Солнцеворот

Канда очнулся резко, вставая – он, оказывается, лежал, прямо на стекле – и потирая руками лицо. Крепко, не жалея, будто прогоняя сон – ну, в какой–то степени, это верно. Надо же было так… Уснуть. Ничем иным, кроме как каким–то странным видением, Юу себе объяснить случившееся не мог. Вот так вот просто – только что концентрировался, все в точности так, как советовал Зангецу–сан – меч оказался неплохим наставником, как это ни странно звучит – и вдруг он уже в какой–то темной подворотне. Что–то тяжелое за спиной, так, что чуть ссутулься – и упадешь просто от перевеса, сзади воняет горелым, горячим металлом и опасностью – акума? – а перед ним стоит Шпендель. Краем глаза он заметил еще какую–то девчонку, но не придал значения – наверняка Мояши вляпался в очередное приключение, и девчушка была спасаемой. Против Шпенделя в такой ситуации не попрешь – спасет даже против твоей воли. И в лепешку расшибется при этом, и не факт, что в переносном смысле. Огромные, широко распахнутые серые глаза, будто светящаяся надежда в них – настолько плотный свет, что она почти осязаема – и протянутая рука. «Что, Шпендель задумал спасти и меня? Интересно даже, как…» Но эта, совершенная глупость – как спасти того, кто находится в полном здравии? – почему–то ужасно греет душу. Хоть что–то не меняется в подлунном мире… А потом срывающийся, хриплый голос Мояши, зовущий его… И все – он открывает глаза, с тенью сожаления понимая, что это всего лишь сон. А теперь… Пора учиться дальше. Как там – «сосредоточься, представь, что падаешь в темный круг, сконцентрируйся…» Глупые инструкции, но работают. Ну, ему хочется в это верить. По крайней мере, лотосов Канда больше не видит. Это логично – ведь они не растут на стекле. Но от этого… немного грустно. И на ладонях прерывисто, будто боясь, зажигается зеленоватое сияние. *** Лави честно не знал, что и думать. Помогая Аллену транспортировать безвольное тело Канды, он обдумывал произошедшее. Для начала – меч. У Канды был Муген. Чуть изогнутый, длинный клинок, узкий, легкий… Красивый. А сейчас, кроме Мугена, болтавшегося на поясе, как ненужная надоедливая железяка, на спине был прикреплен другой меч. Огромный, тяжелый, в рост человека… Он с трудом напоминал классический меч–фламберг. Он вообще не походил на нормальный двуручник! Какой это вообще меч?! Ножик. Огромный, нелепый ножик. Трудно поверить, что это вообще оружие! И еще труднее – что это воплощение Чистой Силы. А самое невероятное – это предположить, что такое массивное оружие может принадлежать Канде. Тот скорее напоминал тетиву лука – вечно тонкий, натянутый, аж звенящий от напряжения… Катана, тонкая, смертоносная, подходила ему как нельзя лучше. Будто была создана для него. И еще… Голос Аллена. Отчаяние, надежда, вина – безумный коктейль чувств, сплетающийся в единый клубок… Так еще живого друга не зовут. Сердце… Сердце Чистой Силы управляет им? Но пока Канда висит на его плече – можно почувствовать тепло чужого тела, отплевываться от лезущих в рот волос такого дурацкого, не вовремя растрепавшегося хвоста и думать, что все в порядке. Ну это же Канда – кто же сможет как–то влиять на него? Да не может такого быть. Так что он тащит ужасно костлявого, но тяжелого брюнета в гостиницу, и мечтает о том, как потребует у них объяснений. А пока – только сейчас – можно сделать вид, что все в порядке. *** Ичиго очнулся, с гудящей головой, нелепо сваленный на кровати, будто пьяница, вернувшийся с попойки. Свалили его неаккуратно – на живот, подломив одну руку и не удосужившись даже снять сапоги. Перевернувшись. Он схватился за голову, вспоминая предыдущие события. Монстры, Роад, испуганная, дрожащая на земле, Аллен, чудовище… Темнота. Неутешительно. Прямо–таки ужасно. Ичиго, сцепив зубы, пытался не вспоминать ее последних слов. Это не удавалось, «Чудовище» било в самое сердце, вгрызалось в мозг, напоминая… Напоминая Исиду с его мечом в животе. Напоминая Улькиорру с тонкими, ломкими подобиями конечностей, рассыпавшегося серой пылью у него на глазах. Напоминая падающую от меча Хинамори – не остановил, не успел, не уберег… Напоминая о том, кто вечно сидит внутри него, о том, что настоящее чудовище – вовсе не Пустой, а он сам. Напоминая те самые, потерявшие что–то живое, яркое и детское серые глаза Иноуэ, которые уже никогда не засияют так же. И этим она стала тоже благодаря ему – ведь именно в Уэко Мундо ее глаза перестали сиять. Чудовище. Клеймо на всю жизнь, выжигающее саму душу. Его поступки, слова, действия… Тогда, в глубине его разума, Зангецу показывал ему… Он ищет боя. Он ищет силу. Его ведет инстинкт… И, защищая других, он теряет право оставаться человеком. Сев, Ичиго принялся отстраненно разглядывать чужие руки, вспоминая–вспоминая–вспоминая… Звериные глаза двойника, полыхающие от унижения и ярости. Глубокие безразличные глаза Канды, в которых виднелась жалость к нему. Испуганные, огромные глаза Роад, которая верила в свою смерть. И глаза Зангецу – вечно уверенного в своем хозяине, не умеющие колебаться и сдаваться, его собственная сила – и там иногда мелькала грусть и бесконечное снисхождение взрослого к проказам ребенка, бесконечно мудрый и старый взгляд… И все эти глаза сейчас требовали от Ичиго ответа. Ответа на самый, похоже, главный вопрос его существования. «Ради чего ты стал чудовищем?» И внезапно, с ясностью только стряхнувшего сон, но еще не проснувшегося сознания Куросаки понял – ради того, чтобы защищать. Неважно, что. Неважно, кого. Но он просто должен защитить тех, кто рядом. За кого он в ответе. Кого он видит, знает, кто дорог ему и дорог кому–то другому. Похоже, именно этот инстинкт и ведет его к силе. И… Это успокаивает. Куросаки встал и улыбнулся. Просто так, в пространство, просто потому, что кое–что понял. И пусть это давно известно всем вокруг, но если ты ясно и четко знаешь, ради чего ты живешь – разве тебе не станет легче? И теперь есть за что рисковать жизнью. За то, чтобы Роад больше не боялась, зная, что ей он не навредит. Чтобы «чудовище» теперь шептали не про него. *** Аллен сидел в соседнем номере, вместе с Лави, и молчал. Он просто не знал, о чем говорить – и строгий, серьезный взгляд Историка не прибавлял уверенности. Но говорить о чем–то было просто необходимо. Просто потому, что иначе Ичиго – и Канде – грозит опасность. Если он сделает неправильные выводы, а потом доложит Комуи, то… Нет, не так. Если о том, что случилось, узнает Рувелье, то все – Канду заберут. На опыты, исследования… И вряд ли он выберется оттуда живым. Нет, его никто не будет убивать – в Ватикане нет ни живодеров, ни мясников, ни убийц. Там есть только ученые. И Канду просто будут исследовать, даже заботиться о нем – просто не отпустят. Пример тому – судьба Хевласки. Она ведь тоже экзорцист, но… Она ни разу не выходила за пределы Ордена… И поэтому – ради Канды – надо быть очень осторожным. Но что говорить? – Аллен… – неуверенно начал Лави. – Скажи мне, ты знал? Ну, о том, что происходит с Кандой? – Н–нет. Ты о чем, Лави? – этот Мояши точно не умел врать. Ребенок совсем… Ученик Историка вздохнул, собираясь с силами. Не так–то это просто – вываливать неприглядную реальность на это дитя. – Канда стал Сердцем Чистой Силы, – предельно серьезно проговорил Лави, ожидая реакции. Уолкер удивился. Он только открывал и закрывал рот, пытаясь подобрать слова – и не находя их. – Но как?! – наконец произнес Уолкер. – Хевласка его проверила. У него абсолютная синхронизация, – пояснил Лави, пытливо глядя в глаза Аллена. Не знал?.. Интересно, этот новый Канда ему не доверяет? Или таково желание Чистой Силы?.. Вывод единственный, абсурдный, но тем не менее… Сердце разумно. И тогда… перед ними сейчас не Канда. Но кто? И тут в дверь, не постучавшись, зашел сам предмет обсуждения. Выглядел он ужасно – бледный, растрепанный, с синяками под глазами. Оглядевшись, он быстро подошел к Аллену, поднял его за грудки и в лицо прошипел: – Где Зангецу?! – Аллен, как ни странно, не сопротивлялся, извиняюще разводя руками. – Я спросил, где мой меч?! – Да успокойся ты! Зачем он тебе так срочно понадобился? – Задергался Уолкер, запоздало возмущаясь. Как скептично подумал Лави, мальчишка в этот момент напоминал жука на булавке. Лапками дергает – да все без толку, булавка круче. – Выяснить у него хочу, какого черта он меня в обморок отправил, – хмуро буркнул Ичиго, отстраняясь. – Так куда вы дели меч? – Ты собираешься разговаривать с тем огромным тесаком, спрашивая, почему ты упал в обморок? Да еще и имя ему успел дать? – ласково–ласково спрашивал ученик Историка. – Ах да, совсем забыл. Я – Куросаки Ичиго, – протянул ладонь шинигами. В ответ на возмущенно–недоуменный взгляд Аллена он пояснил: – Ну а смысл скрывать? И так догадаться можно, а проблем меньше. Зангецу трудно не заметить. Да и веду я себя не так, как Канда… – Вот поэтому я и спрятал ножик. Иди, вон, со стульчиком поболтай, спроси, почему у тебя такие длинные волосы и такая короткая память, – злобно огрызнулся Лави. Этот бред, так легко выдаваемый Кандой, не мог уложиться в голове так легко. У него что, раздвоение личности? Да и вторая – этот Куросаки – явно сумасшедшая. – Он правду говорит, Лави. Я сам видел, – вступил в разговор как–то позабытый Уолкер. – И отдай ему меч. – И ты туда же, Аллен? – возмутился «предательством» Книжник–младший. – Отдавай меч, недоразумение рыжее! – рявкнул Ичиго, складывая руки на груди и злобно сверля взглядом макушку Лави. Макушка его игнорировала. – Ты сумасшедший. Нельзя тебе в руки оружие давать, даже такое нелепое, – отрезал Лави. Вообще–то все происходящее все больше напоминало фарс – или нелепый сон, в котором все ужасно странно себя вели. Поэтому удар в челюсть застал его врасплох. Поднявшись с пола, на который он рухнул вместе со стулом, Лави сплюнул кровь и оскалился. Канда напросился… Каким бы хорошим воином он ни был, в рукопашной Лави его превосходил. Хотя бы потому, что в драке не чурался грязных приемчиков, которых он освоил превеликое множество. Вообще, стихией рыжего была уличная драка – без правил, ограничений и хорошего места. Ему приходилось кататься с противником на дороге, спасаясь не только от кулаков, ног и зубов мальчишки, но и от копыт лошадей, проезжающих карет и прохожих, норовящих ткнуть шпану, мешающую честным горожанам. А Канда был мечником. И это накладывало свой отпечаток – Канде не приходилось всерьез драться с людьми. А акум надо было убивать. И в драке он был на уровне силача из деревни – скорость и сила, в принципе, есть, а вот умение ими пользоваться… Так что Канда сейчас получит. Аллен с беспокойством смотрел со стороны, забравшись с ногами на кровать в дальнем углу. Он не знал, что такого страшного сказал Лави, но выглядело все это странно. И неприятно – мало ли, как этот чужак умеет драться… Изобьет его Лави – ничего хорошего. Победит Ичиго – тоже плохо. Но… От немедленных действий по растаскиванию двух сцепившихся рогами баранов Аллена останавливало только одно. Одна, зацепившая сознание фраза: « У меча есть душа, чувства, характер… Он – живой» Каково это – когда при тебе оскорбляют того, кто сражается с тобой? Твое оружие? Непростительно. А Ичиго не мог поверить. Вот этот вот парень, дружелюбный, надоедливый, располагающий к себе… Он посмел зацепить Зангецу. Никаких симпатий к рыжему ублюдку не осталось. Надо вколотить немного ума в эту пустую башку. И разъяснить придурку, кого стоит трогать, а кого нет. И… Он должен заплатить за то, что спрятал Зангецу. Наездов на друзей – а меч был чем–то большим, чем друг! – Ичиго не прощал. И в следующую минуту оба парня ринулись в драку.