Доктор Хаос

      Глеб смирился. Перестал искать в отделении способы что-то улучшить, перестал лезть к Богдану Сергеевичу со своими советами и вопросами, перестал задерживаться после смены, перестал ждать. Начал жить, как жилось.       Три дня в неделю он ходил в злосчастный салон красоты. Раньше клиенты и сотрудники салона казались ему напыщенными идиотами, но, оказавшись на безрыбье, он научился смотреть на них под особым углом. Заметил, как приходят полные блондинки с грустными глазами — просить доктора назначить таблетки «от лишнего веса». Заметил, что по утрам часто приходили молодые люди — дамы спят, в салоне тихо. Молодые люди неизменно просили «побыстрее». Глеб даже познакомился с коллегами, хоть и не считал их таковыми в полном смысле слова.       В больнице интересно было перекинуться парой слов с медсестрами. Даже пресловутая Верочка оказалась интересным человеком с богатой историей. Рассказывала, как ухитряется растить двух детей и вести кружок мягкой игрушки в начальной школе. Принесла Глебу смешного слоника из оранжевого плюша. Слоника Глеб поставил у себя в шкафчике в раздевалке и каждый раз перед операцией щелкал его по носу «на удачу».       Жизнь текла своим чередом, но Глебу это странным образом нравилось. Было что-то приятное в этом спокойствии. Какое-то доисторическое постоянство. Он начал понимать, о чем так долго рассказывал ему Котов в первые недели после знакомства. Люди — интересные существа, даже если на первый взгляд кажутся странными. И больница, конечно, держится на них, а вовсе не на технике из Штатов.       Неторопливые будни закончились внезапно, как всегда бывает с мирным укладом жизни. Однажды дверь ординаторской распахнулась, на пороге возник тот самый Андрей, бросил на пол какой-то предмет и заорал:        — Где этот ублюдок?       Верочка уронила бутылку с водой, Глеб выпустил из рук распылитель. Котова в ординаторской не было.        — Где эта сволочь? — не унимался тем временем Андрей, хотя осмотреть ординаторскую не составило бы труда даже пятилетнему крохе. Парень явно собирался закатить сцену.        — В оперблоке, — выпалила Верочка, явно на автомате. Тут же прижала ко рту ладошку и смешно ахнула. Не ожидала, видно, от себя такой подлости.       Андрей тут же рванул куда-то по коридору, и Глебу стало ясно, что импульсивный молодой человек намеревается штурмовать операционную. Он бросился следом, на ходу накидывая халат, чтоб не выглядеть вторым безумцем, норовящим нарушить покой больницы.       Они добежали до узкого коридора, Андрей замешкался, и Глеб схватил его за руку.        — Что вы позволяете себе, в конце концов? — крикнул он, отметив мысленно, что вышло очень даже неплохо. Уверенно и внушительно.       Андрей замер, посмотрел на Глеба и тут же переменился в лице. Раньше он выглядел растрепанным и возмущенным, а теперь глаза прищурились, губы напряглись — злость, даже какая-то маниакальная жестокость.        — И ты тут? Вот и отлично!       Глеб не успел понять, что последует за радостной репликой, поэтому удар свалил его с ног. Парень валялся на холодном больничном полу, прижимая ладонь к пылающему глазу, и пытался понять, что происходит. Ни разу в своей жизни он не получал такого сильного удара по лицу. Да что уж там, он и в школьных драках-то не участвовал. Всегда считал такое поведение уделом отсталых безнадежных двоечников.        — Будешь знать! — зло выкрикнул Андрей. Глеб испугался, что тот продолжит бить или что теперь он побежит в оперблок еще быстрее, но тут подоспела охрана. Двое бравых ребят скрутили Андрея и поволокли прочь, пока он орал что-то про «ублюдка и сволочь».       На шум подоспела Верочка, помогла Глебу подняться и проводила назад в ординаторскую. Вместе они стали ждать Котова, решив, что расскажут ему обо всем, как только тот вернется. Глеб посмотрел на часы — смена закончилась пять минут назад. Ему нужно было бежать на вторую работу. Пришлось звонить и отпрашиваться — с заплывшим глазом в дорогом салоне он никому не нужен. Теперь еще из зарплаты вычтут.        — Богдан Серге…       Верочка замолчала на полуслове. Котов вошел в ординаторскую с таким выражением на лице, что Глеб подумал — рассказали. Кто-нибудь перехватил в коридоре, в красках описал произошедшее. Но все оказалось куда серьезней.        — Степанов… — прошептал Котов.       Прошел на свое место и сел на стул. Не стал заполнять журнал, не полез за кофе. Просто сел и всё.       Верочка второй раз за этот день закрыла рот ладошкой, и тогда Глеб понял.       Степанов.       Ну, погоняешь мяч в другом мире. Там, наверняка, судьи не куплены…       Глебу показалось, что теперь рассказать Котову про Андрея, которого уволокли охранники, будет настоящим предательством, но Верочка рассудила иначе. Приготовила Богдану Сергеевичу кофе, насыпала туда сахар, присела напротив и сухо пересказала все, что произошло у них в ординаторской после того, как туда заявился взмыленный паренек.       Котов посмотрел на нее недоверчиво. Отпил кофе и спросил:        — Андрей тут был?       Вера кивнула.        — Подрался?       Вера перевела взгляд на Глеба. Тот стоял у окна, так и не сдвинувшись с места после того, как понял насчет Степанова. Никто на его памяти не умирал на столе Котова. Глебу даже не хотелось спрашивать об этом у дяди «для статистики». Он искренне верил, что Котов может достать с того света кого угодно.        — Ни хуя себе…       Мат привел Глеба в чувство. Он дернулся, будто от пощечины, и попытался встать боком, чтоб не так видно было заплывший глаз.        — И где он теперь?        — Надя сказала, вывели к главному входу, и он ушел.        — Ушел — и черт с ним. Ты лед ему давала?        — Давала.        — И где лед?        — Растаял.       Они замолчали и просидели в тишине несколько очень долгих минут. Глеб все не знал, можно ли пошевелиться. Не будет ли это… Или будет… Весь смысл его профессии вдруг предстал в совершенно ином свете. Вот, значит, как бывает. Приходишь на работу, пьешь кофе, а потом у тебя на столе умирает человек. Как хорошо, что Глеба не было в оперблоке. Как хорошо, что не за что себя винить.       Он вдруг встрепенулся от размышлений, подошел к Котову и кивнул на дверь.        — Может, покурить?       Втроем они отправились в старую добрую забегаловку. Купили кофе, дошли до скамейки, сели и начали пить крепкий напиток. Котов молчал, Верочка что-то напевала себе под нос, а Глеб все не мог перестать думать о том, что так обрадовался своему отсутствию в операционной.        — Богдан Сергеевич, а что с ним случилось? — спросил он, когда молчание стало невыносимым.        — Неудачно упал — перелом ноги. Пока разбирались, пока вправляли, пока штопал… Короче, не там смотрели. Он головой ударился. Мозги всмятку. Даже в сознание не пришел. Зина сразу дала как обычно, а он… Короче, все напортачили.       Котов выглядел растерянным, сбитым с толку и таким уязвимым, что Глебу самому захотелось плакать.        — Третий раз у нас был. Ничему человека жизнь не научила.       Вялая шутка не смогла разрядить обстановку. Вера докурила и пошла обратно. Глеб остался с Котовым.        — Богдан Сер…        — Даня, — перебил его Котов. — Зови Даней.        — Может, домой пойдете?        — Не хочу, — Богдан Сергеевич докурил и тоже поднялся с лавочки. — Там нет никого, а завтра я с утра, напиваться нельзя.       Глеб кивнул. Мысль была разумной, только вот лучше бы Котов решил напиться, игнорируя предписания больницы. Куда он в таком состоянии денется? И тогда родилась странная идея.        — Хотите, я у вас переночую? Посмотрим фильм, съедим пиццу.       Котов посмотрел странно: недоверчиво и подозрительно. Глеб почувствовал, будто его сканируют на приборе МРТ.        — Тебе глаз лечить надо.        — Ну, вы посмотрите, а я послушаю, — не отступал Лабушкин. Решился, значит, решился, что теперь отступать-то?       Они зашли в ординаторскую, забрали вещи и отправились домой к Богдану Сергеевичу. Глеб оглядывался, опасаясь, что из кустов на них выскочит Андрей. Или призрак Степанова. Но никто не выскочил. Почти у метро Котов сообщил причину:        — Надолго его не хватает. Раз сразу не застал меня — теперь можно месяц не ждать. Ему впечатлений аккурат хватит. Учитывая твой фингал.       Квартира у Богдана Сергеевича была небольшой и очень пустынной. Как будто племена диких кочевников забрели из одиннадцатого века прямиком в квартиру к известному хирургу, навели тут свои порядки и удалились восвояси, пообещав собирать дань ежегодно. В коридоре валялись ботинки Котова, а на гвоздике в стене висел зимний пуховик — так и не убрал, видно, в шкаф.       В единственной комнате стоял старенький телевизор, диван эпохи советского ренессанса и огромный фикус в уродливом горшке. На кухне были стул, плита, мойка и холодильник.        — Богдан Сер…        — Даня, — упрямо поправил Котов.        — Даня, что-то у вас…        — У тебя, — не унимался известный хирург.        — Даня, у тебя беда. Тебя ограбили.        — А тебя избили, — буркнул Котов. Но шутку явно оценил — улыбнулся.       Пиццу привезли через час, за это время Богдан Сергеевич (Глеб еще несколько раз ошибся с обращением, за что был жестоко высмеян) переключил каналы столько раз, что Глеб действительно занялся лечением глаза — смотреть на экран было совершенно бесполезно.       На еду, впрочем, Даня набросился, будто сам был диким кочевником. Слопал больше половины и завистливо косился на последний кусочек в руках у Глеба.        — Я тоже не ел, — сердито отозвался Лабушкин.       В пустой квартире перед экраном телевизора на стареньком диване им было не так страшно. Котов начал смеяться над глупыми шутками участников телешоу, Глеб пристроился поудобнее и потихоньку засыпал.        — Он тебе что-нибудь сказал?       Вопрос разбудил Глеба и застал врасплох.        — Кто? Андрей? Нет, ничего толкового, только что-то про ублюдка или типа того.        — Месяц назад он хотел вернуться, — сказал Котов, огорошив таким откровением Глеба. — Извинился за все, наобещал с три короба, принес сумку с вещами. Ну, а я ему нагрубил. То ведь все он мне… И тут я ему сказал все, что думал. И выставил.       Глеб не смог удержать вопрос:        — Я-то тут при чем?        — Он не унимался, — вздохнул Котов. — И я сказал, что у меня уже есть парень. Он спросил — кто? Я ответил, что не его дело. Он спросил — не тот ли это парень, что караулил его на работе? А я… промолчал. Ты не пойми неправильно, я просто хотел, чтоб он убрался. И промолчал. Ну, а он завелся, начал орать, что все понял, и убрался восвояси. Я решил, что тема закрыта.       Глеб кивнул. Ему не было неприятно. На самом деле, он ощущал что-то вроде гордости. Надо же, он, пусть косвенно, помог решить конфликт. Не самым лучшим образом решить, даже не совсем уж чтоб прям решить, но все же помог. Стало немного легче. Он почувствовал, как большой груз упал с плеч — раз Котов смог использовать его дурацкий поступок себе во благо, стало быть, можно уже вычеркнуть его из длинного перечня проблем между ними.        — На самом деле, — Котов продолжил, убедившись, что Глеб ничего не скажет. — На самом деле, я бы этого хотел. Вот поэтому он и поверил. Идиот.       Земля стала вдруг очень шаткой и зыбкой. Глеб снова потерял равновесие. Как тогда, после нелепого признания Богдана Сергеевича. Как можно отреагировать на такое? Что это — комплимент? Издевка? Подкат? Как вообще реагируют на такие вещи?        — Эй-эй, ладно-ладно, потише, — рассмеялся Котов, хотя Глеб не издал ни звука. — Считай это дурацкой шуткой.       Но Глеб только сильней убедился, что это не было шуткой. И не спал всю ночь — думал о том, что совсем рядом храпит гей, который вчера потерял на операционном столе знакомого пациента, а несколько секунд, минут, часов назад признался в недвусмысленном интересе. Глеб закрыл глаза только под утро, совершенно измотанный, но им уже нужно было просыпаться. Идти заваривать кофе на старенькой плите. Ехать в жестоком утреннем вагончике метро. Садиться за столы в ординаторской. Разговаривать с коллегами.       Глеб понял, что чувствует кожей, когда Котов смотрит на него. Иногда терпел и не оборачивался, а иногда позволял себе встать боком, улыбаясь уголками губ. Ему казалось, что он спит. И было страшно от того, что ночью, когда он заснет по-настоящему, все закончится.       Ночью ничего не закончилось. Просто ненадолго он отключился, а когда снова пришел в себя понял, что ему предстоит один непростой разговор с родителями.       «Мама, я гей?» — репетировал он про себя.        — Эй, ты пьяный, что ли? — возмутился сосед.       Глеб сделал вид, что еще не проснулся.