться смешной?! И… А как же он? Он стоит тут, дышит, он жив! А его тело занял чужак… И… Что дальше? Медленно погибнуть здесь без еды и воды? Или он просто тут умрет – а вслед за ним и его тело где–то там? Он же ничего об этом не знает, черт возьми! – И что дальше? – задает вопрос этот парень с хвостом, а в глазах такая глухая тоска, как у зверя, попавшего в капкан. И Куросаки хочется что угодно сделать, только бы никто на него так не смотрел! Но ничем помочь он не может – нет врага, которому надо набить морду и все станет хорошо! Тут никто не виноват и некому все исправить. И остается только тихо умирать от мерзкого ощущения беспомощности и презрения к самому себе. Самое жалкое, что может делать человек – это бессильно смотреть на страдания другого. – Ичиго… – Ичиго! Ты слышишь меня? – меч звал его, упорно, отчаянно, будто чувствуя недоброе. А на небе стремительно закручивались тучи, тихо, абсолютно беззвучно собиралась темно–серая масса облаков. И ни грома, ни молний – тишина и темнота. А потом полил дождь… Тягучий, унылый, отвесные тяжелые капли – и никаких тебе жизнерадостных пузырей. Только отвесные струи, больно бьющие по плечам. И самое противное – что это абсолютно точно показывало то, что творилось в душе у Куросаки. Точнее, они все и были в его душе! И быть вот так, обнаженным, открытым, когда так плохо… Это лишь усугубляло вину. Понимание того, что ОН – держится, а ты – нет… Что это ты должен подбадривать невинного, ни за что пострадавшего человека, а теперь объектом жалости стал ты… Убивает. – Король! Эй, Король! Блин, приди в себя, ничего страшного не произошло! Эй! Ты слышишь? Никто не умрет! – тряс Ичиго за плечи Пустой. И его злые, но какие–то потерянные глаза, с оттенком той самой жалости, только к нему самому, к Ичиго, у которого все было в порядке – бесили. И Куросаки не выдержал. Не смог уже сдержаться. Или не захотел?.. Это ведь Пустой. Бездушная злобная тварь. Не человек. Не меч и не душа. Он по определению – зло. И только и заслуживает такого обращения. Примерно такие мысли роились в голове у Ичиго, сменяя друг друга, пока он потирал разбитые костяшки пальцев и индифферентно созерцал картину навзничь рухнувшего Хичиго. Один несчастный удар в челюсть – разве это так ужасно? Конечно же нет. Они били друг друга и раньше – мечами, даже не кулаками. Один раз Куросаки его и вовсе проткнул насквозь, убил, своими руками – и ничего. Так что один удар – это ерунда, ведь правда? Неправда. Иначе почему на него с таким вниманием и презрением смотрят золотые глаза? – Хичиго… – пробормотал Куросаки, растерявшись и будто очнувшись. – А знаешь, Король… У меня сегодня ведь День Рождения… – невесело, тихо рассмеялся знакомым дребезжащим смехом Пустой. – Я сегодня имя получил. Настоящее. – Хичиго… – И ты больше не мой Король. Ты знал? Ты Король этого мира, но не мой. Так что с Днем Рождения меня, Ичиго… – горько, тихо произнес Пустой. Встал, медленно и неторопливо, и, разворачиваясь спиной, добавил: – Не смей меня больше называть этим мерзким прозвищем. Ты недостоин, – и ушел. Тихо, простым прогулочным шагом, без всякого шунпо – впрочем, из–за дождя он все равно быстро исчез из виду. А Ичиго смотрел в его прямую спину и усмехался. Теперь все так, как и должно быть. Его презирают – он это заслужил. Никакой жалости. Он ведь не может ничем помочь… Так что пусть лучше презирают. В пустынном, застекленном и таком неправильном мире усиливался дождь.