Железный Кулак

      — Похоже, тебе не увидеть арену Джонг Шенга, девочка, — насмешливо произнёс Ончи, наблюдая за тем, как к ним бесшумной опасной походкой движется молодой ято. Ончи никогда не видел его раньше, но всё равно понял, кто это. — Камуи, значит.       — Рад видеть вас в добром здравии, — улыбнулся тот, шутливо подняв правую руку. — Я боялся, что вас вывезут на коляске. Зато у вас есть маленькая помощница.       Кагура застыла в оцепенении. Гнев и отчаяние будто парализовали её. Камуи стоял перед ней, как ни в чём ни бывало, и она знала — его безразличие не напускное. Брат ничего от неё не ждёт.       — Вижу, ты хорошо проинформирован, раз пришёл сюда один, — заметил Железный Кулак.       — Да, старейшины не питали особых надежд на ваш счёт, — легко признался Камуи. — Я всегда думал, что если Харусамэ и Яозу схлестнутся, то будет кровавая битва. В океане, к примеру, живут акулы и касатки, их единственные враги. Я считал, что в этой битве Харусамэ — касатки, а Яозу — акулы. Кто знал, чем это может кончиться.       — И? Ты разочарован? — хохотнул Ончи, выходя вперёд и разминая плечи.       — Пожалуй, — кивнул Камуи, с интересом наблюдая за его действиями. — Ведь я вижу перед собой высушенного ненавистью старика, который забыл, ради чего живёт.       — Однажды ты увидишь такого старика в зеркале, — обещающе улыбнулся Ончи. — И для тебя это будет тяжёлым разочарованием, не то, что сегодня.       — Похоже, вы меня недооцениваете, но это не удивительно, — выражение лица Камуи стало более угрожающим. Казалось, ещё мгновение — и его исказит гримаса ярости.       — Недооцениваю? Ты психопат, но чертовски умный психопат… Во всём, что тревожит твой ум, конечно.       — Думаете, его вообще что-то тревожит?       — О, да, — Ончи принял боевую стойку. — Ты стараешься контролировать всё вокруг. Боишься стать слепцом. Хочешь доказать самому себе, что осознанно и целенаправленно добиваешься поставленных целей.       — У меня уже был учитель когда-то, — усмехнулся Камуи, — и я бы не хотел слушать ещё чьи-то разглагольствования. Просто покончим с формальностями.       Кагура не успела ничего сказать — Камуи в мгновение ока сократил расстояние между ним и Ончи и нанёс сильный удар ногой прямо в прыжке. Ончи лишь немного отодвинуло назад, но блок был безупречным.       В свой последний бой Ончи собирался вложить всего себя. Он приказал своим бойцам не вмешиваться и продолжать следить за ареной. Воспитанные на философии перерождения — философии Джонг Шенга, они приняли эту новость как должное. Любой путь однажды оканчивался, и титул Железного Кулака получит тот, кто будет действительно достоин его.       Кагура лишь бессильно наблюдала за происходящим. Вмешаться в такой бой она не имела права. И наблюдая за тем, как её брат сражается, нанося точные сильные удары, думала лишь об одном: «Смогла бы я убить его?»       — Всё оказалось не так уж плохо, — заметил разогревшийся Камуи и неожиданно добавил, не оборачиваясь: — Ты смотришь, Кагура? Такова участь всех слабаков.       Ончи лишь раз всерьёз достал его — жёстким метким ударом в скулу. Тот отлетел на пару метров, но ловко приземлился на пол, совершив кувырок через голову. Проведя рукой по разбитому лицу, Камуи хмыкнул. Теперь он действительно выглядел безумно — гримаса, совершенно не похожая на ту скупую маску сдерживаемой ярости, которую Камуи выдавал за улыбку и демонстрировал окружающим. И Ончи вновь увидел в ком-то другом Умибозу. Его дети были словно двумя половинами души Умибозу — зверь сражался с ним прямо сейчас, а Кагура удовлетворила старую неиссякаемую тоску.       — Я обещал твоему отцу, что сражусь с ним, — тяжело дыша, сказал Ончи, наблюдая за медленным передвижением Камуи, — но не успел. Даже зная, что проиграю, я всё равно понимаю — тебе далеко до отца!       Ончи хохотал, войдя в раж. Он знал — не по ухмылке, а по взгляду, который был обращен на него — что слова достигли цели.       Следующим ударом Камуи повалил его на землю, ударив ногами в грудь. Издав протяжный хрип, Ончи рухнул навзничь. В нём будто что-то сломалось, и он почувствовал внутри разливающуюся горячую жидкость. Левая рука, не выдержав нагрузки, болталась на десятках проводов, уходящих глубоко в плоть.       — О, как интересно, — заметил Камуи. Вряд ли действительно понимая, что это значит для Ончи, он схватился за руку и с силой потянул на себя. Раздался скрежет металла, плеск жидкости, хлынувшей из разорванных соединений — половина руки оказалась у Камуи. И он увидел в глазах Ончи то, что и хотел, то, что и ожидал увидеть в глазах старика, стоящего на пороге смерти — тень ужаса.       — Ученик стоит учителя, — криво скалясь, произнёс Ончи.       Но продолжить начатое Камуи не смог. Только благодаря безупречным инстинктам ему удалось вовремя отскочить в сторону — иначе Кагура наверняка проломила бы ему грудную клетку. На металлическом столбе, который держал на себе потолок, осталась глубокая вмятина.       — Однако, неплохо, — Камуи сказал это таким тоном, будто похвалил ребёнка за то, что тот не промахнулся мимо горшка. Но в его взгляде впервые за всё время зажёгся огонёк интереса. — Вижу, ты крепчаешь, сестрёнка… Хочешь занять место этого старика?       — Не подумай, я ещё не сказала тебе всё, что хотела, — резко ответила Кагура, глядя ему прямо в глаза. — И до этого старика мне нет дела. Но я не позволю тебе продолжить.       — О, ты вспомнила, как я лишил Умибозу руки? — предположил Камуи. — Тебя тоже весь день преследует дежа-вю?       Камуи взвесил тяжесть оторванной руки и, чему-то удовлетворенно улыбнувшись, отшвырнул протез прочь. С глухим стуком тот ударился о стену и упал, заискрившись.       — Захлопнись, Камуи, — повысила голос Кагура и сжала кулаки. — Если ты хочешь подраться со мной, то давай!       — Боюсь, у меня нет времени на семейные встречи, — он безразлично пожал плечами. — Мой корабль уже ждёт меня. Кто-то, кажется, делал ставки на этот бой.       — Ты убегаешь? — Кагура знала, что напрасно дразнит его, но не могла остановиться.       — Я хочу подраться с тем кудрявым самураем, — с улыбкой ответил Камуи, резко сжав пальцы в кулак — на пол брызнула чужая кровь. — Но сегодня удача на его стороне. Боюсь, моей выдержки не хватит, если он наконец доберётся сюда с тем балластом. Да и старик, похоже, скоро испустит дух, так что позаботься о нём.       Кагура отвернулась, чтобы взглянуть на Ончи — тот лежал, не шелохнувшись. Этого мгновения хватило, чтобы Камуи исчез из поля зрения. Кагура чувствовала его разочарование, но они оба ничего не могли поделать — иногда поле битвы само диктует свои правила сражающимся. Их время ещё не пришло.       — Ты ещё не помер там, старик? — нарочито грубо спросила Кагура. — Если помер, то скажи что-нибудь! То есть, наоборот…       — Подойди, — облизав пересохшие губы, позвал Ончи и некоторое время просто рассматривал её сквозь полуприкрытые веки. — Это было довольно глупо.       — Я не могла поступить иначе, — Кагура отвела взгляд. — Таков долг сестры — не позволить глупому брату опуститься ещё сильнее.       — Знаешь, несколько лет назад я задумался о том, чего хочу. Я возненавидел ято, когда понял, что у них нет будущего. Но хотел увидеть его. Узнать, что есть и другие. Похожие на Умибозу… Похожие на тебя… Только вот один жалкий цветок не проломит бетонной стены…       — Это и ни к чему, старик, — вздохнула Кагура, отыскивая что-то взглядом. Обнаружив оторванную руку Ончи, она подобрала её и бережно положила рядом с левым плечом. — Гин-чан, наверное, тоже не верит в самураев и в эту страну. Но он верит в себя, и в Шинпачи, в меня и тех, кого защищает. Этого достаточно, чтобы увидеть будущее. Оно будет таким, каким мы его сделаем.       — Для маленькой девочки ты довольно умна, — устало улыбнулся Ончи. Он уже не открывал глаз. — Умнее, чем старик, который взял на свою душу столько грехов, что демоны должны хорошенько её изжарить, чтобы очистить. Знаешь, на что похожа смерть ято? На пустой сон без сновидений. На бесконечный миг черноты, который наступает перед тем, как мы засыпаем. Знаешь, почему эти самураи так яростно сражались? Им было, о чём сожалеть. Умирая, они вспоминали близких. Сироты скорбели о земле и свободе. Я видел их сотнями — покалеченных и опустошённых. Самураев и аманто. Но ято умирают пустыми. Всегда…       — Думай обо мне, если больше не о ком, — Кагура не смотрела на Ончи. Не оборачиваясь, она тщательно вытирала лицо лоскутом, оторванным от одежды. — Я — это лучше чем ничего. Думай о ком-нибудь, чёрт побери. Все эти орущие с арены остолопы, которых ты спас, никогда тебя не забудут.       — Джонг Шенг, — голос Ончи был едва слышен, — это моё искупление…       Ученик Хосэна завершил начатое им. Убив столько сородичей, Ончи видел свою смерть лишь в воздаянии, которое на него обрушит тот, кто будет достоин.       По телу Ончи прошла сильная судорога. Он захрипел, хватая воздух пальцами. Те, кто наблюдал его агонию — Гинтоки наконец-то добрался до помещения, в котором обнаружил распростертого старика ято и Кагуру с подозрительно красными глазами — почтительно отвернулись, оставив его наедине со смертью. Но Ончи уже этого не знал.       Тьма за его веками стала алой, как волосы любимой Мэй. Ончи видел её образ столь отчетливо, будто она действительно стояла напротив, с улыбкой опираясь на изящный красный зонт: её строгие синие глаза, рыжие завитки волос и худые руки, мирно сложенные на рукояти оружия.       Железному Кулаку она была не нужна. Пока он жил, нося этот титул, Ончи был абсолютно пуст, как пуста бездонная бочка. Он не испытывал сожалений.       Но смерть потому и называют вторым рождением — она срывает все слои грязи, которыми обрастает человеческая душа.       В своём самом длинном сне Ончи чувствовал себя молодым.

Эпилог

      Яозу вновь отправился в свой бесконечный полёт, унося с собой и титул Железного Кулака. Джонг Шенг продолжался, и вряд ли кому-то было под силу остановить его.       Бойцы Яозу, для которых Ончи заменил родного отца, поклялись, что будут продолжать идти его путем, и Яозу останутся такими же великими. Но с целенаправленной ненавистью к ято было покончено. Все равны перед судьбой, все имели шанс на перерождение.       Аманто с Хайтэка попросили разрешения забрать тело Ончи с собой, чтобы захоронить на их родных землях. Ончи считал их планету вторым домом, и не хотел лежать под проливными дождями родины, пока его кости не отсыреют.       Со стороны Шинсенгуми никаких действий не последовало — Хиджиката и Сого находились не на службе. Всё, что они смогли сделать — это забрать тела двух убитых самураев, которых не успел сожрать великан-чистильщик, и передать близким. Им бы здорово досталось в начавшейся заварушке, если бы впервые за десятки лет священная битва не была прервана известием о перерождении того, кто её начал. Потом бой закипел вновь, но членов Шинсенгуми уже и след простыл — они узнали то, что хотели.       Спустя несколько дней Гинтоки как ни в чём ни бывало сидел за барной стойкой, лениво наблюдая за хмурой Катариной, которая тщательно следила за тем, чтобы в его стакан не пролилась лишняя капля.       — Кагура и Шиначи куда-то умчались, — сообщила Отосэ, — кажется, для них нашлась работа. Скоро будешь выпрашивать у них подаяние.       Гинтоки не ответил. Он думал о том, удастся ли наскрести какой-нибудь мелочи на парфе. Или о том, что сказал Умибозу, узнавший, что Ончи закончил свой персональный Джонг Шенг.       — Представь, что космос — это некая сила, угрожающая Земле, — сказал Умибозу. — В таком случае, Тэндошу — её пять пальцев, а Ончи — сила, долгие годы сжимавшая эти пальцы в кулак. Разумеется, есть и голова, и сердце…       — И я знаю, кто её задница, — мрачно подытожил Гинтоки. — Бакуфу?       — Пожалуй, — усмехнулся Умибозу. — Это лишь верхушка айсберга, Гинтоки. Однажды самураям снова придётся столкнуться с угрозой, превосходящей любые кошмары. И вновь встать перед выбором — защищать то, что им дорого, или приспосабливаться к тому, что им чуждо. Ты узнаешь истинное лицо Тэндошу, и твоя жизнь, как и жизнь остальных людей в Эдо, изменится.       — Мне нет дела, увижу ли я их истинное лицо или задницу, — пожал плечами Гинтоки, — сегодня и всегда, я выбираю то же самое.       — И тебя не волнует, что выберут остальные?       — Если бы волновало, я бы никогда не ушёл с войны. Даже если сжечь лес дотла, рано или поздно из земли появятся новые ростки. Сколько бы раз нас не уничтожали, мы поднимаемся вновь. Знаешь, почему?       Умибозу покачал головой, давая Гинтоки право ответа.       Гинтоки вздохнул и задрал голову, разглядывая чистое ясное небо.       — Потому что у нас есть душа. У нас есть те, кто делает её живой.