***
Я провёл рукой по гладкой щеке, необычно бледной для подобного обилия солнечного света, и взглянул на своё отражение в забрызганном зеркале. За прошедшие месяцы что-то успело измениться в моём лице. Может быть, я просто постарел, но казалось, что в глазах появилось больше нервозности и глубины. Я много переживал, заменял дурные мысли работой, но ничего не мог поделать с Дурмом, забравшимся в голову, которую уже успели тронуть старческие седины. «Мой отец нашёл свой первый седой волос на голове в 17 лет, не понимаю, почему тебя это так беспокоит в тридцать с хвостом», — любил повторять Эрик, дабы немного успокоить мои терзания, связанные с возрастом. А подобных терзаний было предостаточно. Мы встречались с Эриком уже больше полугода, и я ждал, с трепетом и страхом в душе ждал, когда же придёт черёд замены меня, как старой использованной батарейки на новую, более качественную и мощную. В дверь ванной трижды постучали каблуком. — Миро, выходи уже, мы опаздываем! Голос Беатрисс отскочил от плитки в ванной в мои уши, и голова немного затрещала. Я повернул ручку и вышел, попав под прямой обстрел глаз моей спутницы. Она испепеляла меня взглядом и продолжала причитать: — Думала, что мы из-за меня опоздаем. Так нет же! Миро у нас просто Флеш! — Я не особо вслушивался в её слова, пока надевал туфли. Она, видимо, заметила это и перестала разыгрывать драму. Правильно, зачем стараться, когда нет зрителей? — Ладно уж, пошли, я отвезу нас. Её подарок я получил с утра, когда она приехала заменить Эрика. Это был огромнейший папоротник в необъятных размеров горшке, который она раздобыла в какой-то затерянной оранжерее. Он в точности повторял изгибы и утончённые листья растения, под которым я проводил пурпурные вечера в «Тайне», вглядываясь в мягкий свет софитов и в то, что они освещали. Вручая мне этот живой подарок, она решила опередить все мои возможные вопросы и с ехидной улыбкой произнесла: — Не удивляйся. Я знаю о вас двоих слишком много.***
Убранство бара, в который привезла меня Беатрисс, ничем не отличалось от обстановки в других барах этого серенького города. Приглушенная музыка с ярко выраженным британским акцентом, длинная барная стойка, расписанная каким-то бродячим художником, танцпол для окончательно напившихся и невероятное множество гостей. Половину из них я не мог узнать, других знал смутно, и лишь единицы приходились мне хорошими знакомыми и друзьями. Иной раз кто-нибудь из гостей ловил на себе мой пристальный взгляд и поднимал бокал с пузырящейся жидкостью в знак почтения. Я неловко кивал и продолжал поиски организатора вечера. В конце концов, я выхватил взглядом кусочек его бирюзового пиджака в толпе. Дурм энергично с кем-то беседовал, периодически отпуская шутки и активно жестикулируя, переходил от человека к человеку, или же наоборот, зацикливал на себе внимание целой группы гостей — всё у него получалось превосходно. А я невольно завидовал его собеседникам, ведь они слышали его, могли говорить с ним. Я не мог. На своём празднике, будучи свободным и влюблённым человеком, я не мог даже коснуться предмета своих самых красочных мечтаний. — С Днём Рождения, старик Миро! Хотя нет, прошу, прощения, Мирослав, — выкрикнул подбежавший ко мне Кевин и пихнул меня кулаком в плечо. На его лице зажглась радостная ухмылка. — Прости, что не захватил с собой подарка. Строгий организатор сего мероприятия, именуемый не иначе как Эрик мать его Дурм, отнял у меня коробку и унёс в «комнату для даров». Такие дела. Сказал, что на вручение подарков выделено место в программе вечера. — Кевин многозначительно покрутил указательным пальцем у виска и добавил: — Ну не ёбнутый ли, а? Я неуверенно улыбнулся и пожал плечами. Эрик ничего и никогда не делал просто так. Возможно, он готовил что-то действительно грандиозное. Через некоторое время к нам присоединилась Бруна, прибывавшая слегка навеселе, и потащила меня на медленный танец. Некоторые гости последовали нашему примеру и также закружились в такт мелодичной песни группы Arctic Monckeys. Она блаженно улыбалась и частенько наступала мне на ноги, однако я практически не замечал её неловких движений. Моё внимание привлекли Эрик и Беатрисс, разговаривающие о чём-то у барной стойки. Девушка была крайне возмущена и частенько мотала головой, отрицая любые порывы Дурма. В конечном итоге он не выдержал, и, грубо разжав её напряжённую руку, вложил в неё какой-то предмет, который секундно сверкнул в свете тусклых ламп помещения. Затем Беа ещё раз укоризненно взглянула на Эрика, развернулась, и заговорила на отвлечённую тему с бухгалтером с моей работы. Я не мог выкинуть этого эпизода из своей головы на протяжении всего последующего часа. Однако и к Эрику я был не в силах подойти — он постоянно был чрезвычайно занят разговорами с гостями, диджеем, барменом и т.д. и т.п. Поэтому я не нашёл ничего лучше, чем просто скопировать его тактику и общаться со всеми подряд, периодически запивая слова вином или чем-то покрепче. Я всё больше корил себя за то, что не убил идею подобного «празднества» в зародыше, что не признался Эрику в том, что считал бы за счастье день рождения, проведённый исключительно в его компании, дома, с новыми снимками из его выездной фотосессии или с поеданием попкорна под один из этих старых фильмов, которые он так любил. И вот музыка затихла повсюду. Массовый гул стих вслед за ним. Прямо на танцполе стояла как всегда уверенная и до безобразия восхитительная Беатрисс, в руках которой чернел микрофон. Внимание было захвачено, можно было начинать речь. — Добрый вечер, господа! — поприветствовала она всех, словно готовилась сочетать присутствующих священными узами брака. — Думаю, всю эту болтовню, танцы и распитие спиртных напитков придётся временно приостановить, так как мы переходим к важнейшей части нашего вечера — вручению подарков и чествованию нашего именинника — самого любимого и замечательного человека в моей жизни. Миро, я не хочу даже думать, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не встретила тебя. Любовь моя, с Днём Рождения! — Она говорила это довольно искренне, но слишком перебарщивала со слащавостью слов. Порой мне казалось, что она смотрит на моё лицо, но вместо него видит телесуфлёр, на котором прописан ранее придуманный текст. Однако это не было её виной. Поэтому я широко улыбнулся и подмигнул ей. Дорогая Беа нуждалась в сообщнике. — И теперь, — продолжила она, — я бы хотела перейти к вручению долгожданных подарков. Прошу у всех прощения заранее, однако право первой осчастливить Миро в этот знаменательный вечер я предоставляю себе. Надеюсь, никто не выступит против? Все одобрительно заулюлюкали. Я сразу же заподозрил неладное, ведь свой подарок Беа мне уже подарила. Я посмотрел на Эрика. Он глядел на Беатрис с нисходившей с уст улыбкой Фавна. — Отлично! Тогда прошу Миро и всех гостей проследовать на улицу.***
Я не поверил своим глазам. Чёрный Порше предстал перед моим взглядом, весь обвитый тонкими стеблями лент и выросшими бутонами бантов различных оттенков белого цвета. Собравшиеся гости удивлённо перешёптывались, некоторые хлопали подобной щедрости. Беатрисс подошла ко мне, крепко обняла и торжественно вручила ключи от этой тёмной ласточки. «Теперь тебе точно придётся сдать на права». Все потребовали, чтобы я немедленно залез в салон. Я не противился, но почему-то сразу вспомнил старый Фольксваген Эрика. И тот день, когда мы вызволяли Кевина из госпиталя, и ту великолепную ночь. Я плюхнулся на кожаное кресло и взглянул на толпу, взиравшую на меня из-за лобового стекла. Внутри пахло роскошью и новой кожей. Я никогда не был фанатом автомобилей, но подобный подарок не мог оставить равнодушным. Я открыл бардачок и обнаружил там записку. Старательно выведенные буквы на снежной бумаге. Тот, кому принадлежал этот лист, потратил немало времени на составление подобного своеобразного «письма». Я быстро пробежал глазами по тексту, а затем ещё раз и ещё, но гораздо медленнее: Знаешь ли ты, зашедший сюда, что одни и те же вещи видятся людям по-разному? Для кого-то воздушный змей — это просто змей, для кого-то — символ мечты, которая так близка, но всё время норовит вылететь из-под гнёта безжалостной гравитации. Для кого-то цветы в углу, фотографии океана, отделения интенсивной терапии, бухгалтерские отчёты, фильмы с субтитрами — простые названия, имеющие лишь содержание с точки зрения простой логики. Но они пусты для них. Ничего не значат. Как единороги или вечный двигатель. С другой стороны, для кого-то понятие "единорог" обладает большим объёмом, чем вполне реальные вещи. Я, честно, не представляю, как видишь этот мир ты. Зато знаю про твои страхи и желания. Знаю, что для тебя что-то имеет значение. Только не могу понять, что же важнее для тебя — автомобиль или две фигуры, перебравшиеся на заднее сиденье? Одно могу сказать наверняка — мне важно то, что думаешь ты. И только. Поэтому этот твой страх быть раскрытым, отвергнутым близкими людьми, я понимаю. Да вот только каждый секрет — это ещё один камень внутри твоей души. В каждом из нас таких небольших булыжников немало, они тащат на дно, не дают вздохнуть глубоко, во все лёгкие. Стоит ли ждать, когда они рассыпятся вслед за нашими недолговечными телами? Беатрисс неплоха в роли твоей неземной любви, однако всё же она моя, эта прекрасная роль. Всё это глупости — люди вокруг, их мнение, осуждение, споры. Важно лишь то, что для них папоротник — это просто странное растение, такое же, как и множество других. А для нас он — целый мир. Люблю тебя. С Днём Рождения! Себастьян Мой голос замер где-то в глубине. Клочок бумаги предстал настоящей драгоценностью предо мной. Люди за стеклом всё ещё внимательно изучали машину, трогали её, дискутировали. Я промедлил ещё с минуту, но затем резко открыл дверь и выскочил из дорогого подарка. Беатрисс всё ещё натянуто улыбалась, выслушивая в свой адрес комплименты в отношении её превосходного вкуса. Кевин делился с окружающими своими познаниями в области немецкой автомобильной промышленности, сочиняя всякую несуразицу прямо на ходу. А что же Эрик? Он больше не мог ничего поделать, ибо я мгновенно очутился прямо перед ним и впился в нежно-розовые губы, как заядлый кровопийца. Всё вокруг замерло. И в этой гробовой тишине отчётливо слышался грохот камней, сошедших лавиной на отшлифованный асфальт.***
Чуть позже, когда волна эйфории слегка поутихла, я начал задаваться разумными вопросами, вроде таких, как «Откуда у Эрика деньги на подобную роскошь?» и «Как теперь объяснить всё Кевину, который растворился в толпе прямо в разгар моей сцены признания?». И самое страшное — я знал ответы наверняка.