Доктор Хаос

      Глеб несколько дней ходил на работу с ощущением подвоха. Никак не мог понять, в каких они теперь отношениях с Котовым. С одной стороны, уже изрядно потыкали друг друга в бок, а с другой, Богдан Сергеевич так много рассказал о себе и своей жизни. Глеб метался между недоверием, расположением и признательностью. Признательность эта была связана с тем, что Котов ни с кем не обсуждал произошедшее, не поднимал никаких щекотливых тем в ординаторской и вел себя так, будто ничего не случилось.       Разговор начался сам собой, никто его не искал, не ждал и не провоцировал. После очередной операции Котов, разбитый явной неудачей (за которую его благодарила на разные лады семья пациента), отправился пить кофе. Глеб ощущал похожие эмоции, тоже не был доволен работой, тоже устал, и как-то увязался следом за Богданом Сергеевичем, и оба они совершенно не заметили в таком поступке странности. Купили кофе в стаканчиках, вышли из забегаловки, провожаемые недовольным взглядом Зиночки, и Котов закурил.        — Паршивое чувство, — признался Богдан Сергеевич. На морозе пальцы рук у него побелели, а там, где кожа соприкасалась с горячим стаканчиком, виднелись красные пятна. Глеб поймал себя на этом «подглядывании» и резко отвернулся, подключаясь к разговору.        — Да, не особо, жалко её, — кивнул он.        — Её жалко, мужа её тоже жалко. Не люблю, когда так проходит. Привезли, конечно, поздновато, но всё равно. Можно ещё было успеть, — Котов пил быстро и курил еще быстрее. Глебу даже показалось, что злосчастные пальцы дрожали.        — Если бы техника была получше, — он аккуратно закинул удочку. Странно было успокаивать своего непосредственного шефа.        — Да при чём тут техника, — Котов допил свой эспрессо, выбросил стаканчик в урну и туда же отправил недокуренную сигарету. Потянулся за второй.        — У нас лектор был хороший, Демьянов Анатолий Степанович, вот он рассказывал, что в Америке…        — Да при чём тут техника? — Котов остановился и автоматически выдохнул дымом прямо на Глеба. Зло выбросил окурок под ногу и затушил. Снова полез в карман. — Много ты понимаешь в технике. Руку ей пришлось отрезать не из-за техники. Из-за меня. Понятно?       Глеб стоял напротив известного врача и разглядывал, как напряглись губы Котова, как смешно сдвинулись брови, и как нелепо он выглядел сейчас с таким выражением лица, учитывая всю сложность ситуации. Глебу было смешно от ужаса и страшно от осознания того, что говорил ему Богдан Сергеевич. Он не собирался брать на себя вину или рыдать над неудавшимися операциями. В конце концов, они ведь что-то пытались сделать. Не вышло — да, но они делали все, что могли.        — Ладно, пошли, мне еще обход делать, и так сбежал, — не дождавшись реакции от собеседника, Котов пошел назад, в направлении больницы.       Обратно они брели молча: Котов больше не курил, Глеб не доставал его расспросами и не лез со своими идеями про новую технику. Каждый остался при своем, и Лабушкин особенно остро ощутил, какие они с Котовым разные.       Обход Котов всегда проводил в одиночестве, но тут позвал с собой Глеба. Они накинули халаты, поправили бейджи (руководство за спрятанный бейджик могло вздрючить на пятиминутке сильней, чем за неправильную дозировку обезболивающих), натянули дежурные улыбки и пошли.       Глеб не стал спрашивать, зачем Котов взял его с собой, решил не задавать подобных вопросов. Возможно, у Богдана Сергеевича даже не было конкретной причины и действовал он интуитивно. Глеб просто решил присмотреться повнимательнее. Откровенные разговоры и честность явно не были коньком Котова, скорей уж его ахиллесовой пятой.       С пациентами Котов всегда был внимателен, ласков и даже по-врачебному нежен. Позволял себе всякие фривольности, расспрашивал их о жизни, о том, что они делают в свободное время, советовал книжки, иногда даже сам приносил их. С родственниками и тем более друзьями он превращался в Цербера. Мог нагрубить, мог заставить выйти из отделения или вовсе вызывал охрану. Глеб вспомнил рассказ дяди о том, как на заре карьеры Богдан Сергеевич прославился неадекватным отношением с родственниками больных, и подивился, как мало тот изменился. И ведь никто слова не скажет.       Впрочем, по поводу «слова не скажет» Глеб сильно заблуждался и быстро понял это. Котова вызывали к главврачу по несколько раз в неделю. Обязательно кто-то из ушлых друзей пытался принести что-нибудь «вкусненькое» или тащился в палату коллеги — обсуждать деловые вопросы. Котов превращался в коршуна, выпроваживая всех подряд, не разбираясь с чинами, почтенным возрастом, объемом груди и бедер. Казалось, для него существуют только пациенты и то, что может помешать им выздороветь. И вот этот зловредный фактор Котов искоренял всеми силами.       Обход закончился успешно — Богдан Сергеевич никому не нахамил, никого не выгнал и даже обсудил последний труд Пелевина с начитанным журналистом, который готовился к выписке. К концу смены настроение его улучшилось, он явно повеселел, улыбался и дружелюбно обращался к медсестрам.       Глеб купил в автомате в фойе пару стаканчиков кофе и принес в ординаторскую.        — Вот, Богдан Сергеевич, выбирайте. С ванильным сиропом и мускатным орехом.       Он поставил стаканчики на стол Котова и скрестил на груди руки.        — Это что? — известный врач потыкал своей драгоценной ручкой в ближайший стаканчик.        — Это кофе. Из автомата внизу. Очень вкусный. — Пояснил Глеб.        — И на кой он мне? У меня вот с собой… — и Котов потянулся к шкафчику, где стоял его огромный запас кофеина, и обнаружил там пустоту. — Это еще что такое? — брови Богдана Сергеевича снова сурово сдвинулись, но Глеба это препятствие не остановило.        — Пейте-пейте. Я ведь говорю, что он очень вкусный, вот пейте.       Верочка, которая у окна поливала заросли комнатных цветов, прервалась и стала наблюдать за сценой.        — Глеб, куда ты подевал мой кофе? — хирург продолжал хмуриться, и его лицо постепенно приобрело гротескное выражение.        — Я же вам принес кофе, вот, какой хотите, выбирайте.       Котов зло сверкнул глазами, схватил один из стаканчиков и отпил из него немного с таким выражением, будто стащил из лаборатории чей-то анализ.        — Ну, как? Я вот больше с мускатным орехом люблю.       Глеб чувствовал, как ходит по лезвию ножа, пятками ощущал острое лезвие. Котов принюхался, выпил еще немного и кивнул.        — Ничего, пить можно.       Для Лабушкина это сухое «пить можно» стало первой победой. Он решил подкармливать Котову нововведения по чуть-чуть. Не лез под руку, приноравливался к сложному характеру, искал лазейки и собирал пазл. Каждый раз ему было интересно, и провалы, и удачи радовали почти одинаково. Странный получился подход к знакомству, но с взрывоопасным ответственным Котовым по-другому сладить не выходило.        — Слушай, а чего ты вокруг меня крутишься, а? — спросил однажды вечером Богдан Сергеевич, заполняя журнал. Глеб избрал стратегию избегания, он не собирался больше разговаривать с Котовым по душам, чтоб не словить случайную оплеуху. Несмотря на то, что умудренный опытом врач то и дело начинал откровенные разговоры, они никогда не складывались. Во всяком случае, они не складывались с Глебом. На Верочку вот проникновенные речи действовали безотказно.        — Ну как же, надеюсь подсидеть лет через десять, — фыркнул Глеб. У него тоже было занятие — он взялся бегать с распылителем вокруг кактусов, обрадовав такой инициативой всех сестер на этаже.        — Через десять? Какой-то хреновый у тебя план, — в своей манере отозвался Котов. — Нет, я серьезно спрашиваю, ты от меня последние недели две не отлипаешь. Вера пустила слух, что ты со мной спишь.       Вот именно из-за таких вывертов Глеб и пытался избегать разговоров. Неуклюжесть Богдана Сергеевича по части отношений могла бы составить фору неуклюжести достославного слона в «той самой» лавке.        — Вера постоянно пускает какие-нибудь слухи, такой уж у нее характер. А у меня девушка есть. — Соврал Глеб. Разговор нужно было сворачивать во что бы то ни стало. Он рисковал стать занозой, вроде той, с фальшивым рентгеновским снимком.        — Нет у тебя никакой девушки, — отозвался Котов, не отвлекаясь от журнала. Сказал сухо и буднично, как тёти в строгих костюмах, которые рассказывают, в какой части области пройдут ливневые дожди, а где мороз загонит горожан в плохо отапливаемые квартирки.        — Есть у меня девушка, — уперся Глеб. — Марина, мы уже два года встречаемся.        — Да нет у тебя девушки, — возразил Котов. Поставил подпись, закрыл журнал и уставился на Глеба своими цепкими глазками.        — Да с чего вы взяли?! — Глеб тоже отложил свой нехитрый инструмент. Их разделяла просторная пустота ординаторской.        — Домой не спешишь, на свидания не отпрашиваешься, носишь совершенно идиотские галстуки, живешь с соседом в общаге, по выходным ходишь обедать к родителям. Я поверю, что у тебя есть девушка, только если она сейчас служит в армии, а ты ждешь ее, как порядочный жених, — Котов улыбнулся широко-широко, закинул ногу на ногу и стал ждать реакции.        — Знаете что? — Глеб нашел взглядом пальто и шапку, а потом посмотрел на Богдана Сергеевича. — Знаете, кто вы?       Он пересек всю комнату, схватил свои вещи и быстро вышел из ординаторской. Смена заканчивалась через двадцать минут, но он не опасался последствий — один раз, как говорится, не пидорас. Никаких криков за спиной не раздавалось, никто не остановил его возле лифта, и всем было до фонаря, когда он в пальто нараспашку выбегал из больницы.       Только на улице до Глеба дошло, что Богдан Сергеевич в своей оригинальной манере рассказал, как много он узнал о Глебе за эти месяцы. Выучил привычки, расписание. Наблюдал и запоминал. Глебу стало приятно и тошно одновременно. Приятно от чужого внимания и тошно от того, что после такого разговора он все испортил, вылетел из ординаторской, даже из больницы, и теперь, конечно же, никто не будет рассказывать ему, чем он занимается по выходным. Старался-старался, а потом взял и испортил все одним импульсивным поступком.       Отчаянно захотелось закурить. Глеб никогда не курил, но за время общения с Котовым успел приобрести дурную привычку — вдыхать запах дыма, когда что-то не ладилось. И успокаиваться от этого.