На арене Джонг Шенга, до отказа забитой людьми и аманто, вовсю кипела битва.
Арена представляла собой гигантскую неглубокую воронку, обитую металлическими панелями и огороженную прочной высокой сетью под напряжением. По краям были разбросаны оплавленные куски металла, проржавевшие трубы, арматура и куча другого хлама. Всё это являлось скорее данью мрачной атмосфере хаоса, чем невозможностью разгрести завалы.
Гинтоки, Шинпачи, Хиджиката и Сого, которых беспрепятственно пропустили внутрь, внимательно наблюдали за происходящим.
На арене бились двое: неизвестный молодой самурай и киборг из Яозу, напоминающий гигантскую рептилию, поджарую и очень подвижную. Возможно, у более опытного противника и имелся бы шанс на победу, но самурай растерялся, явно не ожидая такого напора. Казалось, он давно не держал меча в руках, и сейчас просто бегал по арене, стараясь не попасть под хлесткий удар аманто, грозивший переломать конечности.
Толпа свистела и улюлюкала, поддерживая, скорее всего, потенциального победителя. Аманто швырял несчастного, тут же нанося сильные удары ногами и хвостом. Лицо самурая было разбитым и окровавленным, он истекал кровью и держался за живот так, будто боялся, что оттуда вывалятся кишки.
За этим боем наблюдал ещё один важный гость — на широкой балке, которая перекрывала потолок на высоте в несколько десятков метров над ареной, сидел Камуи. Он улыбался, вдыхая запах свежей крови.
От его взгляда не ускользнуло и появление того кучерявого самурая. При мысли о возможном бое у Камуи мгновенно закипала кровь, но он старался контролировать себя.
Камуи ненавидел ждать — но умел.
К его сожалению, эта арена не предназначалась для их битвы. Камуи считал свою миссию скорее пустой обязанностью. Ему как никому другому было известно, что некогда великий Ончи, гроза космоса — просто одряхлевшая мумия, ведомая слепым чувством ненависти. Его молодые последователи уже начали делить Джонг Шенг между собой, не дожидаясь смерти лидера.
Как считал Камуи, на серьёзных противников ему не везло. Хосэн, потерявший голову из-за женщины, и Ончи, свихнувшийся примерно на той же почве — одинаково бесполезные куски дерьма, не способные удовлетворить настоящую жажду крови.
Если бы Ончи не перешёл Харусамэ дорогу, Камуи бы здесь не торчал. Глупая смерть отряда, который буквально разорвали на части, подавив численным превосходством, не могла остаться незамеченной. Другие капитаны Харусамэ пристально следили за судьбой седьмой дивизии, и Камуи требовалось восстановить свою репутацию. К тому же, Ончи явно нуждался в небольшой профилактике — посмертной.
А бой внизу уже подошёл к концу. Аманто держал избитого до полусмерти самурая за горло. Высунув свёрнутый длинной трубочкой язык, он слизал с разбитого лица каплю крови.
— Джонг Шенг! Джонг Шенг! — орала толпа. — Джонг Шенг!
Словно это являлось некой командой, аманто отшвырнул человека в сторону.
— Ему окажут медицинскую помощь? Птенчика возьмут под крылышко? — мрачно спросил Гинтоки, наблюдая за бойней.
— Не думаю, — ответил Сого и равнодушно пожал плечами. — Проигравших здесь не судят.
Толпа ревела, требуя какой-то «зачистки». Ворота, расположенные в дальней части арены, со скрипом раскрылись — звук был скорее неким спецэффектом, нежели свидетельствовал о запущенности. Из них вышел грузно шагающий великан. Гинтоки отметил некоторое его сходство с Хедоро, но если физиономия их приятеля-аманто явно говорила о свирепости, то этот здоровяк казался почти добродушным. Глубоко посаженные жёлтые глаза смотрели без особой проницательности. Подойдя к телу самурая, великан клацнул челюстями и ткнулся мордой в труп.
Арена наполнилась звуками пережёвываемой пищи: великан давился, но отрывал от тела куски и запихивал в рот, усиленно работая мощными челюстями. По его подбородку текла слюна вперемешку с кровью. Он вытер застывший на губах жир тыльной стороной ладони и продолжил трапезу. Через несколько минут от самурая не осталось и следа.
Сыто срыгнув, великан вернулся обратно под свист и одобрительный гомон толпы.
Потрясённые мрачным исходом люди стояли молча, не поддерживая всеобщего веселья.
Бой завершился.
— Гин-сан, я нигде не вижу Кагуру, — нервно произнёс Шинпачи, не находивший себе места. — Нужно забирать её и делать ноги!
— Мы же были здесь с самого начала, — отмахнулся Гинтоки, чьи мысли были заняты другим. — Значит, она ещё не участвовала.
— И что ты собираешься делать, если она появится? — спокойно поинтересовался Хиджиката. — Вылетишь на арену и начнёшь размахивать своей деревяшкой?
— Во всяком случае, у меня есть хоть какой-то план, — насмешливо ответил Гинтоки. — Но Кагура хотела увидеть братца, и если его нет на арене…
— Возможно, она уже нашла его, — закончил за него Шинпачи. — Может, нам следовало сначала осмотреть корабль?
— Только если у тебя есть лишняя неделя, — вклинился Сого. — Уверен, китаёза ещё жива. Надо просто выложить куда-нибудь горстку еды и подождать.
— Отличный совет, — пробормотал Гинтоки, — но я, пожалуй, поищу её, пока все захвачены битвой. Шинпачи, оставайся тут — на случай, если Кагура появится здесь раньше. Думаю, доблестные Шинсенгуми не откажут тебе в помощи.
Гинтоки видел, что Хиджиката хотел предложить ему помощь, но передумал, когда они встретились взглядами. Он действительно не нуждался в компании. Если его противником станет Ончи, Гинтоки предполагал, что, скорее всего, проиграет. Ему не удалось справиться даже с Хосэном — если бы не Хьакка, Цукуё и остальные, ничего бы не вышло. А Ончи явно был рыбой покрупнее. И утягивать за собой кого-то ещё Гинтоки не собирался. Если случится какая-то заварушка, Хиджиката наверняка не даст Шинпачи пропасть.
Торопливо удаляющийся Гинтоки не мог видеть, что Камуи, бесшумно спустившийся вниз, тоже покинул территорию арены.
***
— Что это за рёв, старик? — спросила Кагура, внимательно следившая за тем, как странный человек или аманто в нелепом жёлтом костюме, которого подозвал Ончи, корпит над её зонтом.
— Кто-то переродился, — хмыкнув, пояснил Ончи и прикрыл глаза. — Стал одним целым с космосом.
— Наверняка это значит что-то мерзкое, — фыркнула Кагура.
— Всё готово, — оповестил их «жёлтый», бережно передавая оружие в руки хозяйки. — Ничем не отличить от прежнего. Полное восстановление!
— Спасибо, — она буркнула, придирчиво разглядывая зонт. Он действительно выглядел как прежний, и также приятно лежал в руке.
— Твой отец Умибозу? — неожиданно спросил Ончи.
Удивленно взглянув на него, Кагура кивнула:
— Откуда ты знаешь?
— У тебя его взгляд, — ответил Ончи. На его лице появилось странное выражение, будто он вспомнил что-то неприятное. — Точно такой. Словно смотрю в глаза…
— Старого приятеля? — подсказала Кагура, сведя брови. — Вы ведь были друзьями?
— Друзьями? — Ончи произнёс это так, словно впервые слышал данное слово. — Однажды нам просто посчастливилось не проломить друг другу головы. Вряд ли это можно назвать дружбой.
— Вредный старикашка, — тихо пробормотала Кагура, не сомневаясь, что её услышали.
— Думаю, нам пора, — сказал Ончи, поднимаясь. — Надеюсь, ты готова к Джонг Шенгу?
— Разумеется, готова! — возглас звучал искренне. — И если, чтобы встретиться с Камуи, мне надо напинать твоим ребятам, мне это раз плюнуть!
Ончи ничего не ответил, просто поманил её за собой. Звук его тяжелых шагов разносился на много метров вперед.
— А где Линг? — зачем-то спросила Кагура.
— Я не пускаю его на арену, — пояснил Ончи. — Линг из племени каннибалов, проживающих на планете Хос. Но, в отличие от всеядных сородичей, человеческого мяса он не ест. По законам племени он должен быть убит и съеден, но я держу его при себе. Линг бывает полезен.
— Ты его пожалел? — прямо спросила Кагура, нисколько не смутившись.
— Едва ли, — Ончи был невозмутим. — Я просто руководствуюсь словами своих мудрых учителей с планеты Хайтэк. Если ты можешь что-то починить — сделай это. Доломать могут и другие.
Ончи помнил их первую встречу — его, изуродованного и умирающего, и Генгиса, учёного с планеты Хайтэк. Это было единственное действительно яркое воспоминание, потому что тот день Ончи воспринимал как нестираемую границу между своим прошлым и будущим. Границу перерождения.
***
От ослепительной белизны потолка слезились глаза. Когда Ончи ещё спал, ему грезилось, что он находится в брюхе гигантского механического кита, бороздящего океан. Его укачивало и куда-то несло, пищали датчики, тихо скрежетали металлические жернова, и этот звук нёс с собой умиротворение.
— Где… я? — с трудом ворочая языком, которому мешала толстая трубка, торчащая из горла, спросил Ончи.
— В медицинском корпусе флота Хайтек, — вежливо пояснил аманто в нелепом жёлтом халате, склонившись над своим пациентом.
Когда он отвернулся, краем воспаленного глаза Ончи увидел, что на спину был нанесен герб в виде символа, отдаленно напоминающего не то солнце, не то цветок с идеальными геометрическими лепестками.
— Зачем?
— Мы окажем вам медицинскую помощь, — его голос приятно успокаивал. — Это не будет стоить вам никаких денег. Мы лишь воплощаем наши технологии и благодарны каждому, кто помогает нам в этом нелегком пути. Надеюсь, вы не против?
— Я не хотел жить.
— Но, вероятно, умирать вы тоже не желали? — улыбнулся аманто. — Вы продержались почти час. Мы не знаем ни одно существо во Вселенной, способное на такое.
Ончи молчал. Он чувствовал себя пустым, не таким, как раньше. Словно из робота вынули всю начинку и оставили выскобленной консервной банкой.
— У меня будут руки? Ноги? — наконец спросил Ончи.
— Да! Полная функциональность, вы не потеряете ни скорость, ни подвижность, — заметно оживился аманто. — Правда, есть одно небольшое «но»…
— Какое?
— Это действительно больно, — в голосе прозвучало что-то странное, чего Ончи не мог понять. Безжалостность, лишённая садизма. Холодная отстранённость учёного.
— Я не боюсь боли, — спокойно проговорил Ончи и закрыл глаза. Он явно вспомнил что-то, потому что его кулаки нервно сжались, а по лицу прошла судорога. — Но, возможно, я буду кричать.
— Не волнуйтесь, стены облицованы звуконепроницаемыми материалами, — вновь улыбнулся аманто. — Давайте приступим прямо сейчас, я только позову ассистентов…
Когда металлические штыри плотно вошли в разрезанную плоть, Ончи практически ничего не почувствовал. Боль держалась где-то на периферии. Но он представил голову Мэй, насаженную на штырь. Представил так, будто ей всё ещё было больно — от того, что с ней сделали, от того, что он её предал.
Её закатившиеся глаза, облепленные мухами. Когда-то они были синими. Её грязные волосы, слипшиеся от крови. Когда-то они были рыжими.
Ончи кричал, не помня себя.
Это и впрямь было больно.
***
— Старик? — позвала Кагура, заметив, что тот не двигается, будто робот, которого отключили. — У тебя жуткий взгляд… Ты что, правда так ненавидишь ято?
— Я думал не о тебе, — усмехнулся Ончи. — Ненавижу ли я ято? Ну… Я лишь помню о своей ненависти.
Ончи хохотнул, и, сделав вид, что не слышал недовольного бормотания Кагуры, продолжил свой путь к арене.
