Сколько волка ни корми

      — Завтра тренируемся с утра, пока жара не опустилась, — инструктирует кэп после очередной ещё-немного-и-можно-хоронить-половину-команды муштры. — Поэтому сегодня не чудить. Кто наклюкается — лично урою. Кавамура, Ода, вы меня поняли? Матсу… Куда он уже свалил?!       — Чему ты удивляешься? — у вице-кэпа голос всегда тихий и шуршащий, будто немного простуженный. Если не доводить. — Он всегда таким был.       — Когда-нибудь я попру этого дебила из команды, я тебе говорю, — кэп шумно вздыхает и грузно опускается на страдальчески скрипнувший от его немалого веса складной стул. — Слышь, Таро, если его до следующего года не исключат из универа — сам с ним будешь разбираться.       — Разберусь, — покладисто улыбается вице-кэп, и Ясутомо вдруг очень хочется собраться в пелотон вместе со всем клубом и рвануть куда подальше. Судя по изменившемуся запаху — чёрт, да тут все опасность просекли, — пелотон может сформироваться прямо здесь и сейчас, и безо всяких шоссейников. Вице-капитан Шизуки, в полном соответствии со своей фамилией, человек исключительно тихий и кроткий, но доводить его куда опаснее, чем скорого на расправу кэпа.       В Шизуки-сане ровно два метра костей, худо-бедно обтянутых ниточками мышц и нездорово-бледной кожей, и во время гонок он напоминает взгромоздившегося на велосипед Слэндермена, для чего-то нацепившего очень лохматый светло-русый парик. И совершенно зверский оскал.       Ашикиба тоже топорщился руками и ногами во все стороны, даже сильнее, чем крашеный горняк из Сохоку, но от него не веяло такой странной жутковатой целеустремлённостью. Шизуки-сан, как и Ясутомо в Хаконе, грегари, и личных амбиций у него — как у самого Ясутомо человеколюбия, но когда он ведёт кэпа к финишу… или когда его кто-то всерьёз допекает — внезапно оказывается, что он умеет и добиваться, и добивать, и вообще, любое слово, имеющее отношение к «битью», входит в список того, что Шизуки-сан умеет очень хорошо. Человек-противоречие, на самом деле. Очень опасный человек-противоречие.       Не считая той единственной потасовки с Матсумурой, Ясутомо команде проблем не доставлял, и тогда ему кэп даже выговор не устраивал, так, пальцем погрозил, а вот Шизуки-сан потом немного по ушам поездил, мол, нельзя так, Аракита-кун, Матсумура-кун у нас совсем дурак, но всё-таки семпай, семпаев уважать надо… Даже если совсем дебилы — ты лучше промолчи: и себе плюс в карму, и проблем меньше, а то когда с дураком споришь — окружающие могут не увидеть разницы.       Как потом сказал кто-то из второгодок — это он очень легко отделался, обычно Шизуки-сан за любые нарушения дисциплины устраивает такие вырванные годы, что проще сразу разогнаться и познать восторг полёта с ближайшего обрыва.       Так-то Шизуки-сана в клубе любят — он эдакая заботливая мамаша всей команды, в противовес кэпу. Многие первогодки, да и все остальные тоже, если честно, частенько ходят к нему за советами, и вообще, человек он надёжный, но в следующем году точно будет кэпом — и Ясутомо не очень хочет представлять, какого рода мягкую диктатуру он устроит. Хотя…       — О чём задумался? — отвлекает его от размышлений чуть насмешливый голос Кинджо, и Ясутомо недовольно мотает головой — ничего такого, мол. Задумался — и задумался, с кем не бывает, и вообще, у нас ещё дел полно…       — Выдержишь? — с сомнением спрашивает Кинджо, когда они выходят из клуба, и Ясутомо злится, потому что ладно ещё, когда Шизуки-сан со всей командой нянчится, тут дохляков хватает, но он-то не свалится от какой-то дополнительной нагрузки, что его опекать?!       — Я не поддёргиваю, не надо щериться, — примирительно поднимает ладони Кинджо. — Сегодняшняя тренировка правда была выматывающей.       — Всё путём, — ворчливо отзывается Ясутомо. — Как обычно?       — Как обычно. Точно потянешь?       На Кинджо тяжело всерьёз злиться, хотя иногда очень хочется. Если что Ясутомо и усвоил, так это то, что Кинджо действительно ничего плохого ему не желает, и уже хотя бы поэтому становящиеся всё более редкими вспышки раздражения он гасит на корню.       — Слушай, я до полной отключки вкалывать привык, не кипеши, — неохотно поясняет Ясутомо. Его «Бьянки» покрыт слоем пыли после тренировки — аж самому неприятно. К своему велосипеду Ясутомо относится очень трепетно — ещё Тодо когда-то шутил, что если б он так девушек лелеял — его гарему позавидовали бы любые арабские шейхи.       — Давай обойдёмся без отключки, — просит Кинджо. Ясутомо раздражают его неизменные очки. Когда глаз не видно — сразу что-то не то. — Куда тебя тащить прикажешь, если правда вырубишься?       — По ситуации, — Ясутомо громко фыркает и поправляет перчатки. — Ещё посмотрим, кто первым сольётся.       — Это вызов?       — Смекаешь, — Ясутомо довольно скалится. Шипы с щелчком входят в разъёмы педалей. — Долго ты ещё?..       Наверное, не нужно было бравировать, потому что составленное Кинджо меню действительно спартанское, его и утром-то, после отдыха не так просто осилить, что говорить после трёхчасовой муштры…       Но смысла жаловаться всё равно никакого нет. Как и желания, впрочем.

***

      Не сказать, что Ясутомо так уж не нравятся университетские вечеринки — в последнее время общаться стало проще, да и знакомых прибавилось, — но в этот раз что-то совсем уж людно… Ну да, конец триместра, впереди месяц каникул и никуда не надо спешить, так что пришли даже те, кто обычно ищет всякие отговорки в духе «учить много».       Знакомых действительно прибавилось — Ясутомо, никогда не отличавшийся хорошей памятью на лица и имена, на парах то и дело попадает впросак, пытаясь вспомнить, кого как зовут, когда к нему обращаются.       «Чему ты удивляешься, — смеётся Кинджо, когда Ясутомо делится с ним вполне конкретной проблемой: «откуда взялись все эти люди». — К тебе не так просто подойти, когда ты смотришь волком. А когда уже знакомы и убедились, что не укусишь — почему бы и не общаться?».       Для Ясутомо это странно. Он к такому не привык. Не то чтобы раньше в плане общения был полный ноль — вон, девушки внимание обращали, и навязчиво. Кинджо шутил, что на невольно созданный Ясутомо образ «плохого парня» совершенно естественно клюют соответствующие девушки. Честное слово, Ясутомо предпочёл бы что-нибудь менее стервозное — ему и собственного склочного характера с головой хватает.       Образ образом, а общению это не так уж и мешает, и нарисовавшиеся рядом близнецы Кусакабе долго чешут по ушам, подтягивая всё новых и новых людей — эти двое всегда собирают вокруг себя толпу, у них это как-то очень естественно получается. Неплохие ребята, хоть и семпаи. Не, глупый какой-то аргумент… Но у Ясутомо неприязнь к семпаям въелась в кости — спасибо Хаконе, — и исключение он делает только для кэпа, Шизуки-сана и близнецов.       В кармане вибрирует смартфон, уведомляя о новом сообщении. От матери. Ну надо же, с кислым удивлением вскидывает брови Ясутомо, и даже отходит в сторону — как же, редкое явление, такое достойно его внимания. Родительнице вдруг стало очень интересно, как там у сына дела, не собирается ли на каникулы домой наведаться… Как-то не до того, честное слово. Да не очень-то и хочется. Там из всего семейства только Акичан будет рада его видеть и не станет действовать на нервы. Но ответить, конечно, надо совершенно нейтрально, вежливо отказаться от визита, передать привет отцу и мелким… и прочая чисто формальная лабуда, до которой нет дела ни матери, ни самому Ясутомо.       — Аракита-кун, — окликает кто-то совсем рядом, и Ясутомо, отправив матери лаконичный ответ, возвращает телефон в карман.       Высокий носатый парень с каким-то совсем детским лицом улыбается немного смущённо, ерошит вьющиеся рыжеватые волосы. Знакомое что-то, кажется, тоже в велоклубе… Ага, точно, тихоня такой, вечно на станке вкалывает. Как же его…       — Это… Асакуса? — со скрипом припоминает Ясутомо.       — Ага, — просияв, кивает рыжий, оглядывается по сторонами и понижает голос до восторженного шёпота: — Слушай, а ты ведь правда в стартовый состав идёшь? Ну, я слышал…       — Гонка покажет, — Ясутомо косится в сторону Кинджо и мысленно костерит его за длинный язык. Хотя… да никакой это не секрет, чего там. С кэпом участники всё в открытую обсуждали. Просто трепаться раньше времени Ясутомо не любит. — Желающих много.       — Я просто в прошлом году тебя видел, ну, на межшкольных… ты сто процентов должен пройти!       У Асакусы горят глаза. Он на восторженного щенка похож, отрешённо думает Ясутомо. Ретривера. Золотистого. Разве что хвостом не виляет.       — Да видно будет. Кэп говорил, человек двадцать участвует… — Ясутомо раздражённо трёт висок. В Хаконе они тоже отбирали участников в гонке, было человек десять претендентов. Напряжение можно было ножом резать. Самый простой способ возненавидеть ближнего своего — сделать его конкурентом. И вообще, не сказать, что в прошлом году на чемпионате он так уж эффектно выступил. «Сделал всё, что мог», чёрт возьми… Маловато мог.       — Как ты, ну, такое вообще выработал? — всё с тем же щенячьим восторгом спрашивает Асакуса. — Ну, и рывок и вот это… — рукой он схематически изображает то ли резкий манёвр, то ли бьющегося в конвульсиях ужа. Нет, всё-таки манёвр… Наверное.       Честно говоря, Асакуса стоит слишком уж близко, почти нарушая личное пространство. Но угрозой от него не пахнет, поэтому Ясутомо подавляет желание отшатнуться. Ну есть такие люди, ничего не поделаешь. Не орать же на ретривера.       — Практика, — Ясутомо скептически кривит губы, а затем вспоминает, что Кинджо ему говорил о чрезмерно активной мимике и заставляет себя вернуть лицо в первозданный вид. — В старой команде муштровали.       — А какой, ну, километраж наматывал? — серьёзно, хвоста не хватает. В остальном — вылитый. Ещё немного — на задних лапках затанцует.       — Километры не считал. Часы считал, — от такого пристального внимания Ясутомо становится немного не по себе. — Часа по четыре на станке.       — А какие, ну, интервалы?       — Подряд.       Кажется, у Асакусы что-то в мировоззрении ломается. Вопросы из него сыплются, как из драного мешка, слушает до дымящихся ушей и смотрит с таким щенячьим восторгом, что Ясутомо всерьёз становится неловко. А Асакуса расспрашивает о тренировочной программе, о соревнованиях — «Хаконе во всех участвовала?! Да вы звери!», — о пятом, о десятом… Да даже новички столько вопросов не задают, господи! А этот ведь явно не первый год на шоссейнике: в первый же день кэп устроил для всех свежевступивших форменную гонку на выживание на сто километров, и те, кто не осилил всю дистанцию, получили от ворот поворот. Раз Асакуса в команде — значит, уже не безнадёжный.       — Мелкий, человек от тебя скоро волком взвоет, — фыркает подошедший кудрявый парень в настолько кислотной футболке, что у Ясутомо немедленно начинают болеть глаза. А кудрявого он уже видел — третьегодка с физфака, вроде как.       Выть не хочется, но голова уже идёт кругом.       — Асакуса Шого, старший брат этого, — добавляет кудрявый, протянув руку. «Этот» демонстративно отводит взгляд.       — Аракита Ясутомо.       — Так вот чего мелкий к тебе прилип, — Асакуса-старший широко улыбается — рот у него, что называется, до ушей, хотя кто бы говорил. — Он прям фанат, я тебе отвечаю.       — Ты меня сейчас чуть ли не сталкером выставляешь, — сконфуженно бубнит Асакуса-младший, и Ясутомо становится смешно.       — Не, до такого не доходило… Ла-а-а-адушки, Аракита-кун, я мелкого утащу, а то он тебе мозги проест, угу? Всё, бывай, — Асакуса-старший от души хлопает Ясутомо по плечу — видно, излишняя контактность у них вроде семейной черты — и действительно утаскивает своего младшего куда-то в сторону таких же пёстро-кислотных старшаков.       Ясутомо медленно выдыхает. Так, кажется, на сегодня он свою квоту общения уже использовал. Даже не «кажется», а «абсолютно точно».       Где-то тут мелькала знакомая рубашка…       — У меня левел-ап, — заявляет Ясутомо, отыскав Кинджо. Тот как раз только распрощался с разношёрстной стайкой первогодок с химфака.       — Асакуса?       — Ты видел мои мучения и не пришёл на помощь? Изверг, — Ясутомо только фыркает — корчить возмущённую рожу элементарно лень.       — Тебе настолько некомфортно общаться с посторонними? — Кинджо вскидывает брови. — Всё так безнадёжно?       — Ну… Не, в общем-то, даже неплохо, — Ясутомо с удивлением отмечает, что не бравирует. — Просто как снег на голову, серьёзно. Мы не общались вообще, а тут — глянь, сам подошёл, вцепился, прям глаза горят. Странно, вот.       — Я же тебе уже объяснял, да? — Кинджо смотрит насмешливо и, поправляя очки, ловит правой линзой отсвет ламп. Получается очень киношно. Прям белый халат ещё — и готовый злодей-учёный. — Ну ладно, чего там. Выдохся?       — Да не то сло… 
       — А-а-аррррракита-а-а!!       Это как вообще орать надо, чтобы сквозь гул такой толпы пробиться?!       — Не было печали, — морщится Кинджо, и смотрит куда-то поверх голов. Ясутомо тоже оглядывается, хотя говорящего — вернее, орущего — узнал по голосу. Ну точно, Матсумура. Его издалека видно, он тут один с такой шевелюрой… Осветлённые до желтизны волосы вьются мелким бесом и напоминают вытащенную из пачки лапшу быстрого приготовления. Лапшу, которая, покачиваясь, прокладывает себе дорогу сквозь толпу.       — Мне даже интересно, какое шоу он устроит на этот раз, — Ясутомо краем глаза проверяет пиликнувший почтовым извещением телефон. — Спорим, что ничего разумного-доброго-вечного?       — Да чего тут спорить… — Кинджо вздыхает и, приподняв очки, устало трёт переносицу. — Только без глупостей, хорошо?       — Обижаешь.