Акула будет рада, если весь мир окажется под водой. Китайская поговорка
Планета ято, примерно за 20 лет до вторжения аманто на Землю Над покрытыми грязью и копотью городскими руинами поднимался удушливый чёрный дым пожара — Северный квартал подвергся очередному налёту. Эта часть города была сильно разрушена, так как являлась невидимой границей между территориями крупных группировок. Как назло, плотные свинцовые тучи, сквозь которые едва проглядывало негреющее грязно-рыжее солнце, за сутки не пролили на выжженную землю ни капли дождя. С одной из самых высоких точек обзора — крыши полуразрушенного здания — было видно горстку ожесточённо дерущихся бойцов. Две банды, одна из которых обладала явным численным превосходством — двадцать против девяти — сражались за территорию. Их яростные возгласы тонули в канонаде выстрелов и грохоте рушащихся бетонных конструкций, поднимающих облака густой пыли. Отличить бойцов друг от друга можно было только по характерному цвету боевых зонтов: северная банда всегда пользовалась тёмно-синими, а западная — зелёными. Ончи — безродный наёмник Ятозоку, всегда предпочитавший работать в одиночку и получивший прозвище Железный дракон Юга — безразлично взирал на происходящее с высоты крыши. На его грубом бледном лице, не знавшем солнца, выделялись только глаза: живые, яростные, упрямые. Он был закутан в просторный плащ болотного цвета, чёрные волосы заплетены в тугую косу, перевязанную кожаным шнурком. В левой руке — Ончи был левшой — он держал крупный тёмно-фиолетовый зонт, переделанный в гладкоствольное оружие, стреляющее пулями восьмого калибра. Для него этот город вместе с раскисшей от вечных дождей и сырости планетой давно умер. Всю царящую на поверхности суету Ончи воспринимал как копошение червей в разлагающемся трупе. Но даже испытывая возрастающую неприязнь к сородичам, он всё же колебался, не решаясь покинуть планету навсегда. Никто не назвал бы его беглецом или трусом, но Ончи отчётливо понимал, что одинокому наёмнику из Ятозоку далеко не везде будут рады. И даже если какая-то крупная группировка примет его в свои ряды, скорее всего, он наживёт врагов больше, чем если будет просто слоняться по космосу, берясь за случайную работу. Такова природа ято — куда бы они ни пришли, всюду их появление провоцирует жестокие стычки и кровопролития. Зависть и страх перед огромной силой часто приводили к недоверию и заговорам против членов Ятозоку. Ончи презрительно скривился, наблюдая за тем, как прямо сквозь плотную завесу дыма на поле боя врываются свежие бойцы — подкрепление для и без того выигрывающей схватку банды. Такое не назовешь боем — это показательная казнь. Трупы проигравших даже не станут сжигать, как это положено делать с мертвецами, или оттаскивать на пустырь — некоторое время они будут лежать на всеобщем обозрении, пока одичавшие голодные псы не примчатся с окраин города на запах мертвечины. Впервые Ончи испытал разочарование ещё мальцом — когда узнал истинную историю Ятозоку. Она почти забылась и обросла байками навроде тех, что рассказывают редкие старики, доживающие свой век в качестве продавцов и даже ремонтников. Но словам отца можно было верить. На этой планете ято вовсе не являлись аборигенами. Их предки прилетели сюда на захваченном космическом корабле, угрозами и пытками заставив экипаж выдать координаты. Настоящая родина — лишь далёкая пустынная планета, где по неизвестным причинам начало умирать всё живое. Из-за свирепствующих вирусов и слабо развитой медицины — ято привыкли полагаться на собственную выносливость и естественный отбор — население стремительно сокращалось. Особый фермент в коже ято, благодаря которому, в том числе, происходила столь быстрая регенерация, при взаимодействии с ультрафиолетовыми лучами давал пагубный эффект — находиться на солнце было равносильно смерти. Эта постепенная мутация грозила ято полным исчезновением. Поэтому выжившие и решили подыскать новую родину — и сумрачная планета дождей стала идеальным домом. Родившиеся в новом мире дети даже не подозревали, что их родители когда-то открыто ходили под солнцем и видели чистое синее небо, а боевые зонты, которые каждый ято получал в возрасте шести лет, сконструировали ещё на родной планете для защиты от солнца. Но ято не смогли разделить новый дом с его коренными жителями — жажда крови, амбиции и неуживчивый нрав сделали своё дело. За несколько месяцев регулярных зачисток они целиком вырезали местное население, не пожалев ни детей, ни стариков. Присвоив себе их города и жилища, за пару десятков лет ято превратили это место в настоящие трущобы. В восстановлении городов — даже если бы нашлись средства и способы — не имелось никакого смысла. — Ты, как всегда, извилины напрягаешь, — насмешливый, но беззлобный голос раздался откуда-то сбоку. Ончи давно заметил быстро приближающуюся к его укрытию фигуру, но не подал вида. Он хорошо знал своего гостя. — Банда Хосэна громит Северный квартал, — Ончи угрюмо кивнул в сторону разгорающегося пожара. — Там осталась горстка несогласных с тем, что титул Короля Ночи достался ему. — Да, бойцы Реншу скорее отгрызут себе руки, чем примкнут к кому-то другому, даже если это означает смерть. — У тебя всё такой же безумный взгляд, — неожиданно хохотнул Ончи, уже развернувшись к старому приятелю. Впервые его лицо немного смягчилось. — Выглядишь, как лохматая псина, Умибозу! Такой разговор был в духе их обычных приветствий. — Гораздо лучше, чем быть облезлым котом, полагаю, — хмыкнул Умибозу, открывая лицо, до глаз обмотанное куском плотной ткани, — последние пару дней он долго находился на открытой местности. У Ончи при себе оказалось немного хорошей рисовой водки и две грубые глиняные пиалы. Оба не любили закусывать, предпочитая, в лучших традициях, медленно потягивать напиток, наслаждаясь приятным резким вкусом. — Контрабанда? — предположил Умибозу, усаживаясь на бетонный обломок крыши. — Рис собран проворными пальчиками космических рабынь, — усмехнулся Ончи, щедро разливая напиток, — и омыт их слезами, похоже. — Я бы обошелся без слёз. Некоторое время они молчали, смакуя алкоголь. Умибозу был слегка припорошен пылью, помят и всклокочен, а края плаща промокли от крови и затвердели. Зонт он не отставил в сторону, а держал подле себя, положив на рукоять свободную руку. — Я слышал, ты недавно бросил вызов Хосэну, — первым нарушил тишину Ончи. Помолчав ещё немного, будто собираясь с мыслями, он неохотно добавил: — Я бы свернул тебе шею, Умибозу, если бы не знал столько лет. Что за выходка? — Рано или поздно Король Ночи сделал бы это сам. — Я не о том! Вы бились с ним, как звери, почти три дня. И всё, что ты, олух лохматый, ему сказал, это «мне нужен перерыв»?! — Я сказал правду, — по лицу Умибозу ничего нельзя было прочесть. Ончи скорее чувствовал, чем видел его улыбку. Умибозу, свирепый боец, настоящий зверь, не знающий ни усталости, ни сомнений, обладал поразительным свойством, которое он не мог себе объяснить. Возможно, его глубокое уважение во многом было вызвано не столько невероятной даже по их меркам силой, сколько этим явлением. В ярости Умибозу не чувствовалось ненависти, в гневе — слепоты, он никогда не мстил и никого не преследовал, самозабвенно сражаясь по известным лишь ему одному причинам. Ончи не считал, что это инстинктивная жажда крови. Чужая смерть не являлась для Умибозу целью. Он никогда не колебался и не смягчал удар, но и не наслаждался болью поверженных соперников. У ято не имелось других способов выразить себя, кроме битвы, но Умибозу был присущ свой уникальный почерк. Ончи всегда считал, что Умибозу просто не место на этой дрянной планете, но не знал, есть ли для них, ято, место хоть где-нибудь ещё. — Ты всегда был чудаком, — покачал он головой, разглядывая кривое отражение в пиале. — И вряд ли на этой чокнутой планете найдётся кто-то такой же. Наверное, поэтому я хочу разделить своё горе с тобой. — Горе? — не понял Умибозу, поднимая взгляд. Отставил пиалу в сторону, пролив несколько капель. Впервые он взглянул на Ончи по-настоящему, подслеповато щурясь в сумерках. И неприятно поразился открывшимся переменам. Тот вовсе не был дружелюбно настроен, как это показалось Умибозу вначале. Его веселье являлось гримасой, исказившей и без того грубое, будто высеченное из камня лицо, а улыбка — оскалом. Будучи старше Умибозу всего на несколько лет, он словно постарел сразу на десяток. — Он убил её, — спокойно произнёс Ончи, странно улыбнувшись. — Подослал двух убийц. Может быть, трёх. Слабаки бы не справились с Мэй. — Ты будешь мстить? — прямо спросил Умибозу, и его лицо помрачнело. — Мстить? — казалось, он искренне удивился. — Этому самодовольному куску дерьма, что величает себя Королем Ночи? Королю, который вырезает несогласных? — Хосэн вряд ли стал бы убивать её просто так, — осторожно заметил Умибозу. — Он никогда не опускался до столь грязных приемов. Возможно, она перешла дорогу кому-то из его подчиненных. Ты же знаешь её нрав… — О, да, я знаю, — холодно ответил Ончи и резко встал, нахмурившись. — Эти трусливые твари называют меня Железным драконом, но думают, что моя пасть и крылья давно заржавели, и списали меня со счетов. Я иду туда не мстить, Умибозу. Я иду показать им, что дракон ещё жив. Думаешь, горе, которое я собрался с тобой разделить — смерть Мэй? Я оплакиваю не её, Умибозу. А участь тех проклятых животных, которыми мы стали. Наша смерть — отрада для любого! Умибозу слышал, что голос друга звенит от ярости. Возможно, Ончи сам до конца не понимал, насколько сильно скорбит сейчас. — Нам никогда не будет покоя, — неожиданно добавил он, поворачиваясь лицом к городу. Битва завершилась, и изуродованные тела поверженных лежали на сырой земле, щедро смачивая её кровью. — Здесь мы смеёмся не оттого, что нам весело, а оттого, что у нас есть рот и зубы, чтобы это делать. Оттого, что у нас огромная дыра в груди, сквозь которую шныряет ветер. Оттого, что мы пусты, Умибозу. — Сегодня ты особенно болтлив, приятель, — неловко ответил Умибозу, поднимаясь. — Тебе стоит немного остыть. Не лезь на рожон. Хосэн не из тех, на кого можно идти с забитой головой. — Моя голова ясна, — упрямо ответил Ончи. Умибозу едва заметно улыбнулся. Как бы смерть Мэй не отразилась на его друге, ему по-прежнему было едва ли больше двадцати, и молодое сердце распирало от противоречивых чувств и жажды отмщения. — Я надеялся однажды смахнуться с тобой, — хмыкнул Умибозу, вытянув правую руку. Ончи без промедления повторил его жест левой, и они с силой стукнулись кулаками. — Когда я надеру этому выскочке зад, жди меня, Умибозу. Посмотрим, как ты выстоишь против моих железных кулаков! — Договорились, железяка! — хохотнул тот. Оба улыбались, но никто не был весел. Каждый из них пошёл в свою сторону: Умибозу впервые за долгое время направлялся в родное жилище, где его ждали всей душой, а Ончи — в самое сердце Северного квартала. Это был последний раз, когда Умибозу видел Железного дракона Юга.***
— Итак, ты пришёл, — с ухмылкой произнёс Хосэн. Его люди образовали живой коридор, расступаясь перед лидером, и он неспешно направился к застывшему в обычной стойке Ончи. Казалось, будто тот пришёл не драться, а поговорить, но это было невозможно. И чем ближе подходил Хосэн, тем отчетливее чувствовал чужую ярость и напряжение. — Я-то думал, придётся выкуривать дракона из пещеры, — он стянул с себя плащ и бросил в сторону, чтобы не мешался, — но дракон сам прилетел к нам. Видимо, Бохай не зря подкоротил твоей сучке язык. Подчинённые одобрительно засмеялись, поглядывая с интересом. Так смотрят на труп, загримированный и выставленный на всеобщее обозрение. Для них Ончи был мёртв с того момента, как ступил на территорию Короля Ночи. Все знали о том, как он силен — однажды Железный дракон в одиночку разгромил три группировки. Говорили, его кулак способен пробить обшивку космического корабля. Сравниться с ним по силе могли разве что Умибозу и сам Хосэн, но они ещё не сталкивались в поединке. Но Ончи всегда был одиночкой — а даже на этой планете Королю требовалась свита. Из-за неуживчивого нрава и презрения к сородичам он не завоевал ни уважения, ни доверия со стороны бойцов, которые могли бы положиться на него в схватках за территории. — Не мешайтесь, — предупредил Хосэн, и они оказались в разомкнутом круге наблюдателей. Первые его удары выглядели простой проверкой. Ончи реагировал мгновенно, отвечая со всей яростью, что было грубейшей ошибкой, недопустимой для опытного ято. Для тех, кто не наделён силой и звериной выносливостью ято, настоящая драка протекает почти мгновенно. Нужно бить в полную силу, стараясь не совершать рисковых ударов и чрезмерно сложных приёмов, нацелившись на то, чтобы повалить противника на землю и быстро завершить начатое. Тот, кто выдохнется первым, наверняка проиграет. Но ято, если позволяли обстоятельства, дрались совершенно иначе. Их драки могли длиться от нескольких часов до пары дней. Был известен случай, когда двое ято дрались восемь дней, не прерываясь на еду и сон. Их остановила только невыносимая жажда, вызванная, в том числе, и сильной кровопотерей. Бешеная скорость регенерации и высокий болевой порог позволяли восстанавливать себя даже по ходу боя. Поэтому Ончи, который скалился и наносил удары так, будто боялся, что они станут последними, разочаровывал. Он не пытался предугадать движения противника, не подстраивался под ритм, чтобы в мгновение ока перехватить инициативу и нанести сокрушительный удар, не стремился измотать монотонными, но проверенными приёмами. В какой-то момент Ончи хотел ребром ладони сломать Хосэну шею, но промахнулся и снёс криво торчащий из земли металлический столб. Поняв, что соперник левша, Хосэн нацелился на его левую руку. Он изматывал его круговыми движениями, как матёрый волк, внимательно наблюдая, и чаще блокировал удары, чем наносил собственные. Хосэн чувствовал силу Ончи, но не наслаждался битвой, как это было с Умибозу — самозабвенная драка, будоражащая кровь. Перед ним находился мальчишка, раздавленный горем и ослепленный яростью. Он не жаждал крови, а просто мстил. В его тяжёлых несбалансированных ударах не чувствовалось истинной силы. Ято не защищают идеалы и не питают надежды. Битва — это жизнь. Вся эта яростная энергия направлена лишь на одно — уничтожить всё вокруг. — Убивать — это то, что мы действительно умеем! — хрипло засмеялся Хосэн. — Но ты разочаровал меня, Железный дракон. Хосэну наконец удалось повалить его на землю. Он методично наносил удары, намеренно отбивая почки и лёгкие. Его кулаки работали будто кувалды. Разбитая левая рука Ончи была всё равно, что чужая, а правой он управлялся далеко не так хорошо. Раззадоренный гримасой страдания на лице соперника, звуками борьбы и криками своих подчинённых, Хосэн, совершенно растворившись в чувстве собственного превосходства, схватил Ончи за левое запястье и слегка потянул, словно проверяя на прочность. Тот заскрипел зубами, а Хосэн, уперевшись ногой в его плечо, зарычал, будто животное, и с силой потянул руку на себя, наблюдая за тем, как кожа рвётся, будто ткань, обнажая переплетённые струны мышц. Одобрительный рёв наблюдателей разнесся по кварталу. — Даже с одной рукой я бы убил тебя! — не видя ничего, прохрипел Ончи. Он стремительно истекал кровью, но даже в таком состоянии находил силы для сопротивления. — Пусть будет так, — сказал Хосэн, и его лицо презрительно скривилось. — Нужно уметь проигрывать, мальчик. Ведь для нас проигрыш — верная смерть! Он отбросил оторванную руку в сторону и потянулся к следующей. Ято всегда доводили начатое до конца.