Благие намерения

В спальне было совсем темно. Екатерина приказала не зажигать свечи. Она не объяснила свое желание никому, но легко было догадаться, что так ей удавалось хранить хоть какое-то спокойствие. Сегодня она во второй раз в жизни вышла замуж. Все в ней − лицо, нервно сжимавшиеся пальцы, постоянно бегающий взгляд − кричало об одном: она надеялась, до последнего надеялась, что сын передумает, спасет ее от этого брака, опомнится, не отпустит... но он просто стоял и смотрел, как она становится женой человека, ненавидевшего Екатерину едва ли не сильнее всех, кого она знала. Новое замужество станет ей могилой. Это понимали все, и более несчастной невесты мир еще не видел. Королева-мать была бледнее смерти, ее глаза совсем потускнели, а губы приняли фиолетовый оттенок. Ей с трудом хватило сил сказать «согласна», она не притронулась к еде и напиткам на праздничном пиру и теперь сидела в кровати, прислонившись к резной спинке, ожидая консуммации своего брака. Ровно напротив, словно в усмешку, висело большое, вычурное зеркало, и Екатерина могла видеть свое испуганное, несмотря на многолетнюю выдержку, лицо. Капельки пота блестели на лбу, зато глаза оставались совершенно сухими, не испортившись жалкими слезами. У королевы больше не было фрейлин, и к брачной ночи ее готовили служанки, отданные ей новоиспеченным мужем. Она весь вечер неустанно находила повод засыпать их придирками и оскорблениями за то, что они сумели подчеркнуть еще не успевшую покинуть Екатерину красоту: выбрали ей сорочку, делавшую цвет кожи благороднее и нежнее, расчесали волосы и волнами уложили их по плечам, надушили чем-то неуловимо сладким. С таким отражением в зеркале никто не смог бы назвать Екатерину страшной седой старухой, хотя в данный момент это было бы ей на руку. Потому что час, когда она сделается женой не только на словах, приближался, и не осталось ничего, способного отпугнуть от нее супруга. − Нет лучше жены, чем та, которая с нетерпением ждет своего мужа, − заплетающимся языком объявил он, появившись в ее спальне и сверкая отличительными знаками древнейшего герцогского рода на камзоле. Казалось, преисполненный самодовольства супруг не заметил, как задрожала при его появлении королева. Он сделал несколько неуверенных шагов к кровати, и Екатерина не сдержала облегченных вздохов, логично посчитав, что договориться с пьяным мужем будет намного легче. − Я действительно ждала тебя. Нам нужно поговорить, − начала она, стараясь не смотреть, как он стягивает с себя одежду. − Я вышла за тебя, ты получил все, чего хотел. Нам необязательно закреплять наш брак еще и в постели. Я знаю, что неприятна тебе. Зачем нам это? − Екатерина вымученно улыбнулась, побледнев еще сильнее, когда он уселся на кровать и откинул край одеяла, обнажая ее стопу. К страху на лице королевы добавилась брезгливость, не укрывшись от внимания новоиспеченного мужа. − Мы закрепим этот брак, моя дорогая супруга, − он отодвинул одеяло еще дальше и задрал подол королевской сорочки, чтобы провести украшенными дорогими перстнями пальцами по полусогнутой ноге Екатерины. Руки королевы сплелись в замок у нее на животе, пока ее муж открыто упивался отчетливым запахом страха, наполнившим спальню. − Я не хочу, чтобы потом его аннулировали на основании отсутствия у нас брачных отношений. Мало ли что взбредет в голову вашему сыну, − он хищно улыбнулся, придвигаясь совсем близко, и она вздрогнула, услышав напоминание о короле. − Буду честным: я терпеть вас не могу, вы столько раз портили мне жизнь, столько раз выставляли дураком, вы − настоящее проклятие для Франции. Но я хочу испробовать то, что так привлекло короля, заставив позабыть о родстве, − одеяло слетело на пол, и герцог, с удивительной для пьяного человека ловкостью, навалился на супругу. − Хотя есть и более важная причина, − зашептал ей в ухо он, пытаясь раздвинуть ее упрямо смыкавшиеся ноги. − Ты должна родить мне ребенка. Слышишь? − она замерла, затихла, глядя на него огромными, остекленевшими глазами. − В твоих интересах, чтобы наследник, мальчик, появился как можно скорее и с первого раза. Брат короля. Мой последний шаг к власти, − он рассмеялся − почти беззлобно и громко − и потащил ее по подушкам ниже. − Этому не бывать, − пообещала королева, вырываясь из пока еще едва ли не нежных объятий мужа. Сорочка на ней сбилась, неприлично открывая грудь и бедра, и его взгляд наполнился настоящей похотью. − Не сопротивляйся, шлюха. Я и без того слишком обходителен с тобой, − прошипел он, одновременно хватая ее за колено и пытаясь расстегнуть штаны. − С женщиной твоего сорта стыдно возиться. Так что оцени мои усилия, − он взялся за ее лицо, удерживая болтающуюся из стороны в сторону голову, и прикоснулся губами к щеке, вызвав у королевы приступ ярко выраженной тошноты. − Не нравлюсь я тебе? − усмехнулся герцог. − Понимаю. Конечно, тебе больше по душе, когда король вколачивает тебя в перину. И неважно, что он твой сын. Правда, потаскуха? − он остервенело прошелся пальцами по ее щекам и подбородку, вдавливая их до боли. − Жадная до власти сука. Кто бы мог подумать все эти годы, пока ты фыркала мне в лицо, унижала и спускала на меня всех собак, что однажды ты станешь моей собственностью? Жалкая итальянская шлюха, − герцог задрал повыше подол её сорочки, наслаждаясь слабым сопротивлением. Королева не плакала и даже не колотила его открыто, но вырывалась, сминала в руках простынь и пыталась прикрыться. Он не старался ее раздеть, но в борьбе тело его жены уже наполовину лишилось защиты сорочки. − Я знаю, что я с тобой сделаю, − герцог вдруг остановился, накаляя обстановку до предела. Екатерина озадаченно заморгала, поджала губы, явственно не веря в неожиданное спасение. − Я возьму тебя, как суку. Ты ведь не против? − прохрипел он ей в ухо и ухватил за плечо, переворачивая на живот. − Не надо, умоляю! − взмолилась королева, вцепившись в подушку, оказавшуюся рядом, и путаясь в простынях. − Только не так! Я согласна, только не так! − отчаянно забормотала она, не позволяя перевернуть себя на живот окончательно. Пряжка ремня мужа оцарапала ей бедро до крови, но Екатерина не заметила этого, отвлекшись на то, как он забирается сверху, прижимаясь возбужденным телом, и задирает ее руки у нее над головой. − Ты уже согласна, − расхохотался он, грубо сминая зад королевы. − Недаром тебя называют самой известной шлюхой Франции. И вот такая женщина досталась мне в жены. Бог не простит мне, если я буду обращаться с тобой, как с порядочной женщиной. А сам я не прощу себя тем более, − Екатерина слабо дернулась, не имея возможности даже пошевелить придавленными к постели руками, и зажмурилась, ожидая неизбежного. Супруг окончательно задрал ее сорочку, рывком стянул королеву ниже и неожиданно отпустил. − Что это? − шокировано выдохнул он, глядя на обнажившуюся спину жены и моментально трезвея, а она уткнулась лицом в перину, не удостоив его ответа. − Я спросил, что это? Что вы подсунули мне? − Екатерина продолжала молчать, и он в одно движение вернул ее в прежнее положение, уложив на спину, и надежно взялся за горло Екатерины. − Отвечай мне, дрянь! − Я принадлежу королю, − сдавленно прохрипела она, хватаясь за душившую ее руку, пока жизнь покидала ее тело все быстрее. − Проклятая потаскуха! − закричал он и ударил по лицу. Кулак мгновенно разбил ей нос, и кровь из него принялась заливать все вокруг − кожу, волосы, подушки. − И твой сын отдал мне свою потрепанную игрушку, оставив на ней собственное имя! − второй удар раскроил королеве губы. Кровь побежала сильнее, и она попыталась дотронуться до пульсирующего болью лица, но герцог не позволил, выкрутив ей руки и оттолкнув их, когда Екатерина захныкала от боли теперь еще и в запястьях. − Ублюдок, такой же, как ты! Я попросил твоей руки, несмотря на твою репутацию, а он был так рад избавиться от тебя, что предпочел скрыть позорные отметины на твоем теле! Проклятый мальчишка, черт бы его побрал! Твое дьявольское отродье! − Не смей так говорить о нем, он король! − выплюнув кровь из разбитого рта, приказала королева, с вызовом встречаясь с ним взглядом. − Заткнись! − взревел герцог и ударил в третий раз. Бровь Екатерины рассекло костяшками пальцев легко и почти без усилий, если не считать тех, которые потребовались на сам удар. Теперь на лице королевы не осталось живого места − кровь хлестала ручьями, губы начали опухать, глаз закрылся, чтобы избежать попадания густой багровой жидкости, не думавшей останавливаться. − Отличный повод объявить брак недействительным! − зло бросила Екатерина, хватаясь за едва прикрытый живот, словно боясь, что удары придутся и на такое чувствительное место. − Надеешься, что я откажусь от тебя, а твой жалкий вид вернет тебе царственного любовника? − поинтересовался герцог, проводя пальцем под глазом с нерассеченной бровью и вымеряя, как лучше поставить под него синяк. − Не выйдет. Если он и увидит тебя в ближайшее время, твое лицо не вызовет в нем ничего, кроме отвращения, − пользуясь временным затишьем Екатерины, он ударил в здоровый глаз, ровно туда, куда примерился, позволяя ей прижать к нему ладонь следом. Опухшие губы задрожали от сдавленных рыданий, но пока королеве удавалось держаться. − В любом случае, ему так просто тебя не освободить. Брак законен и будет консуммирован. Хотя, полагаю, на самом деле, Его Величеству сейчас нет до тебя никакого дела, и он весело проводит время в компании жены, радуясь тому, как выгодно избавился от надоевшей любовницы. В следующий раз, когда он тебя увидит, ты будешь беременна моим наследником, − пообещал герцог и вновь перевернул Екатерину на живот. Она беззвучно заплакала, пользуясь тем, что он больше не видит ее искалеченного им самим лица. − Он любит меня. Он мой сын. Если он узнает, что ты со мной сделал, тебе не жить, − объявила она глухим и гнусавым голосом, задыхаясь в окровавленных простынях и сжимая их побелевшими пальцами. − Он продал мне тебя, зная, что я никогда не буду даже уважать тебя. Он отдал мне тебя и не попросил хорошо обращаться. Он не сказал ни слова, видя, как ты уезжаешь. Ты ему не нужна. Я бы сказал, что он тебя ненавидит, − плечи Екатерины задрожали, и, заметив это, он оголил их, стащив сорочку. − Ты больше не королева. Ты всего лишь моя жена, − герцог натянул ее волосы, из золотистых превратившиеся в кроваво-коричневые, намотал их на руку, запрокидывая голову Екатерины назад. Дышать ей становилось все труднее − разбитый нос плохо вдыхал воздух, опухшие губы раздвинуть было сложно, а поза заперла даже имевшийся в горле воздух. Ногти мужа прошлись по ее спине, оставляя царапины, но такой мелкой боли королева уже не чувствовала. − Обещаю не быть нежным, − пробасил герцог и толкнул её обратно на перину. Екатерина попыталась лечь поудобнее, но он придавил с силой ее лопатки, выругался и вдруг, выдрав из нее визг неожиданности, вошел в принадлежащее ему по праву тело. Сразу до конца, грубо, резко, раздирая все внутри, хотя, казалось, такое невозможно после стольких родов. Она кричала и кричала, булькая кровью во рту и в носу, пока точно так же булькала и чавкала кровь внизу ее живота. Муж врывался в нее снова и снова, постанывая и с удовольствием размазывая бордовые потеки на сотрясаемых мелкой дрожью женских бедрах. Голос королевы окончательно сорвался, и она повернула голову в сторону, поскуливая от жестоких и глубоких толчков. Упивавшийся властью герцог специально мучил Екатерину как можно дольше, продолжая двигаться, даже когда она начала терять сознание. − Франциск, − вдруг тихо позвала она, глядя перед собой. Оттягивающий окончание пытки муж наконец-то замер в ней, сдавив синюшные бедра и за вспышкой своего удовольствия не расслышав ее слов. − Франциск, − повторила она. В глазах Екатерины что-то мелькнуло, рассыпавшись следом искрами, и они потухли окончательно, потемнев и остекленев. Во взгляде бывшей королевы больше не было ни капли жизни. Ни боли, ни обиды, ни ненависти, ни надежды. В них не теплилось ничего. − Надеюсь, мне удалось оставить тебе ребенка, − довольно и устало заявил герцог, ложась рядом и натягивая на себя поднятое с пола одеяло. Екатерина так и распласталась на животе, прикрытая остатками сорочки. − На твоем месте я бы тоже на это надеялся. Ведь пока тебе не удастся зачать, мы будем повторять брачные утехи каждую ночь, − он улыбнулся, провел ладонью по обнаженной спине жены и с нажимом обвел розоватое клеймо. − Хотя, возможно, я не дотерплю до следующей ночи, − он повернулся на бок и коснулся губами уха Екатерины. − В тебе и правда что-то есть. Ты нравишься мне и подо мной, и под моим кулаком, дорогая, − рассмеялся герцог и сонно уткнулся носом ей в шею. Жуткий кошмар оборвался, и Франциск распахнул глаза, хватая губами воздух. Король резко сел на кровати, опустив босые ноги на холодный пол. Спустя пару минут Франциску удалось немного прийти в чувство, но мутило по-прежнему безумно, в горле першило, а из глаз так и норовили потечь слезы − его просто выворачивало наизнанку и скручивало обратно за ничтожные доли секунды. Этот кошмар снился ему уже третью ночь подряд − в разных вариациях и с разными деталями, но с одним и тем же смыслом: муж, которого он выбрал матери сам, бил и насиловал ее в первую брачную ночь. Иногда король мельком видел и свадебную церемонию: все время, пока она длилась, мать стояла у алтаря, в светлом платье и совершенно несчастная, а он смотрел на нее и отчаянно желал прекратить их обоюдные мучения, в итоге так и не находя в себе для этого смелости. Предупреждения королевы, Баша и Нарцисса уложились в голове Франциска идеальной мозаикой, являвшейся ему во снах. Три дня назад, в постели матери, он впервые познакомился с ними, а когда проснулся, кинулся целовать ее безмятежное лицо, шепча извинения и словно пытаясь убедиться: она в безопасности, с ней ничего не случилось. Она не проснулась от его прикосновений, и Франциск, немного успокоившись, покинул ее спальню еще до рассвета. С тех пор каждый час он проводил в сомнениях и опасениях. Ему нужно было что-то предпринять, но смелости пока не хватало. Король лишился сна и аппетита, погрузился в апатию и реагировал только на особо важные донесения. Он закрывал глаза и видел несчастную, избитую и оскверненную мать, не способную даже плакать, открывал их − и снова наблюдал ее заострившиеся, искаженные печалью и унижениями черты. Она преследовала его всюду, сводя с ума и высасывая соки. Хуже отравы, хуже боли. Чистый, абсолютный яд, отравляющий сознание, отнимающий все другие заботы. Его мать была ядом − красиво оформленным, дорогим, изысканным, но ядом. Он словно тек в ней вместо крови, оттуда пробираясь и в кровь Франциска. Следовало покончить с ужасом, заставившим его позабыть покой и сон и грозившим превратить в посмешище для собственных подданных. Покончить во что бы то ни стало. Любой ценой и как можно быстрее. − Доброе утро, − тихо поздоровалась королева, когда они едва не столкнулись в дверях обеденного зала. Он в который раз посмотрел на ее измученное, совершенно изможденное, но все равно красивое лицо и вновь вспомнил видения, где супруг подвергает ее безжалостному насилию, а затем мыслями перескочил на Нарцисса, обещавшего заботиться о ней. Возможно, это и правда был выход. Граф не будет бить его мать, не будет измываться, не будет ломать и упиваться этим, она же продолжит жить в достатке и уважении. − Стража, − вместо ответного приветствия, позвал король, − после завтрака сопроводите королеву-мать в ее покои, заприте двери и не впускайте никого без моего разрешения, − приказал он, вызвав удивление у всех присутствующих. − Что это значит? − раздался возмущенный голос матери, собиравшейся бросить ему вызов. − Ты боишься, что я сбегу из-под венца? Если бы я хотела, давно сделала бы это, − она стиснула зубы до различимого скрежета. − Или ты наконец-то осознал мою уязвимость и желание других ей воспользоваться? − Я запрещаю тебе покидать покои ближайшие несколько дней, − не сказав больше ничего, Франциск прошел внутрь обеденного зала. Ему нужно было время, и он его себе обеспечил. Завтрак прошел в напряженном молчании. Слышался только стук столовых приборов и вежливые обращения разносивших еду слуг. Вяло ковыряя вилкой в тарелке, Екатерина наблюдала за сыном. Уже двое суток он вел себя еще более необычно, чем раньше. Что-то изменилось в нем с тех пор, как он пришел к ней тем вечером после бала. Они уснули вместе, но раним утром королева не нашла его в своей постели. Она ждала от Франциска новой обиды из-за той слабой и неудачной попытки соблазнения, но он просто стал избегать ее еще упорнее. В то же время фрейлины сообщали Екатерине, что дело с браком близилось к завершению. Основные кандидаты на руку королевы-матери определились. Франциску оставалось только выбрать. − Франциск, у меня к тебе разговор, − вставшего из-за стола короля перехватил Баш, лишив его мать возможности обсудить животрепещущий вопрос. − Есть сложности с Кале, − донесся до нее голос бастарда от самой двери. Екатерина посчитала бессмысленным дальнейшее бдение с вилкой в руке и тоже засобиралась уходить. − Подождите, − Мария со звоном поставила бокал на стол. − Я хочу кое-что предложить вам, − королеве показалось, в словах невестки не хватало вежливости, но она все же опустилась обратно на свое место. Марии и так приходилось несладко, не стоило обижаться на ее излишнюю порывистость. − Я слушаю, − подчеркнуто нейтрально отозвалась Екатерина, притягивая к себе недопитый чай. − Я знаю, как тяжело вам приходится, − от такого начала беседы она невольно поморщилась, никогда не признавая жалости и сомнительного сочувствия. − Я могу помочь вам, − Мария вопросительно посмотрела на свекровь, будто ожидая, что та сразу же согласится, заливаясь счастливыми слезами. − Не нужно, − мягко возразила королева, гораздо больше интересуясь тем, верила ли Мария в их с Франциском связь. Только дурак или слепой не признал бы ее очевидной. И все же невестка предлагала помощь, вызвав в Екатерине нехорошие подозрения. Вряд ли Мария стала бы уговаривать мужа быть с ней нежнее, а остальное королеву не интересовало. − Слухи вокруг вас омерзительны, − Мария скривилась, на мгновение пропустив искренние эмоции наружу, и этого мгновения хватило, чтобы Екатерина поняла: ее постараются выставить из замка в кратчайшие сроки. − Я не знаю, как вы живете с ними, как можете есть, говорить, дышать, − скороговоркой выпалила Мария, захлебнувшись признанием на самой последней букве. − И вы, и я знаем выход, − королева изогнула бровь в ожидании продолжения, совсем его не желая. Зал давно опустел, и с каждой секундой ей становилось все неуютнее наедине с соперницей. − Вам следует выйти замуж. − Мария, я… − немедленно возразила Екатерина, собираясь наконец прояснить ситуацию целиком. − Я все устрою, − не обращая внимания на собеседницу, продолжила Мария, глядя куда-то в сторону, в чашку, только не на нее. − Не буду решать за вас. Скажите, кого хотели бы видеть своим супругом, и я уговорю короля одобрить ваш брак, − она замолчала и вдруг посмотрела на Екатерину. В этом взгляде не было ни сочувствия, ни тревоги, лишь ревность и злоба. Она знала. Конечно, знала. Теперь у королевы не осталось никаких сомнений. Марией, пусть та и отрицала, руководило вовсе не желание помочь − ей двигало стремление избавиться от женщины, ради которой нарушил клятву верности ее муж. − Я ценю твою поддержку, Мария, но я не выйду замуж. Тем более за кого-то из тех жадных до власти интриганов, что попросили моей руки, − Екатерина поднесла чашку к губам, плохо соображая, действительно это была чашка или все же бокал, чай там плескался или вино, и находилось ли там вообще что-то. − Вы не до конца понимаете меня, − Мария постучала пальцами по столу, выдавая волнение и раздражение. − Слухи вокруг вас, суматоха, нездоровая атмосфера бросают тень на всех нас. Ваше… поведение, − явно удержалась от оскорбления она, − позорит, порочит нас всех. Ослабляет королевскую власть. Как королева я должна что-то сделать. Франциск на правильном пути, его просто нужно подтолкнуть. Вы выйдете замуж. Если понадобится, я прикажу вам. Как королева Франции, − Мария прервала высокопарную речь, бросив на свекровь новый взгляд через стол. Екатерина прекрасно знала, что крылось за якобы заботой о государстве и красивыми словами. Невестка задумала воспользоваться властью и влиянием на мужа, чтобы избавиться от нее раз и навсегда. − Не забывай, Мария, я тоже королева Франции, и ты не можешь приказывать мне в данном… вопросе, − Екатерина громко звякнула чашкой о блюдце, смело блокируя наступление. − Лишь король может приказать мне, и, насколько мне известно, он пока не давал согласия на мой брак и даже не одобряет саму его идею. Если он изъявит подобное желание, я покорюсь его воле. Но никак иначе, − она выпрямилась на стуле, испытывая необъяснимую потребность дотронуться до клейма. Единственного знака, подтверждавшего теперь небезразличие к ней сына, его страсть и желание обладать. − Вы могли бы быть счастливы с мужем и вашими с ним детьми. Вы ведь еще способны рожать, ведь так? Почему не начать новую жизнь? Неужели вам нравится, как с вами обращаются? − Мария еще яростнее набросилась на нее, не понимая, что только усиливает отвращение свекрови к своему предложению. − Уверена, король решит проблему отношения ко мне, − позволила себе легкий укол Екатерина. − Я не хочу новой жизни. Я хочу получить то, что заслужила, а заслужила я достаточно, − честно объявила она, вспоминая, как мужественно терпела вечерние визиты Франциска, полные противоестественных утех. − Я останусь с моим сыном королем. Он молод и нуждается во мне, как бы вы оба ни отрицали это, − без задних мыслей и скользких намеков добавила она. − В каких именно ваших умениях он нуждается? − тихо прошептала Мария, когда она решительно поднялась из-за стола и быстрыми шагами направилась к двери. − Гнилая итальянка, − еще тише, на почти незнакомом ей родном языке пробормотала королева Франции и Шотландии, но Екатерина услышала, разобрала и, оказавшись за дверью, едва не сползла по ней на пол. Мария специально использовала родной язык, однако ее свекровь слишком интересовалась чужими наречиями, чтобы совсем не понимать английский. Она оскорбила Екатерину, вложив в слова вполне определенный смысл, и теперь та боролась с раздиравшим душу ощущением налипавшей к ней слоями абсолютной людской ненависти. Ненависти не за шантаж, убийства и подкуп − ненависти за то, что была шлюхой. И она никогда не сможет возразить хотя бы потому, что ее сын должен сохранить собственную репутацию, а вместе с ней и власть. − Ваше Величество, мы проводим вас в ваши покои, − стража напомнила ей его приказ, собираясь подхватить ослабевшую королеву под руки, но она вырвалась, гордо распрямила спину и пошла сама. Скоро это закончится. Скоро все решится. Франциск что-то затевал, и, возможно, ей удастся узнать о его планах уже к следующему утру: фрейлины работали неплохо, и нужно было срочно воспользоваться их навыками. Весь день королева провела запертой в своих покоях. Она никак не могла подобрать себе хоть какое-то занятие, постоянно отвлекаясь на размышления о сыне. Казалось, он охладел к ней до такого состояния, в каком не пребывали даже ее враги. Екатерина не могла понять, в чем провинилась, да и во Франциске виднелось больше растерянности, чем обиды. Если бы она не сомневалась теперь в своем чутье на его счет, решила бы, что он испугался. Испугался чего-то достаточно для заточения ее в четырех стенах со стражей за дверью. − Ваше Величество, − порог переступила одна из фрейлин, обладавшая самой ангельской внешностью из всех возможных. Только эта почти детская внешность не позволила Франциску разглядеть в ней угрозу, и он разрешил королеве вызвать девушку якобы для того, чтобы связаться с известным итальянским скульптором. − Наконец-то! − не сдержалась Екатерина, нетерпеливо взмахнув руками. − Вы узнали, что происходит? Какова причина моего беспрерывного нахождения здесь? − она сердито насупилась, заодно проверяя невозмутимость фрейлины. − Не совсем, − нежным мелодичным голосом ответила та. − Но кое-какие сведения мне собрать удалось. Король отправил посланника Анну де Монморанси, бывшему коннетаблю Франции, − Екатерина ошарашено присела на кровать, услышав такую новость. Судя по всему, Франциск вел какую-то политическую игру, и она сомневалась в его успехе. Слишком молод и неопытен он был. С другой стороны, он уже не раз проявлял несвойственную его возрасту хитрость. Возможно, и сейчас он задумал нечто такое, о чем она и помыслить не могла. − Скорее всего, он хочет предложить ему ту же должность, но это не единственная причина его послания. Вероятно, король заручается поддержкой для заключения вашего будущего брака. Он выбрал вам супруга, и, судя по всему, этот человек не из тех, кто сочувствует королевской власти, раз Его Величество опасается реакции знати. Король хочет заключить сделку с дьяволом, но мне пока не удалось узнать, кто этот дьявол. Эта тайна охраняется слишком хорошо, − фрейлина склонила белокурую голову, ожидая вопросов или приказаний, пока Екатерина пыталась подобрать слова, отказывавшиеся приходить на не выдержавший шока ум. − Он протестант? Я стану женой протестанта? − обращаясь больше к самой себе, спросила она, уже представляя реакцию родственников в Ватикане. Они точно отравят ее самым болезненным ядом за такое бесчестье. Племянница Папы замужем за протестантом. Франциск не мог поступить так с ней. − Я этого не говорила, − постаралась утешить Екатерину фрейлина. − Может быть, лишь кто-то из тех, кто был в опале, но сейчас нужен королю, − разумно предположила она, заставив королеву успокоиться хоть немного. − Главное, чтобы не кто-то из Гизов, − вряд ли Франциск выбрал находившегося в фаворе Гиза, раз искал мощной поддержки у знати, но данного семейства она боялась едва ли не больше протестантов, и еще неизвестно, кто из них оказался бы опаснее для нее и королевства. − Идите, − так и не придумав поручений, она отпустила фрейлину и принялась мерить шагами комнату. После стольких дней безуспешного противостояния с сыном она почти смирилась с тем, что ей все же придется выйти замуж. Она не имела никакой возможности просто избавиться ото всех потенциальных претендентов, Франциск не желал возвращаться к ней, и ей оставалось лишь выбивать себе наиболее подходящего мужа, но король и здесь обставил ее. Она должна была поговорить с ним. − Выпустите меня! − приказала Екатерина страже за дверью, но та, разумеется, предпочла подчиниться приказу Франциска. − Выпустите меня! Это дело государственной важности, − добавила она и снова не получила результата. − Хотя бы пошлите за королем, скажите, это не может ждать! − Король покинул замок на несколько часов, Ваше Величество, − наконец ответил ей громкий мужской голос. − Мы передадим ему вашу просьбу, как только он вернется. Екатерина беспомощно прислонилась лбом к холодной двери. Поэтому Франциск и запер ее: он собирался уехать, и опасался, как бы она не сбежала или предприняла другой отчаянный шаг. Он выбрал ей в мужья чудовище и запер, чтобы она не смогла ничего изменить. Екатерина чувствовала себя так, будто ей снова было четырнадцать. Она вновь стала самой желанной невестой, несмотря на очевидные недостатки, и ее делили, как кусок мяса, продавая, делая трофеем, охотничьей добычей. Словно вся несправедливость мира легла ей на плечи: много лет назад ее вина заключалась лишь в том, что она родилась единственной наследницей огромных богатств − за это Екатерину изнасиловали, едва не лишив будущего, теперь же ей подарил насилие собственный сын, неожиданно посчитав желанной, чтобы, вдоволь наигравшись, передать дальше по кругу. Почему она должна была страдать только по причине своего женского пола и сундуков золота, доставшихся от родителей? Щемящая тоска грозилась поглотить королеву полностью, и она закусила губу до крови, ощутив следом соленый привкус во рту. Если бы она могла, причинила бы себе еще какую-нибудь боль, казавшуюся последним верным средством от безумия и осознания собственного бессилия. И все же вновь разбивать лицо не хотелось, а другого безопасного способа испытать необходимое чувство Екатерина пока не видела. Не вены же резать, в самом деле. И тогда она потрогала клеймо через ткань платья. Сейчас она почти жалела, что он зажило. Отметина отзывалась на прикосновения иначе, чем здоровая кожа, но не болело. Королевой вдруг завладела мысль посмотреть на него хоть краешком глаза. Ей все равно нечем было заняться, и она принялась стягивать платье, потом потянула за шнурки корсета, с трудом ослабляя его стальные объятия, и наконец осталась лишь в нижней юбке. Непростительно нежно огладив отметину, Екатерина достала небольшое зеркало и выпрямилась перед зеркалом побольше. Следующие полчаса она посвятила попыткам разглядеть с помощью них позорное клеймо. Она никогда не видела его, но теперь разглядеть сумела. Ярко-розовая буква одновременно и уродовала, и необъяснимым образом украшала поясницу. Или Екатерина просто помешалась, если находила в ней нечто привлекательное. Муж, конечно, не разделит ее мнения и наверняка прикончит сразу, как только увидит, и дай бог, чтобы это случилось не в первую же брачную ночь. Вот это выйдет представление на потеху королю. С другой стороны, возможно, лучше было бы действительно умереть от руки разъяренного мужа быстро, заставив Франциска до конца жизни мучиться чувством вины. − Ваше Величество, вы будете ужинать? − спросил кто-то из слуг, просунув нос в едва приоткрывшуюся дверь, а Екатерина поняла, что совсем потеряла счет времени. − Я хочу жареных перепелок и артишоки. И трюфели, − она перечислила все возможные деликатесы, которые пришли ей в голову, собираясь высказать недовольство хотя бы так. − На посуде из чистого золота. Вы слышите меня? − наблюдая, как лезут на лоб глаза служанки, поинтересовалась Екатерина. − Если короля не устраивают мои запросы, пусть подумает о том, что скажет мой будущий муж. В замке нет еды, чтобы накормить королеву. Кому нужны такие монархи? − ехидно добавила она, туже завязывая пояс халата. − И пусть мне приготовят ванну с лепестками свежесрезанных роз. − Будет исполнено, − тихо отозвалась служанка и скрылась за дверью. − Я изведу вас всех! − крикнула Екатерина, вдруг подумав, что это проклятые слуги выдали ее тайну когда-то, благодаря им стало известно о связи короля с матерью. Перед тем, как похоронить себя в браке, она имела право побезумствовать. В этот вечер она ела до отвала, принимала самую изысканную ванну, какую только можно было придумать, давала все новые и новые бессмысленные поручения и время от времени интересовалась, не вернулся ли сын. Темнота окутала землю, а ничего так и не изменилось. Королева засыпала над книгой, то придумывая страшные кары врагам, то представляя, как нелепо будет смотреться в свадебном платье − в ее-то годы. Она устала, смертельно устала, но боялась ложиться, ведь завтрашний день наверняка пройдет еще хуже, чем сегодняшний. Наконец, смирившись и вымотавшись до предела, она отложила книгу и накрылась одеялом. Как ни странно, спалось Екатерине в эту ночь хорошо, и несколько часов спустя солнце настойчиво стучалось в окна, заставляя морщиться мирно спящую королеву. Во сне она мокла под дождем, который поливал замок уже несколько дней подряд, и это несоответствие с теплым лучом, скользящим по лицу, вывело ее в состояние полудремы. Она подумала было встать − дел накопилось немало, но желание поспать еще победило. Она так давно нормально не отдыхала, а сегодня ей спалось почти сладко, без кошмаров, духота не мучила, озноб тоже. Поэтому Екатерина просто поелозила головой по подушке, устраиваясь поудобнее и убегая от солнечного зайчика. Стало совсем хорошо, тепло и спокойно, и она вновь провалилась в сон. Сновидение оказалось странным − чья-то рука настойчиво скользила по ее телу. Ладонь незнакомца стиснула колено королевы, поднялась выше и помяла бедра, погладила мягкий, чувствительный живот и добралась до груди, легко сжав. Видение будило в Екатерине столь реальные ощущения, что вместо нее самой проснулось дремавшее глубоко внутри беспокойство. Она повернула голову, пытаясь отогнать наваждение, и прикосновения стали совсем невесомыми. Королева вновь расслабилась, и ладонь обвела ее щеку, а потом вдруг резко взялась за шею. На этот раз Екатерина испугалась. Испугалась так, что ошалело подпрыгнула на кровати. Хватка на горле усилилась, заставив еще ярче осознать: это был не сон, и, несмотря на охрану, кто угодно мог попасть в ее кровать, учитывая, как на нее теперь охотились. Этого нельзя было допустить. Если Франциск узнает, никогда не простит, а ей придется выйти замуж за насильника. Мысль придала королеве сил, вернула здравомыслие, согнала остатки сна, и она распахнула глаза, наконец увидев того, кто посмел прийти к ней в постель. − Франциск? − неверяще прошептала она, встретив непроницаемый взгляд сына. Зачем он пришел, если совсем недавно запер ее и отчетливо собирался выдать замуж? − Ты ожидала кого-то еще? − не скрывая ревности и недовольства, поинтересовался он и крепко взял за подбородок. − Нет. Я не ждала никого, поэтому и... − неоправданно виновато пустилась в объяснения она. − Не прикасайся ко мне, − на свой страх и риск выдохнула Екатерина, осознав, что на прижимающемся к ней под одеялом и все настойчивее поглаживающем ее лицо сыне не было одежды. − Ты мне отказываешь? − в его голосе не слышалось злобы или угрозы, но она знала, что опаснее всего он именно тогда, когда подчеркнуто невозмутим. − Разве ты не желала этого всего несколько дней назад? − Франциск скривился в подобии улыбки и беззастенчиво потрогал грудь королевы. − Не делай этого со мной снова, − она уже сомневалась, что поступала верно, но в прошлый раз он овладел ей и бросил, заставив ощущать себя даже более жалкой, чем девица из борделя. Если он снова возьмет, а потом уйдет, ей станет еще гаже. − Я согласна. Если только ты не унизишь меня после, просто уйдя. Я боюсь потом оказаться еще сильнее опороченной в глазах мужа, которым ты пугаешь меня день и ночь. Король развлекся с его невестой перед свадьбой. Напоследок. Что он сделает со мной, едва кончится церемония, и мы останемся одни? − на лице Франциска появилось странное выражение, незнакомое ей. Как будто он тоже опасался описанной картины. − Может быть, я воспользуюсь правом первой ночи? − вдруг предложил он, меняясь до неузнаваемости в одно мгновение, и Екатерину прошиб холодный пот, когда она до конца осознала его слова. − Думаю, как король я имею право на ночь с любой новобрачной. − Ты не можешь говорить это всерьез, − пролепетала она, высматривая в его глазах смех. Он наверняка изощренно шутил. Во Франциске всегда присутствовало умение ошарашить собеседника совершенно неожиданным выпадом. Чувство юмора в нем сочеталось и с искренней добротой, и со столь же искренней жестокостью, пусть та никогда не проявлялась без повода. Временами она боялась представить, каким искусным манипулятором он станет, когда наберется жизненного опыта. − Ты хотела бы провести первую ночь в браке с пугающим тебя до трясущихся поджилок мужчиной или со мной? − абсолютно бесстрастно спросил он, перестав ощупывать ее тело. − Ты пугаешь меня больше, − призналась Екатерина, ругая себя за столь нелепую попытку заставить сына вернуться к ней насовсем. Нужно было ублажить его и использовать это, как она и хотела тогда. Она бы получила передышку, в которой нуждалась. Теперь было поздно. − Ты убеждал меня, что любишь, желаешь, защитишь, но сейчас я брошенная королем любовница, которую он мечтает продать подороже стремящимся к власти негодяям, − заметив в глазах сына привычный гнев, она прервала в сотый раз озвучиваемый рассказ о своих горестях. Болтовня не приносила и йоты пользы. − Кого ты выбрал мне в мужья? − вспомнила королева вопрос, занимавший ее уже не один день. − Если бы я знала об идущем приложением к клейму супруге, не согласилась бы на такое наказание никогда. Клеймо не убило меня, но он исправит эту досадную оплошность. − Я не желаю обсуждать твое предательство снова! − вспыхнул Франциск, хватая мать за плечо, и она сжалась, съежилась в ожидании имени того, кто непременно принесет ей унижение и вполне реальный шанс на погибель. − Я пришел сказать, что прощаю вас, − Екатерина шокировано уставилась на него. После всех эмоций, овладевших им даже в последние минуты, она ожидала чего угодно, но только не прощения. − Прощаешь меня? − тихо-тихо прошептала она, вдруг испугавшись еще больше. Почему? Как? Для чего? Королева не понимала, а непонимание всегда тревожило ее сильнее всего. Она унижалась, молила, ползала перед сыном на коленях, пугала разбитым лицом и покушениями на свою честь, но он даже слушать не захотел, чтобы теперь прийти и объявить о помиловании. − Мне невыносима мысль, что кто-то другой касается тебя, − горячо выдохнул Франциск ей в губы, прижимаясь сверху, − кто-то другой целует тебя, − Екатерина послушно приоткрыла рот, принимая поцелуй. Облегчение оказалось мощным, всеобъемлющим, но даже оно не избавило от легкой обиды: неужели Нарцисс был прав, и замаячивший у нее на горизонте мужчина перебил упорное стремление короля к справедливости? На него не подействовали искренние уговоры, извинения и слезы матери, зато мысль о том, что кто-то другой может оказаться в ее постели, переубедить сумела. Жажда обладать, подчинять и использовать ради извращенного удовольствия − и больше ничего. Ни заботы, ни любви. − Если он причинит тебе боль, я себя не прощу. Даже твое предательство не изменило мои чувства... − изливая поток бессвязных признаний, Франциск посмотрел ей в глаза долгим и совершенно взрослым взглядом. − Я люблю тебя. Клянусь, я люблю тебя, мама. Больше всего на свете, − сердце Екатерины замерло на мгновение, сраженное его признанием. Он будто уловил все ее страхи, все сомнения, сказал ровно то, что она желала услышать, и самое страшное − она верила ему. Верила человеку, растоптавшему, посмеявшемуся над ней. Но он ее сын, если он не любит, то кто тогда? Екатерина даже в самые горькие моменты отчаяния не смогла убедить себя в его беспросветной подлости. Сотворить подобное с матерью, унизив при этом еще и жену, разъярив собственный двор… Разве кто-то способен сделать такое лишь ради забавы? Нет, больная, неправильная любовь объясняла все куда лучше. − Франциск, пожалуйста, − Екатерина взялась за плечи сына, не сразу перестроившись на нужный лад, не до конца осмыслив сделанное им заявление, и немедленно бросила попытки сопротивления. Она ведь на это и рассчитывала, этого и ждала. Не стоило злить короля снова, она нуждалась куда в большем, чем в простом прощении. Она должна была стать фавориткой. − Ты моя. Только моя, − его руки опустились на ее бедра, отбросив одеяло и задрав выше тонкую кружевную сорочку. − Никто не тронет тебя. Обещаю. Никто не причинит тебе вреда, − Екатерина застыла, пытаясь осознать, о чем он говорил, вглядываясь ему в лицо и поглаживая лопатки. Страсть внутри разгорелась странно быстро, колени сами разъехались, позволяя Франциску плотнее прижаться к ней, соображать стало труднее. Ни с кем до него женщина не заменяла в Екатерине королеву с такой скоростью. Это и пугало, и одновременно разжигало томительное волнение. − Сегодня в тронном зале я объявлю тебя своей фавориткой, − она расслабленно выдохнула, радуясь тому, как удачно получила все и сразу. Защита короля, у нее наконец-то была защита короля. Никакого замужества. Ей захотелось расплакаться от счастья − мучения закончились, закончились. − Спасибо, − пробормотала она, обхватывая сына за талию, притягивая и впиваясь в шею губами. Франциск в ответ опустил руку между ее ног и погладил − легко, почти не касаясь. Екатерина ахнула и подпрыгнула на перине. Прошло столько времени с последнего раза, когда они были вместе не из стремления что-либо доказать; с того раза, когда это доставляло им обоим искреннее удовольствие, несмотря на все угрызения совести с ее стороны. Внизу живота горело, пульсировало, заходилось в нетерпении. Екатерина уже не желала нежности, только дать выход своим эмоциям − скоропалительно исчезающей обиде, радостному облегчению, глупой надежде и слепой материнской любви − но Франциск лишь ласкал снова и снова, поглаживая, потягивая, нажимая… и ничего больше. Словно не торопился опять ощутить себя хозяином и господином, словно слишком упивался покорностью и готовностью матери, утверждал власть над ней не самым прямолинейным способом, а тыкал носом в ее же слабость и зависимость. Он смотрел на нее, улыбался, наслаждался метаниями по кровати, движениями округлых бедер навстречу его руке, не замечал, как покрывается царапинами плечо от острых материнских ногтей, впившихся в него для поддержки. − Я простил тебя, но это было в последний раз, − неожиданно сообщил он, когда она совсем остервенело заелозила по простыне, зажимая свободной ладонью рот. Все мысли вылетели из головы, и Екатерина непристойно выгибалась на кровати, согнув ноги еще сильнее и демонстрируя королю оголившуюся наполовину грудь. Подталкивая к главному, к последнему шагу в их примирении, новом единении и взаимопрощении, она развела колени шире и призывно улыбнулась. Зайдя так далеко, Екатерина до смерти боялась, что он передумает, что кто-то помешает, что случится нечто непредвиденное, и все придется начинать сначала: просьбы, признания, угрозы − и так по бесконечному кругу. Нет, больше она не выдержит. Пусть овладеет, измучает, заберет последнее, но только защитит. Защитит и от других, и от самой себя. Франциск наклонился, покончив с ласками и словно раздумывая, поцеловал нежно, а потом вдруг наконец-то ворвался внутрь − сразу до конца, глубоко, когда она меньше всего этого ожидала, и задвигался резко и почти грубо. Екатерина вскрикнула от неожиданности, но сама ответила ему, обхватив бока ногами, вцепившись в светлые кудри и вновь откровенно кусая в шею. − Если ты предашь меня снова, получишь сполна, − остановившись так же неожиданно, как и начал, он отстранился и посмотрел на нее хорошо знакомым твердым, не терпящим неповиновения взглядом. Даже в угаре сметающей все на своем пути запретной страсти Екатерина ни на секунду не засомневалась, что король исполнит обещание. Его глаза говорили лучше слов. Он уже изничтожил ее, едва не превратил в грязь, пустое место, и еще одно предательство наверняка отнимет у него последнее милосердие к матери. − Если ты мне изменишь, я убью тебя, − вдруг ошарашил ее Франциск абсолютно спокойно выданной угрозой и тут же вжал в перину, яростно толкаясь в облегченно и одновременно жадно застонавшую Екатерину. Угрозы сына резко отошли на второй план. Нелепые страхи. Она и не думала ему изменять − ни один мужчина при всем желании не сможет дать ей больше, чем король. Больно потираясь спиной о скатавшиеся жгутами простыни, двигаясь бедрами ему навстречу и ощущая, как неприятно придавила его рука ее разметавшиеся по подушке волосы, Екатерина хаотично размышляла о том, что сегодня они сделают это правильно. Правильно для них. Страсть будет полностью обоюдной… и удовольствие тоже. Не как тогда, когда она опоила сына и завлекла в постель, заставив ощутить унизительную мужскую слабость, не как в тот самый последний раз, когда он грубо и безо всяких прелюдий взял ее, еще не поправившуюся после содранного клейма, причинив им обоим больше страданий, чем наслаждения. Уже просчитывая, как надолго сохранить новую роль, она не стала просто лежать под ним, как поступала раньше, а сама забралась на сына сверху, подчинилась приказу избавиться от мешавшей ему сорочки и прекратила сдерживать рвущиеся наружу стоны, стоило Франциску схватить ее за руку, отчаянно зажимавшую рот. Со своими обязанностями свежеиспеченная фаворитка короля собиралась справляться безукоризненно. От этого теперь зависели ее власть, ее положение, ее жизнь. Любовь матери и ласки любовницы должны были стать составляющими успеха Екатерины. Уловить желания юного, но достаточно опытного в постели сына не составляло особого труда, и она двигалась с ним в такт, приподнималась с удобной им обоим скоростью, стискивала его бедра пятками, мотала головой, закусывала губы, чувствуя, как совсем близко подбирается волна наслаждения, для которой не потребовалось много времени. Франциск слишком жаждал вновь овладеть матерью, а она ощущала слишком большое облегчение, добившись долгожданной защиты. − Франциск, − не сдержавшись, всхлипнула она, больше не контролируя свое тело, задыхаясь в сладкой агонии и падая на него без сил. − Помоги мне, − нетерпеливо прошептал ей в ухо король, крепко берясь за ее зад и направляя. Собравшись, Екатерина потянулась − вверх и снова вниз. Еще раз и еще, пока он не замер в ней окончательно. Все закончилось, и Франциск аккуратно уложил ее рядом. Она устало растянулась на животе, подтянув к лицу руку и наблюдая за мокрыми пальцами. Ее можно было поздравить с официальным вступлением в должность королевской шлюхи, как когда-то написал ей аноним. Она стала ей окончательно и бесповоротно. По своей воле. Но ведь это лучше, чем коротать дни в подчинении у какого-нибудь излишне амбициозного дворянина. Она рождена для трона. Она никогда его не упустит. Даже если для этого понадобится периодически ублажать короля. Плюсы перевешивали минусы. − Мне нужно сказать тебе кое-что, − не решив до конца, какие мысли озвучить первыми, начала Екатерина и прервалась на полуслове, ощутив, как горячий язык сына обводит чувствительное клеймо у нее на пояснице. По телу мгновенно прошла дрожь, оставаясь мурашками на влажной коже. Уродливое клеймо являлось теперь едва ли не самым восприимчивым к прикосновениям местом на ее теле. Когда Франциск дотронулся до него, она ощутила странную смесь уже прошедшей боли, легкой щекотки и приятного зуда. Это невозможно было выразить словами: отметина дарила ощущения, не сравнимые ни с чем. Ни с ласками, ни с мучительными страданиями. Собственные редкие и почти всегда случайные прикосновения были лишь слабыми отголосками по сравнению с бурей эмоций от влажного и слегка шершавого языка, надавливающего на аккуратные, розовые следы раскаленного железа на нежной и тонкой коже. − Я хочу еще, мама, − капризно протянул Франциск. Будто ему было пять лет, а она пообещала ему второе мороженое с праздничного стола, столь редкое во Франции и столь любимое во Флоренции. Немыслимо. Екатерина уже отвыкла от его юношеской неутомимости. И этот дурацкий тон… Неужели он находил его смешным? − Прости, мама, мне нужно это, − уже серьезно добавил Франциск и вновь коснулся языком клейма. Зуд и щекотка опять прошили тело яркой молниеносной вспышкой. Было так приятно, так извращенно, неправильно приятно, словно рот сына проходился прямо по нервам, надавливая на них заточенным ножом, словно на открытую рану сыпали соль, но она не разъедала ее, а лишь заставляла сжимать колени от острого и невыносимого чувства. Екатерина скомкала в руках простыни. То, как Франциск ласкал совершенно не предназначенную для того часть тела, изувеченную им же, будоражило кровь не хуже ладони между ног. Это изощренное удовольствие в ощущении языка и губ, скользящих по все еще невероятно отзывчивой коже, было совсем новым, неизведанным, полным похоти и грязи. Она вздохнула, приподнимаясь и подаваясь поясницей навстречу сыну. Он старался так усердно, что слюна с клейма каплями скатилась по бокам королевы. Она вздрогнула, окончательно вставая на колени и подставляя Франциску спину, а он немедленно сжал материнский бок и вдруг прикусил тонкую кожу клейма зубами. Екатерина вскрикнула от боли − та оказалась намного, намного приятнее прокушенной губы, нередко надежно возвращавшей рассудок. Хищные укусы сменялись нежными поцелуями, наслаждение, мешалось с кожным раздражением, клеймо чесалось и ныло сильнее, но ей нравилось, безумно, преступно нравилось. Когда король толкнул Екатерину обратно на перину, сгибая одну ее ногу в колене, наваливаясь сверху и проникая внутрь во второй раз, она только застонала, добавив голосу громкости, стоило ему просунуть руку между их телами и начать тереть горевшую огнем отметину. Франциск двигался глубоко и размеренно, зная, что больше подходит именно ей, но Екатерину все отчетливее занимало то, как он сжимал, скреб и царапал изуродованную железом кожу. Боль, зуд, нервное подергивание и блаженство. Новые ощущения, совершенно непохожие на прикосновения к нежной груди или низу живота, заставили ее забиться в наслаждении снова. Сын поразил королеву изощренной фантазией и после: с непривычки ей было трудно отвечать на все его порывы, и когда он уложил ее на подушки в третий раз так, что она уперлась коленом ему в грудь, согнувшись практически пополам, Екатерина поклялась себе, что на сегодня это будет завершающим шагом к примирению. Она не могла, просто не могла. Ее тело не было готово к настолько частой и большой нагрузке, но Франциск обладал молодостью, выносливостью, нетерпением и находил новые и новые способы заставить ее испытать желание и принять его и в следующий раз. И в еще один. Они провели в кровати почти весь день, и в конце концов у Екатерины заломило решительно все кости и безбожно засвербело между ног. Возможно, кто-то даже успел заглянуть в ее покои за столь длительное время, но ни она, ни тем более охваченный долго подавляемой страстью король просто не заметили этого. Екатерина осторожно легла на смятые простыни вымотанной и уставшей до потери сознания. Хотелось пить и спать, но в голову лезли мысли, а рядом устраивался сын. Он приобнял ее за талию, и королева внутренне содрогнулась, на секунду допустив, что в нем снова проснулось желание. Она и без того потеряла счет времени, с трудом двигалась и не могла свести ноги. Болело абсолютно все − шея, руки, колени, спина. Даже для них с Франциском столь долгие и изнурительные утехи оказались впервые. И если он лишь обессилено и довольно улегся отдыхать, она чувствовала себя едва живой. Неужели подобное теперь всегда будет входить в ее обязанности фаворитки? Или это только сегодня Франциск с такой жадностью накинулся на любимую игрушку? − Ты хочешь, чтобы мы сделали это сегодня? − улыбаясь, спросил он, и Екатерина уставилась на него, вычисляя, о чем шла речь. Мозг отказывался работать в полную силу. − Мы можем подождать до завтра. Ты отдохнешь… − Нет, сегодня! − выпалила королева, наконец сообразив и испугавшись, как бы он не пошел на попятную. Только не после всего, что ей пришлось пережить. − Сделаем это сегодня, пожалуйста. Все уже наверняка знают, что мы… − она приподнялась и немедленно упала обратно − нормально свести ноги пока не удавалось. Теперь Екатерина чувствовала стыд и дискомфорт за свое падение, за позор, на который успела согласиться и который еще ждал ее. Сейчас она ощущала себя вовсе не заботливой матерью − только эгоистичной и стремящейся к власти шлюхой. Все обидные прозвища и выдумки воплотились в реальность, пусть и не по ее вине. − Как скажешь, − рассмеялся Франциск, наблюдая за тяжким мыслительным процессом, явственно отражающимся на лице матери. − Полагаю, в тронном зале все готово еще с утра, − добавил он, поглаживая ее бок и улыбаясь шире. − У меня есть для тебя первый подарок. − Я не хочу подарков. Я желала твоего покровительства вовсе не для этого, − упрямо перебила Екатерина, не желая немедленно становиться типичной королевской фавориткой с мешками даров от благодетеля. − Не хочешь знать имя своего мучителя? Анонима, который так долго преследовал тебя? − Франциск оскорбленно прищурился, а она впилась пальцами в простыни, обомлев от удивления и неожиданности и отстраненно отмечая, что ткань под руками едва ли не изодрана в клочья − еще один след преступной и неуемной страсти короля и его матери. − Франциск, − извиняющимся тоном начала она, но он прервал ее, на удивление не выказывая явного недовольства. − Может, ты и права. Не буду торопиться. Я предоставлю тебе все доказательства. Иначе ты воспримешь это… слишком бурно, − он потянулся, глядя на мать, так и замершую на кровати, как была − с широко разведенными коленями. − Я расскажу тебе о ходе расследования.